Укрепрайон

1
Чёрное, бархатное небо всколыхнулось от первых лучей утреннего солнца. Всё вокруг будто бы ожило, задвигалось, пробуждённое, податливое, немного ленивое. Громче зачирикали птицы в ветвях, что-то зашевелилось в густой траве, не то прячась, не то просыпаясь, ветер поднялся, прохладный, пахнущий майской грозой, бушевавшей ночью, и мир ожил. Небо задвигалось, как встревоженная красавица, сбрасывая тяжёлый бархат сна на землю, прозрачное и чистое, прелестное в своей наготе, ещё немного хмурое после сна.
Олег стоял посреди яблоневого сада заворожённый, следя за небесной красавицей, отбрасывавшей за спину спутавшиеся за ночь золотистые локоны туч, как набирается сил, наполняется жарким соком молодое тело в солнечных лучах, как игриво и высокомерно смотрят её голубые глаза на ничтожного человека внизу, забывшего про свою работу. Он каждый день здесь встречал рассвет, на небольшом пригорке, как раз напротив восходящего солнца. Почему-то он знал, что небо всегда молодо, что оно юное, неподвластное времени. Вместе с пробуждением небесной красавицы просыпался и мир, просыпались деревья, загорались красными факелами горы, также как и он, приветствуя свою небесную хозяйку. Было в этом что-то древнее, забытое и смешное, желание одушевить природу, наделить её чудесными и жестокими силами, желаниями, волей. Олег всё это понимал, никому не рассказывая о своих ощущениях, о той переполнявшей сердце радости, простой и не требовавшей объяснений. Здесь ничего не требовало объяснений, либо ты увидишь сам, почувствуешь, как трогается мир, как он дрожит и резко оживает под лучами солнца, либо не поймёшь, не увидишь, останешься слеп и глух и уйдёшь, крутя пальцем у виска. Земля таила в себе многое, бесконечно страшное и такое же бесконечное и доброе, всё решала воля, чужая воля тех, кто готов уничтожить всё.
Пора было начинать работу, до смены оставались короткие два часа. Олег толкнул перед собой тележку с высоким металлическим коробом, оборудованным небольшой лестницей и площадкой для ног. Сооружение выглядело на вид довольно шатко, но противовесы снизу не давали пустой тележке перевернуться, она всегда стояла на удивление твёрдо. Олег сделал её сам, невысокий от природы, немного нескладный, потолстевший с годами, но не утративший ширину и округлость плеч, силу в руках, вот только ноги подводили, болели каждую ночь, поэтому он и вставал ни свет ни заря, чтобы размяться, а заодно и обойти сад, полечить яблони, груши, сливу, вишню. Когда Олега спрашивали, сколько же у них растёт фруктовых деревьев, как они выбирали место для высадки, как так получилось, что рощи фруктовых деревьев  образовывали равный крест, между линиями которого цвели луга полные клевера, незабудок, ромашек, колокольчиков и горных цветов, названия которых он не знал.
«Так получилось», – пожимал плечами Олег, умалчивая истинный ландшафт горного плато, незачем гражданским знать больше того, что показывают светящиеся экраны перед их носами.
Деревья росли прекрасно, посаженные весной или осенью, по-разному, как приходили саженцы из питомника, они выживали суровой и снежной зимой, уже через три года поднимаясь, расправляя молодые ветви на тонких крепких стволах, давая кислые первые плоды, свежие и чистые, с лёгкой горчинкой, как и ушедшая безвозвратно молодость. Олег толкал тележку по идеально ровной дорожке между рядами деревьев, кивая яблоням, он знал каждую, их характер, здоровье, зная заранее, какая раньше всех заболеет, подхватит гриб или вирус. Яблони шумели листвой, приветствуя его, тянули к нему ветви, полные цветов, так радуются дети родным и друзьям, искренне радуясь каждой встрече, не думая и не зная, что с возрастом, взрослением, эта радость станет обузой, тягучей и колкой повинностью.
