Глава 3. ГАЛЕРА
Готовясь к своему второму летнему сезону, мы в самых смелых своих ожиданиях полагали, что наши мощности увеличатся максимум в два-три раза. Если бы кто сказал, что они возрастут в двадцать пять – тридцать раз, мы просто подняли бы его на смех. Пашка вообще был уверен, что первый самый сильный интерес к Сафари уже схлынул и дальше нам суждено вариться только в собственном соку, добавляя в общину лишь самых отчаянных сторонних сумасшедших. Не учёл, что у любой репутации бывает собственная критическая масса, после чего она переходит в совершенно иное качество.
Вот и Сафари к лету 1985 года перешло в это иное качество. Адаптация состоялась и теперь мы уже были не заезжими чудаками с семьями и даже не местной достопримечательностью, а как бы исполнителями чужих сокровенных желаний, почти государственной структурой, от которой можно требовать разных благ. Порой это приводило к самым неожиданным результатом. Но по порядку.
Слухи о Симеонском дачном кооперативе за зиму вышли за пределы острова, и с первым весенним теплом на стол перед Пашкой и Севрюгиным легло около двадцати заявлений теперь уже от жителей Лазурного о вступлении в садоводческое товарищество – иметь дачу на острове под нашим постоянным присмотром, было для дальновидных людей неплохим помещением капитала. Видя такое дело, засуетились и симеонцы – последовал десяток заявлений и от них. В основном и те и другие были молодыми семейными парами из тех, кому отдельная квартира светила лет через десять. В недалекой Находке гремело как раз строительство жилищного молодежного кооператива, и в Сафари эти общежитские молодожёны рассмотрели его прямой аналог. Мы и не открещивались, кооператив так кооператив. Принимайте наш устав, платите деньги и по выходным в семь утра, пожалуйста, на стройплощадку.
Хуже обстояло с земельными участками. Прошлогодний гектар сменился у нас шестью гектарами расчищенной земли, разбитыми на тридцать пятаков (нашу меру площади: двадцать соток, пятую часть гектара). Появление трёх десятков новых дачников вынудило нас многие пятаки поделить надвое, да ещё договариваться с каждым, что и сколько тому следует выращивать для общей пользы, вызывая общее недоумение.
– А может, мы цветы хотим выращивать, или вообще чистый газон, – отвечали нам.
– Ну, хорошо, выращивайте, кто бы спорил, – невозмутимо пожимал плечами Севрюгин, занося строптивцев в свой «чёрный список».
Многим не очень пришлась по душе и наша политика животноводческих мини-ферм. Зачем, когда рядом изобилие морской рыбы, да и подстрелить в ближайших окрестностях Лазурного косулю или кабана не представляло особых проблем даже для незадачливого охотника?
– Но ведь зачем-то наши предки одомашнивали тех же косуль и кабанов? – смеясь, говорил им Пашка. – Вдруг американские ученые придут к выводу о благотворном влиянии запаха навоза на генофонд человека, что вы тогда будете делать? А у нас уже этот запах для вас есть.
И отдавал распоряжения Вадиму закупать на дачные авансы дополнительных коров, лошадей, поросят.
Приток новичков заметно изменил общую психологическую атмосферу. Прямо физически ощущалось, как сафарийские абитуриенты исподтишка зондируют новую среду обитания и ищут для себя мелких, а, если получится, то и крупных выгод.
Среди главных фрондёров заметно выделялся Евтюхов, или просто Евтюх, худосочный парнишка в склеенных изолентой старомодных очках. Узнав про наши параллельные братство и товарищество, он вздумал осуществить их окончательное размежевание так, чтобы уже прямо сейчас выбрать в товариществе нового председателя и казначея. Его поддержала треть дачников, остальные с любопытством ждали, как мы прореагируем. Возник именно тот галдеж и голосование руками, которые Воронец так презирал, и мы порядком опасались, как бы он ещё больше не стал своими высказываниями дразнить гусей.
– Теоретически всё верно, – снисходительно похвалил Пашка на общем собрании выкладки Евтюха. – Можно, конечно, всё вести и отдельно. Но давайте проверим это на практике, скажем, в течение месяца. Пусть пять семей поживут этот месяц по предлагаемой отдельной от нас схеме. И потом вы сами решите, годится она или нет.
И Пашка сам назвал пять фамилий наиболее рьяных смутьянов и Евтюха в том числе.
Те с готовностью приняли вызов. И со следующего дня началось... Вместо окультуренных участков он выделил пятёрке по десять соток дикой, с деревьями и камнями земли – с какой стати нам давать посторонним нами расчищенную землю? В строительной работе тоже отказано – мы обещали вам построить жильё, но это не значит, что с вашим участием. Ни лошадь с плугом и телегой, ни хранение инструментов, никаких досок для сарайчика, ни даже за деньги кормиться в нашей столовой – ничего этого предоставлено не было.
– Вы специально так, да? – возмущенно вопили отступники.
Один раз мы даже не пустили на дачный участок самосвал с навозом под тем предлогом, что тяжёлые колеса испортят структуру плодородной почвы.
– Хотите быть отдельно, ну и будьте отдельно. Вот вам земля и делайте с ней что хотите. А на ваши деньги мы сами построим вам дачу в порядке живой очереди, разумеется, – злорадно говорил Адольф, снова исполняя обязанности зондер-коменданта.
Урок был хорош не только для новобранцев, но и для старожилов, позволяя наглядно увидеть ценность того, что казалось малосущественным и само собой разумеющимся. Ну, а что фрондёры? До конца месяца никто не дотерпел – все попросились назад в общий строй, включая и Евтюха.
