– не сдержавшись, спрашивает Репер.
– Дробь. – Как и думал и ожидал Репер, доктор Завтра с довольством в себе подтвердил его догадки. – И знаете, откуда я её только что вынул? – Как-то уж многозначительно спрашивает доктор Завтра, заставляя Репера посмотреть в сторону стального контейнера. Откуда буквально сейчас вынул эту дробь доктор Завтра, что было очевидно и зачем тогда им это спрашивалось? Может хотел проверить работу его психомоторики?
А доктор Завтра с насмешкой заметил это направление взгляда и сомнений Репера, и сделал ему замечание. – Нет, не оттуда. Хотя и оттуда тоже. А вынул я эту дробь сперва из головы вашего друга. – А вот это не просто до интриги интересно Реперу, ничего знать не знающему о наличие у него здесь и вообще друга, который как оказывается, у него есть и притом здесь. И ему отчего-то крайне захотелось знать, что всё это значит.
– Друга? – переспросил Репер.
– А кого же ещё? – как-то так бесхитростно недоумевает в ответ доктор Завтра, что заподозрить его в каком-то преднамеренном обмане или введении в заблуждение Репера не представляется возможным. Он искренне верит в то, что сейчас говорит. А это ещё больше осложняет понимание Репера складывающейся и сложившейся ситуации вокруг себя.
– И кто этот мой друг? – задаётся вопросом Репер, чем вызывает новый всплеск довольства доктора Завтра. – Назови мне значит, кто мой друг и я скажу, кто я. Или, наоборот, скажи кто твой друг и я скажу, кто ты. Интересно. – Задумчиво говорит доктор Завтра, и сколько уже можно, опять зависает на своём разглядывании на этот раз, скорей всего, неизвестного друга Репера. А так как на этот раз Репер есть лицо более чем заинтересованное в том, что себе позволил разглядеть раньше, а сейчас пытается досмотреть буквально доктор Завтра, то он и сам со своей боковой и отстранённой стороны попытался через объективизацию внешней самостоятельности на своё выражение себя доктора Завтра рассмотреть этого своего неизвестного друга.
И как сейчас Репер видит по прищурившемуся лицу доктора Завтра, то и у него начинают возникать сомнения в правомочности этих прежних заявлений самоназванного друга Репера. Кто теперь, после того как Репер выказал сомнения в том, что ему что-то ничего не известно о наличие здесь своего друга, начинает подозреваться не только не в дружеских отношениях с Репером, но тут может иметь место и его какое-нибудь злоумышление. А вот какое, то за неимением какой-либо информации о Репере, для доктора Завтра человека известного лишь как пациент с ярко выраженным подчёркиванием себя травматическим на всю голову синдромом головотяпства, – а вот если бы он знал, что Репер к примеру агент спецслужб или контрабандист, то он знал бы какую в его сторону версию пристроить, – ответ на этот вопрос никак не находится для доктора Завтра, человека хоть и глубоко копающегося и умеющего докапываться в человеке до пределов его понимания того, а что разве так с ним было можно поступаться, и всё до невероятной боли, но всё равно далеко не заглядывающего вперёд – только до завтра и до надкосицы.
И доктор Завтра заканчивает эти свои безуспешные попытки понять того самоназванного друга Репера, кто зачем-то так ему представился, когда для этого нет особых предпосылок и может быть даже смысла. При этом он от своих слов отказываться не считает нужным, и продолжая считать друга Репера его другом, представил его по имени Реперу, раз он вдруг его решил забыть и не помнить перед ним своих дружеских обязательств.
– Он представился как Ким. – Судя по тембру голоса доктора Завтра, то он не собирался вкладывать в собой сказанное никакого двойного смысла. Что, тем не менее, вгоняет Репера в прострацию своей самостоятельности мыслить. И причиной этому стало то, что это имя его названного друга Реперу не ослышалось услышать и оно из себя не представляло ничего для него не значащее имя, а всё неожиданно оказалось совсем наоборот, это имя уже ему раз на ум приходило, – когда он, сидя в коридоре, перебирал в уме разные имена, каким бы он мог владеть и был бы назван, – и как сейчас осознал Репер, то совсем не случайно.
– Так вот с какой стати мне это имя пришло на ум. – Начал себя осенять догадками Репер. – А из этого можно сделать вывод о том, что этот Ким мне как-то известен. И то, что я об этом не помню, то мало ли чего я сейчас о себе не помню. И сейчас главное, это не обмануться с этим Кимом. Кто может только называться моим другом, а на самом деле он не друг мне, а враг. А чтобы это выяснить, нужно…– А вот здесь Репер упёрся в тупик, и дальше …Он поднял глаза на доктора Завтра и спросил его. – И где он?
– Где он? – переспросил Репера зачем-то доктор Завтра, бросив косой взгляд на двери ведущие во внутренние помещения больницы. Затем он смотрит на Репера и даёт ответ. – Ему, несмотря на то, что он поживей тебя выглядел, когда привёл тебя в наше приёмное отделение, – он был в фазе своей активности и на ходу по причине нахождения в шоковом состоянии, – как вскоре выяснилось, – он грохнулся в обморок, – потребовалась немедленная госпитализация. Так что сейчас он находится наверху, в стационаре.
Здесь Репер не просто захотел, а он счёл себя обязанным узнать, что с Кимом случилось. Но не успел. И не потому, что доктор Завтра эту его попытку перебил своим философствованием на тему неизбежности судьбоносных решений и как он верит, наличия механических возможностей на вмешательства в дела этого и любого судьбоносного распоряжения, – нужно лишь сильно захотеть и приложить свои усилия именно в той точке приложения, которая для всех судьбоносных решений выступает точкой опоры, – а тут, само собой не ко времени и не кстати, на ум Репера пришло ещё одно имя, которое стало предтечей имени Ким – Апологет Устроин.
