Всего не расскажешь (Георгиевская лента_Подлинная история)

образца! На ней, как по-том я сам видел, очень красиво, крупным планом, был вы-гравирован трёхмачтовый парусник с Андреевским флагом».
        И вот война кончилась. Жил дед мой Василий Сомов в своём селе и ничего про отца моего, Николая Сомова, не знал. И всё так же раз в неделю ходил он «напрямки, да тишком» в свой храм.
И вот как-то в июле месяце сорок седьмого года шёл он обычною своей дорогою. Спустился по зелёному склону к реке, перешёл по небольшому железнодорожному мосту, да так и шагал по шпалам, прибавляя молитву к молитве за сына Николая. И вдруг видит, что идёт ему навстречу другой старик с почти таким же, как у него, посохом. А когда они поравнялись, то оба разом и остановились друг против друга.
        Тот старец первым и говорит:
        – Здравствуй, Василий! Он ведь к тебе придёт!
        – Кто придёт? – опешил даже мой дед.
        – Да тот придёт, за кого ты так часто молишься. Скоро-скоро уже придёт! – уверенно сказал тот.
        – Да это как же он с войны-то придёт, если она, проклятая, уже третий год как кончилась? И моряк, товарищ его, вон что рассказывает!
        – А ты не сомневайся! Придёт-придёт… и не один придёт! – с полной уверенностью заявил старик, да и пошёл своею дорогою…
        Дед Василий тоже пошёл своим путём, но тут же спохватился и обернулся, чтобы старца того подробнее расспросить. И вот видит – его нигде нет!!
        До самого райцентра этот старик из головы у Василия Сомова не выходил. А когда он устало вошёл в храм и перед образом святого Николая Угодника привычно поклонился – того старца в нём и узнал! А Николай Угодник – это же и есть Никола Морской!!…
        Шли дни, но ни завтра, ни послезавтра и ни в какой по-следующий день никто к Василию Сомову в дом не приходил. Но вот в один из тёплых сентябрьских деньков приехали к деду Василию на попутной телеге дорогие гости. Сомов-старший из окна их разглядел и навстречу вышел. А они были уже во дворе. Один был статный и крепкого сложения, как когда-то и он сам, только в черной матросской форме с лычками старшины второй статьи. И был он такой родной… вроде бы молод, но весь сединой припорошен. И грудь у него вся была в медалях и орденах! А рядом с ним стояла молодая красивая женщина в лёгком цветастом платье.
        – Где же ты был?! – узнав вдруг в нём своего сына Николая, воскликнул дед.
        А тот, утирая рукою глаза, сказал:
        – Потом, потом… Я, отец, три года в плену был, чудом сбежал, чудом избежал трибунала, да и с годик повоевать довелось! А вот про плен мой нам и сейчас молчать нужно. Всего и не расскажешь…
        И они крепко-крепко обнялись.
        – Сейчас мы с Анюткой живём в Астрахани, – говорил потом отцу сын. – Два месяца назад я демобилизовался и мы поженились. После окончания войны комбрига Долохова переводом направили в Каспийскую военную флотилию. Нас, несколько спецов из Дунайской флотилии, он взял с собой. Ордена и медали для меня – это большая честь. А вот главная моя награда за всю войну. Смотрю я на неё и всегда вспоминаю всех тех, кто меня спас. И ещё гадаю о том, от скольких из них я подарок этот получил?
        При этом он достал из сумки армейскую фляжку, на которой был изображен очень красиво парусник с развевающимся Андреевским флагом. Сомов-старший взял эту фляжку в руки и поднёс близко к глазам. Покачав её, он понял, что она пуста.
        – В Австрии это было. На построении нашего десантного отряда командир вызвал меня из строя, поставил рядом с собой и объявил, что, так как раньше я был зенитчиком, то приказом сверху меня переводят на один из бронекатеров Дунайской военной флотилии. И вот тогда от имени комбрига он фляжку эту мне и вручил. И был в ней чистый медицинский спирт. Все мы с друзьями отхлебнули тогда из неё по кругу. Сначала я         сказал тост за Батю – капитана торпедного катера – и комбрига. А потом каждый из друзей сказал что-то на прощание мне… И как начал я эту войну у зенитного орудия, так у зенитки её и закончил… А почему я так говорю – от скольких спасителей своих я подарок этот получил – так ты на другую-то сторону фляжки посмотри!
        И дед Василий перевернул фляжку. А на обратной её стороне той же рукою, что и парусник, был выгравирован старец, идущий по бурным волнам. Поднеся изображение к глазам, дед сразу воскликнул:
        – Так это же и есть Никола Морской! Вот оно как?! И в жизни Он таков в точности, как тут нарисован! Два месяца назад я с Ним у речки Назарки встретился. Тогда ты в аккурат демобилизовался, значит… И Николай, Угодник Божий, мне о тебе сказал. О том сказал, что ты придёшь скоро, и что придёшь ты не один. «И не один придёт!» – да-да, вот так Он и сказал…