ещё велеть так-то делать, а так ещё, пожалуй, нет, ещё раз повторить свою дерзость или всё же просьбу. А как только этот деструктив осёкся больше что-то ей велеть и поди что требовать (будь благочестивой и тому подобное), Части сплюнула всегда при себе и во рту жвачку прямо под ноги яркому господину, спускающемуся по лестнице из дворца бракосочетаний, судя по его праздничному обличию, имеющему касательное отношение к этому празднику жизни, сбив тем самым его с праздничного хода и затем, когда он споткнулся об свою настороженность и кубарем по лестнице вниз, видно, что с довольного настроения, и направилась наверх, выяснять, что там такое сейчас происходит и чего это все тут радуются.
А так как Части преотлично знала, как насчёт себя глупы все эти и эти, и те люди, кто явно впопыхах решил предпочесть дух свободы этой клетке, состоящей из одних только обязанностей, где у брачующихся прав с гулькин…сами все знают, как мало. И где только право сильного определяет все эти права. И поэтому она при заходе в зал для бракосочетаний не стала призывать всех тут собравшихся к здравомыслию, что только одна потеря времени. А Части, войдя в зал, в момент оценила обстановку, где кто стоит, кто к кому относится и как относится, выявила слабые стороны собравшегося коллектива, его сплочённость, группы по интересам и разнообразию, и уже на основании всего этого приступила к осуществлению придуманного на ходу плана по нейтрализации всего того, что ведёт к ещё одному закабалению чьей-то жизни.
И как не трудно догадаться, то Части самый главный удар направляет на самое слабое звено в этой цепи брачующихся – на жениха.
– Ах, вот значит ты где? – на весь зал громом гремит это приветственное слово со стороны Части.
Ну а собравшиеся в зале бракосочетания гости, все сплошь в костюмах и платьях на выход только в ЗАГС и никуда иначе, уж точно ничего такого неожиданного со стороны дверей не ожидали услышать, готовясь подставить свой фужер под наливающееся из бутылок шампанское. Что, естественно, получило для себя уже ожидаемое оформление с разливом мимо фужеров шампанского и хорошо если только мимо и на пол. А когда шампанское разливается на новое платье или костюм не имеющего для себя приличную цену (его только раз в жизни по такому случаю позволяют), то тут не до сдержанности и лёгких огорчительных насмешек над чьей-то неловкостью. А тут прямо на глазах рождается желание бить кулаком в зубы этому подонку, если ты человек в костюме, и необходимость выцарапать все зенки, включая разрыв связи ногтей с руками этого человеческого типажа, замочившего репутацию платья её носительницы, если ты эта обречённая теперь на негатив и вспышки ярости носительница платья.
В общем, обстановка в этом зале для бракосочетаний, добровольному себя подчинению странно сложившимся стечениям обстоятельств, только думается, что непредвиденных и непреодолимой силы (чем и пользуются те, кто их так объясняет), в одно мгновение накаляется и выходит из под контроля регламента проведения этого торжества и его распорядителя – работника ЗАГСа, Любови Гименеевны! А как вы думали ещё может зваться человек через чьи руки проходит столько брачных договоров, скрепляющих все эти кабальные условия, прописанные в уставе брака – ничего для себя не делимого не оставлять и делить всё совместно: радости и горе. Тьфу, слышать противно Части, веган-активистке во всех сферах отношений человека со своей и чуждой ему природой.
И сейчас нет нигде места прежнему довольству радости и удовлетворению тому, что есть, ни на физиономиях гостей, сопровождающих эту церемонию, ни на лицах жениха и особенно невесты, а также странно удручённой и удивлённой Любови Гименеевны. И все собравшиеся здесь люди, чтобы радоваться, а не удручаться, перебитые на своём полпути к фужеру шампанского и к тому, что он с собой впереди несёт, перестали радоваться жизни и друг за друга, и давай глазеть в сторону входа в этот зал, чтобы выяснить и понять для себя, что всё это может значить и не задумка ли всё это тамады, сложной конструкции личность и её замысла, находящегося вне достатка понимания обычной категория ума человека, без инклюзивного изыска и изысканий в себе..
Кого хоть пока что никто в глаза не видел, но отец невесты к нему или к ней какая разница, кто (отец невесты, конечно) как совсем недавно им выяснилось, несёт основной груз расходов на свадьбу (а где же справедливость спрашивается, где его заверяли, что жених обязался взять на себя точно такую же половину расходов), сразу же почувствовал в сторону тамады (да что в самом деле за слово такое скользкое!) несварение своего желудка, в общем самые предвзятые чувства, построенные на антипатии, когда увидел запредельную самооценку этого или этой тамады. Охренеть себе можно, за кого он или она себя считающие. Так будет лучше в двойне.
– Нет, мне просто хотелось бы знать, за кого, собственно, этот или она тамада себя считает, не считаясь, ни со здравым смыслом, – я тут не говорю о том, что требуемая ими (по другому уже не получается познать энтову тамаду) цена за свои услуги неподъёмна, я тут имею виду не невозможность им (ей) получить по зубам за такие предложения рассчитаться с ним, – ни с собственным интеллектом, разве непонимающим, что я ему (ей) быстрее по сопатке дам, чем что-то ещё. – До самого последнего момента ворчал отец невесты, просто жаждуя увидеть этого мифического, запредельной наглости конферансье…тьфу, тамаду (тамадысты твою мать!), постоянно держа себя на взводе и готовности в один момент взорваться и устроить этому и всем тамадам свой праздник жизни (Точно! Тамада — это та мадам, кто много о себе хочет и просит думать).