Он остановился у одной яблони, молодой, тонкой, но у неё были самые нежные цветы, лепестки переливались от молочно-белого к розовому, как расплывается ложка малинового варенья в молоке. Олег погладил ствол и пододвинул тележку вплотную к дереву. Неожиданно, для его комплекции, он резво залез на тележку, почти не пользуясь лестницей, яблоня словно обняла его ветвями, впуская к себе, доверяясь и волнуясь, как волнуется девушка на первом свидании, ожидая, нетерпеливо смотря на возлюбленного, когда же он обнимет её и поцелует. Олег сразу нашёл поражённые грибком ветви и быстро срезал их секатором, смазывая место среза мастикой, тюбик с которой всегда лежал в кармане куртки. Больные ветви он сбрасывал в короб, они глухо ударялись о пустоту, деревья будто бы вздрагивали, пугались, шумя взволнованными ветвями.
Он срезал много, быстро разошлась зараза, но яблоня выпрямилась, пощекотала нежными цветами. Когда Олег брал с собой сержанта или пару десятков солдат в помощь, обычно на сбор урожая, тогда выгоняли всех свободных от дежурств по ночам, остальное собирали работники фермы, то солдаты шутили, что их майор целуется с деревьями. По-доброму шутили, без злобы или желания поддеть, унизить. Олег знал, что каждый из них во время дежурства любит обойти сад, постоять, прижавшись к стволу дерев, подумать, помечтать, а может, если выпадет удачный месяц, встретиться с молоденькой практиканткой с фермы, приехавшей на всё лето, следить за опытными делянками. Хорошее место: густая трава, мягкая и влажная,  тихое жужжание ночных жителей, перешёптывание деревьев. В такие дни забывалось всё, особенно дежурства, «важные задания» по патрулированию и обходу территории. Так женилось большинство их солдат и молодых офицеров, навсегда оставаясь в этих краях вместе с семьёй.
Обрезав уже десятую яблоню, Олег вспоминал, как в конце мая, очень давно, так давно, что это кажется уже чем-то фантастичным, он встретился здесь со своей женой. Он тогда был молодым офицером, очень серьёзным, и, встретив высокую смеющуюся девушку с золотыми непослушными кудрями, чуть вздёрнутым носом и яркими голубыми глазами, влюбился с первого взгляда. Он так и стоял как вкопанный, пока она руководила отгрузкой овощей и фруктов с их опытных теплиц и садов. Солдаты лениво грузили всё в машину, посмеиваясь над молодым командиром. Настя на прощание пожала ему руку, звонко расхохотавшись, когда Олег покраснел. Потом были нелепые ухаживания, пока она сама не позвала его погулять ночью в дальнем саду. Все знали, чей это сад и что находится на этой земле, но формально это был опытный сад их лаборатории. Олег начистил всё до блеска, особенно звёздочки на погонах, чтобы искрились ярче звёзд, и все откуда-то знали, что это его свидание, и патрули обходили это место стороной, пускали вместо себя робота, чтобы он замкнул маяками карту обхода.
Когда он пришёл на место, Настя уже была там. Она гуляла босиком по траве, горящая в лунном свете, самая красивая на этом свете. Она не высмеяла его наряд, его излишнюю подготовку, а надела на голову венок, забрав себе фуражку, нежно поцеловала и стала убегать. Они долго бегали друг за другом, смеялись, как дети, находя в этой простой и глупой игре истинность несказанных слов, чистоту своей любви. Перед рассветом, когда небо сбросило с себя бархатные одеяния, Олег впервые увидел Настю, будто бы заново, просвеченную молодыми солнечными лучами, чистую и любимую, с немного высокомерным взглядом любящих глаз. Она знала, что прекрасна, что сейчас она самая прекрасная на свете, во Вселенной! Тогда он и сделал ей предложение, и Настя, не задумываясь, согласилась ¬в этом месте никто никому не мог отказать, и, как говорил старый подполковник, на место которого через двадцать лет встанет Олег, в нашем районе если любят, то любят до самой смерти.