– А тогда кто он, Апологет Устроин?! Как я теперь понимаю, не мифическая, взятая моим воображением с потолка фантазии личность, а это тоже что-то для меня значит, и он для меня знаковый человек. – Реперу аж сглотнулось от нехороших и полных тревог предчувствий, связанных с этим именем. А как только Репера обдало холодком от некоего нехорошего предчувствия, связанного с этим именем, то он бросил косой взгляд в сторону входных дверей, в которые, если пока не входил, то в любой момент может войти этот непредсказуемый на свой счёт никак человек Апологет Устроин. Кто так и останется для Репера непознаваемой личностью, пока он о себе чего-нибудь значимого не выяснит. И лучше побыстрей, пока Апологет Устроин через своё вмешательство негативного качества, не ускорил этот познавательный процесс.
Ну а пока Репер так нервно на себя отвлекался, доктор Завтра вновь обратил всё своё и он надеется, что и Репера внимание на дробинку у себя в руке, пережатую большим и указательным пальцами. И для эффектности её демонстрации, выдвинутую на первый план перед своим лицом.
– Всего-то какая-то мелочь. – Подчёркивает словом и своим взглядом значимость этой дробинки в своих руках доктор Завтра. – А на что она способна, то только дай ей нужное ускорение, и она покажет такое!... – доктор Завтра опять отвлёкся на представление того, что покажет такого получившая своё ускорение дробинка. Но на этот раз лишь на одно мгновение. Из которого он выходит с невероятным воодушевлением и подъёмом в себе.
– И что тогда получается? – с какой-то пробившейся во вне из себя восторженностью первооткрывателя, вот таким подчёркнуто триумфально-вопросительным способом, открывает сперва, наверное, у себя глаза на только что открывшееся доктор Завтра, а вслед за этим он сильно надеется на благоразумие Репера, то и его глаза.
А Репер быть может и хотел бы не подвести прежде всего себя, а уж затем доктора Завтра, кто может и обидеться на его такую неотзывчивость, – я чуть ли не всей душой к нему, а ему всё одно, и плевать он хотел на меня, а зря, – и сам перестать быть чувствительным ко всякой приносимой им боли Реперу человеком, но он ничего не может поделать с мимикой своей лица, никак неподдающейся его командам быть и выглядеть отзывчиво-понимающей. А если учесть, что все инструменты воздействия на болезни и их лечения находятся в руках доктора Завтра, то не трудно догадаться, в чьих руках также преимущество и инициатива в этом противостоянии.
Но видно пришедшая в голову доктора Завтра мысль была такого невероятного качества, что он не счёл пока нужным обращать особого внимания на своего единственного собеседника, и посчитал просто необходимым поделиться с ней с Репером, человеком с неполадками в голове и кто он есть на самом деле, то кто его знает. Впрочем, в такой открытости доктора Завтра нет ничего удивительного, и, пожалуй, даже так всегда и бывает, когда человеку, мудрствующему всегда, а гениальные идеи для него только иногда преходящи на ум и всё время за между делом, в этот, только раз в жизни преходящий момент (ну бывает и ещё пару раз) снисхождения к нему высших сил, открывших ему какое-нибудь из своих вселенских откровений, только одного желается сейчас – поделиться со всем миром своим открытием.
А так как, как правило, в этот судьбоносный момент для гения этого первооткрывателя рядом никогда не находится тот, кому бы ему в первую очередь хотелось раскрыться и поделиться своим открытием, то ему ничего другого не остаётся делать, – из него так и порывается всё рассказать, – как всё это первому встречному и вывалить на его бедную голову. После чего, в первый раз встретившиеся на одном из огромного множества путей, именно на этом своём пути люди, явно не зря и по склонности провидения организовывать вот такие случайные встречи, – первооткрывать и его первый встречный, – удовлетворённые каждый своим, расходятся в те разные стороны, которые ведут к тому, чтобы больше никогда и ни за что не видеть и не знать ничего друг о друге.
Где первооткрыватель успокоился немного оттого, что всё из того, что его заставляло кипеть и волноваться, вышло из него в чей-то осадок. А вот первый встречный первооткрывателя, покрутив пальцем у виска в сторону этого безумного человека, кто своим бессвязным словообразованием и дёрганным поведением его не только напугал, но и вогнал в растерянность, идёт дальше до... И это надо хорошенько подумать до чего.
И если первооткрыватель так же не сдержан на свои первооткрытия, как и на их продвижение в быт человека, то от него будет толк. А вот если его первый встречный слушал в ту их первую встречу только себя, то он также останется бедным, а вот если он заодно внимал и к словам первооткрывателя, то кто теперь его знает и узнает ли в нём того прежнего бедного человека.
– И выходит, что вес и размеры тела не столь важны, как скорость их движения. Где они пропорционально увеличению скорости своего движения теряют свой вес, его значение в прежней классификации единиц измерения. – Доктор Завтра вот таким рассудительным тоном принялся себя не сдерживать в этом своём первооткрытии. Которое видно ещё не было доведено до своего итогового значения, ума, – а о нём уже заявить на весь мир хочется, – вот доктор Завтра и пытался сейчас совместить два в одном: поделиться всем тем, что у него сейчас в душе накипело в связи с этим открытием, и заодно