– Он (она) меня ещё не знает, как я их ни хрена знать не знаю, но знаю, какая он (она), они в общем, большая, большие и запредельные сволочи. – Всё это время себя накручивал отец невесты, кто больше всегда за всех переживал, и надо же, тут такой повод, принять всё происходящее за выходку тамады, решившего (ей) таким и вправду удивительным способом, взбодрить всю эту еле раскачивающуюся и чуть ли не сонную публику. И хотя отец невесты был мотивирован на то, чтобы развить всю эту ситуацию в самую скандальную и негативную сторону (дорого этот праздник жизни за мой счёт обойдётся тамаде и главное, скупердяю зятю), всё-таки он отдал должное этой задумке тамады, сумевшего (всё-таки не ему, а ей; а такую изморозь ума создать в наличие, только они, тамады, могут совместить с реальностью) внести свою изюминку интриги в унылый, и как по расписанию идущему ходу проведения брачной церемонии. Где даже ему раз зевнулось, когда Любовь Гименеевна, своим монотонным голосом зачитывала протокольный текст приветствия новобрачных.
И с вот такой предубеждённостью против тамады и смотрел отец невесты на Части, как и все остальные тут собравшиеся и потревоженные этим её заявлением гости, пытаясь высмотреть в ней то, что им было ближе в её сторону надумать.
И горше всех на Части смотрела, чуть ли не приблизившись к тому, что в себе решила выдать Части, само собой невеста, чьи чувства были наиболее из всех тут людей находящихся обострены, и она любое поползновение на своё приближающееся счастье интуитивно предзнаменовала. И невеста в один взгляд на Части, её опасность для себя оценила и, взглядом покосившись на своего наречённого буквально сейчас жениха, – стоит, опупеть можно, как будто его тут ничего не касается, – сообразив живо, что даже такая лахудра, без единого шанса для её счастья, представляет опасность для неё, цепко хватает рукой своего жениха только на словах, без закрепления церемониалом первой брачной ночи мужа, за локоть руки, чтобы так сказать, оградить его от какой-нибудь самопроизвольной выходки из своего отныне и до скончания жизни семейного положения человека. И как вскоре выяснилось, то даже самые жестокие предчувствия невесты не оказались неоправданными.
И Части, эта возмутительница общего спокойствия и настроя радоваться за жениха и невесту, только вступивших в новую жизнь, а тута вон как сразу какие препятствия на их пути к собственному благополучию, кто на всех тут смотрит, сразу по ней видно, чтобы иносказательно обрадовать, и чья заявка на собственную большую значимость для жениха, на кого она только и смотрит взглядом какой-то только ей известной принципиальности, начинает тревожить не только невесту, но и всех вокруг, вызывая вопросы требовательного характера: «Что она, собственно, хочет этим сказать?! И как её понимать?!», явно предполагая такую вдумчивую и местами растерянную реакцию людей на своё неожиданное и обязательно не кстати для жениха появление, берёт и дальше инициативу ведения этого торжества в свои руки (и чем она не тамада).
– Что, не ожидал меня здесь увидеть?! – с дерзкой и чуть ли не нагловатой требовательностью, стоя в центре проёма распахнутых настежь дверей зала бракосочетания, Части обращается с этим вызывающим множество вопросов вопросительным требованием к … Судя по направлению её взгляда, то к жениху, Порфирию Платоновичу, как все начали буквально недавно думать о нём, как только он как взрослый сделал такой поступок не мальчика, а мужа, поставив свою подпись под брачным договором. Но как сейчас выясняется, глядя на него растерянного и испуганно прячущего свои глазки в разные стороны, где ни в одной из этих сторон не находится его супруга, что начинает о многом говорить в его сторону (Порфирий Платонович, а попросту Пашка, будет в последнюю очередь считаться со своей супругой, негодяй), то между ним и этой громко голосящей, вздорно выглядящей возмутительницей общего спокойствия, наверняка есть какая-то связь. И лучше пусть не та, о которой все тут единодушно решили гнусно подумать.
Но решать это не им, и даже не Порфирию Платоновичу, кто только делает вид, что он, ни сном, ни духом ничего из тут происходящего не знает, а эту не знамо кто, он вообще в первый раз видит. Во что, как это всегда и бывает, отчего-то никто вообще не верит, и что самое обидное для Порфирия Платоновича, то больше всех ему не верит и теперь не доверяет любому его слову, то это его невеста, Аленький цветочек.. Кто первая должна была продемонстрировать полное к нему доверие, а тут вон какая не доверительная пакость получается. Да как после такого он может ей доверять сохранность тех же своих сбережений, основу которых он создал на своём доверительном отношении с кредитно-финансовыми организациями, выведя оттуда учтённые только им дисбалансы активов.
Правда, до такой дерзости Порфирий Платонович не осмелел в конец, пребывая в собственном недоразумении и он никак понять не может, что и зачем это всё сейчас с ним происходит. И почему он ещё должен перед всеми оправдываться, когда не он выступил зачинщиком всей этой истории. И как насчёт презумпции невиновности, если о таком факте отношений слышали все тут люди.
– В чём я сильно сомневаюсь. – Про себя подумал Порфирий Платонович, человек с адвокатскими на свой счёт наклонностями, покосившись в сторону своего самоназванного тестя, смотрящего на него недоброй и ничего хорошего ему не сулящей улыбкой. Кто точно не будет не радоваться, если сейчас с ним