Главным результатом инцидента было то, что отныне Воронец мог делать, что угодно – никто не решался ему открыто противодействовать. А когда он объявил, что в первые дачи будут вселяться не те, кто успел раньше записаться, а кто первым полностью внесёт деньгами и работой все десять тысяч нашего вступительного взноса, дачников вообще охватила «золотая лихорадка». В оскудевшую было кассу снова потекли крупные купюры, явка на работу стала стопроцентной, и никто не смел даже заикаться о плате за неё – все старательно, с оглядкой на конкурентов, вели подсчёт своих трудочасов, переведённых в зачётные рубли – весьма удачное изобретение Вадима Севрюгина.
Большой приток не временных, а постоянных людей изменил и наш быт. Не только вся работа, но и все услуги стали в Сафари платными, начиная от ночлега в летних домиках и кончая кормежкой. Вот когда мы по достоинству оценили Пашкину разрядную систему. Пусть пока сами получали пять рублей в час лишь на бумаге, зато могли выписывать себе и такие же большие бумажные цены, мягко отсекая от себя тех, для кого эти цифры являлись живыми деньгами. Удивительно, но новое пополнение дачников восприняло нашу пятиразрядную систему весьма лояльно. Их устраивало, что они сами сразу оказались в третьем разряде, а четырех пятиразрядников и двух четырёхразрядников (Адольфа и Шестижена) они рассматривали как обычных бригадиров, с более высоким заработком и только.
Вася Генералов с якутским дедом были пока оставлены во втором разряде подёнщиков-дедов.
– Что я меньше других вкалываю? – кипятился детдомовец.
– Поступишь в институт и женишься – будешь в третьем разряде, – обещал ему репетитор по английскому языку Аполлоныч.
– А разве сейчас моя работа хуже, чем у дачников? – всё равно не соглашался наш дембель.
– Хуже ты сам, а не твоя работа.
– Это чем же? – готов уже был взорваться Вася.
– Ты ещё возмутись, что в Америки за ту же работу платят в десять раз больше, – насмешничал барчук. – Ну так чего не возмущаешься?
– Причём тут Америка?
– Слышал, что Воронец говорил? Что сиюминутной справедливости не бывает. Она всегда растянута во времени. В Японии вообще старик за ту же работу получает в пять раз больше молодого. Великого ума эти японцы.
Вася тупо смотрел на своего репетитора и мало что понимал. Зграйщики теоретически хоть всё это и понимали, но пропустить через свою душу тоже, как следует, не могли. И Пашке приходилось объяснять всё с самого начала:
– Разница зарплат между сантехником и академиком тоже на самом деле несправедлива. Да, отдача от их труда совершенно несопоставимая, но это то же самое, как если бы мы платили дельфину в пять раз больше, чем чемпиону мира по плаванью на том основании, что дельфин плавает лучше. По сути, это чудовищное недоверие к человеческим способностям, мы как бы шкурно признаём, что этот академик никогда не сделает своего открытия, если мы не будем подсовывать ему большую денежную взятку. Разве не так?
Теперь уже мы, подобно Васе тупо смотрели на него. Да и сам Воронец, похоже, ещё только пробовал на вкус новый для себя постулат.
– Ты слишком опередил свою эпоху, моя твоя не понимай, – отшучивался Чухнов, чтобы что-то сказать.
Вместе с подёнщиками наша общая рабсила теперь составляла тридцать-сорок мужиков в будни и до семидесяти по выходным. Работа шла сразу по нескольким направлениям. Сафарийский ручей перегородили трёхметровой бетонной плотиной с четырьмя отверстиями. Через нижнюю трубу тёк сам ручей, а к трём верхним Шестижен с помощниками приделывал колеса с электрогенераторами. Вместо прошлогодних палаток ударно собирались летние домики-шалаши на четыре койко-места, где был уже почти домашний уют, а выше по склону сопки растягивались тараканьими усами две бетонных стенки-водоотлива, дабы обезопасить от ливневых потоков всё наше хозяйство и направить их в водосборник на Сафарийском ручье.
Немного разобравшись с этим, принялись пристраивать к нашему коровнику аналогичные шлакобетонные модули, огораживать железной сеткой южную границу своего садоводческого товарищества и параллельно со всем этим приступили к главной стройке – Террасному полису. Таков был общий фронт наших работ, не считая разных пустяков вроде устройства пасеки, кирпичного мини-заводика и собственной зверофермы, которые возникали как бы сами собой.
В Пашкином архитектурном проекте Террасный полис представлял собой эскалаторный ствол вверх по Заячьей сопке, на который были нанизаны четыре слегка изогнутых «ёлочкой» производственно-жилых корпуса. Пашка называл своё творение четырёхпарусником, но когда в среде подёнщиков возникло название «Галера», как эпитет сафарийских каторжных работ, Воронец тут же его с удовольствием подхватил:
– Всё правильно, Сафари выплывет только в том случае, если весь её экипаж будет дружно и каторжно грести в одну сторону.
Первая очередь Галеры представляла собой трёхэтажное бетонное основание 20 на 70 метров утопленное в склон сопки, верх которого должны были украсить 12 двух-трёхкомнатных квартир, с небольшими двориками-палисадниками.
Сопоставить эту громадину можно было с возведением стоквартирного пятиэтажного дома, что для негосударственных строителей, не обеспеченных нужной техникой и регулярными поставками материалов, являлось задачей в то время практически невыполнимой. Но это, если хоть на минуту остановиться и пораскинуть мозгами, а если не останавливаться и не брать в голову – то и совсем не страшно. Пашка не останавливался – он, как акула, которая, чтобы не утонуть, должна всё время