Вот и кончилась яблоневая роща, тележка была полна веток, которые предстояло сжечь. Небо прояснилось, становилось совсем светло, и Олег поспешил в укрытие. В этом, конечно же, не было никакого смысла, кому надо, тот знал, что здесь и кто здесь, все знали, но устав есть устав, не мы его писали, но нам его исполнять. Один из шлюзов был рядом, под небольшим бугром. Олег в последний раз взглянул на небо, красивая девушка улыбнулась ему, доброй и манящей улыбкой. Он улыбнулся в ответ, подумав, когда он в последний раз вот так легко прощался с ней? Прошло уже больше сорока лет, как Насти не стало, и каждый день, даже в свирепую вьюгу, он видел её  на небе – оно и стало для него Настей и всегда было. Он не раз говорил ей об этом, а она смеялась, шутила, что если покинет его, то у него останется небо, она навсегда останется с ним. Знала ли она, что так и будет? Наверное, нет, никто не знал, и никто не хотел этого. Долина, природа, горы уже всё забыли, что натворил здесь человек, испытывая свою гордыню. Десять лет назад научились, ничего не разрушили на учениях, так, заживо сожгли три взвода в дальней долине за чёрными горами. Там уже всё заросло, изменилось, и никто бы не смог найти это страшное место. Олег удивлялся, как природа этих мест быстро очищала, скрывала под чудным покрывалом следы преступлений человека.
Шлюз, проверив метку, бесшумно раскрылся, и Олег вкатил тележку по отлогому пандусу вниз. Жёсткий свет тоннеля обхватил его, стало трудно дышать от нахлынувших переживаний. Он обернулся, в последний раз зацепив кусочек голубого неба, шлюз ждал его, не закрывшись сразу. Хлопок, и стало темно в этом ярком жёстком свете. Надо было что-то делать с нервами, он так не пройдёт комиссию в конце года, отправят на пенсию. В прошлом году отстояли, списали на занятость, на нервную обстановку, но больше поблажек ждать не стоило. А, может, действительно стоит уйти? Он уже далеко не молод, подполковника не дали, но выслуги лет хватает на хорошую пенсию, вот только некуда ехать – это его дом, другого нет, больше нет.
Глубокая шахта уходила в центр земли. Идти было легко под горку, широкая и ровная дорога, но больше одной бронемашины здесь не проедет, а если понадобится, то из стен мигом выскочат стальные ограждения, способные задержать любой танк. Солдаты, те, кто посмелее, часто садились верхом на его тележку и неслись вниз, как в бобе. Было даже негласное соревнование, кто быстрее съедет, результаты фиксировала автоматика, а Олегу приходилось каждый раз писать за них объяснительные, почему и зачем был нарушен такой-то и такой-то пункт устава. Как объяснить пустым головам в центре, что иначе сойдёшь с ума, превратишься в робота, а потом, приняв неизвестную команду из космоса или от врагов, что притаились за горами, солдат возьмёт автомат и расстреляет всех на базе  или пойдёт стрелять на ферму. Такое уже было несколько раз.
Тоннель расширился уходя тремя лучами вглубь. Жёсткий свет позади погас, внизу светила жёлтая лампа, пытавшаяся походить на солнце. Олег с улыбкой посмотрел на неё, она в ответ зажглась ярче. Из левого тоннеля вышел дежурный солдат, совсем молодой ещё, Ржавый, как ржавчина, его так и прозвали, Ржавый.
– Доброе  утро, товарищ майор! Как там погодка? – Ржавый взял тележку и потолкал её к правому тоннелю
– Погодка прекрасная. Ещё пару недель и станем опять самовар ставить наверху, – ответил Олег, идя за ним следом.
– Здорово, а то надоело уже сидеть, как крысы в норе, – вздохнул Ржавый, он был вполне сообразительным, даже больше, чем положено солдату, отчего и попадал на наряды и