Танечка Листнева – 20-летняя студентка театрального училища - девушка у которой в глазах были звезды, в волосах ветер, а в фигуре музыкальность, кипела бурей и гневом. Молодая кровь бурлила и шумела в ней и, казалось, заполняла все пространство съемной комнатки в коммунальной квартире.
Гневливость вообще была одной из черт Таниного характера. Но - щедры боги к молодости – искаженные гневом черты старческих лиц неприятны, а сердитый блеск глаз и румянец делают молодые лица очаровательными. Ах, как хороша была Танечка в гневе – глаз не оторвать! Тоненькая как струна, с пылающими щеками, бисеринками пота на верхней губе, завитками темных волос на висках и сияющими зелеными глазами – ни дать, ни взять, сама грозная Алекто, сошедшая на землю и оправдывающая свое имя!1 Но грозность ее была умилительна и хотелось любоваться ею как можно дольше.
Танечка была так поглощена гневом, что не заметила, как в полуоткрытую дверь на нее внимательно смотрит сосед по квартире – Георгий Адамович Шеленгин, по прозвищу Квазимодо. Трудно сказать, сколько лет ему было лет – иной раз можно было дать 50, а иной и все 80. На прозвище он не обижался; жители шестикомнатной коммунальной квартиры с ним особо не церемонились, и называли Квазимодо и в глаза, и за глаза. Шеленгин относился к этому философски, считая героя Гюго образцом красоты душевной, что неизмеримо выше физической.
Когда соседские дети слишком уж расходились и с ухарским гиканьем и подвизгом вопили: «Ква-зи-мо-до! Ква-зи-мо-до!, Георгий Адамович добродушно усмехался в сивые усы и бормотал себе под нос:
А если так, то что есть красота,
И почему ее обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?..
Но слов этих, конечно, никто не слышал, да, если бы услышали, то не поняли бы откуда они и к чему…
А всего «квазимодства» в Шеленгине и было что только неимоверная худоба, плотно прикрытый левый глаз и развороченная немецким осколком скула. Перед самым концом войны, 15 апреля 1945 года угодил подлючий вражеский осколок в юное мальчишеское лицо рядового Шеленгина и навсегда перекроил ему жизнь. Осколок в госпитале извлекли, но то ли хирург оказался неопытным, то ли еще что-то, но был задет лицевой и тройничный нерв, и левая половина лица перекосилась. Рядовой Шеленгин об этом поначалу не думал, до того ли, когда вот-вот грянет Победа и начнется новая прекрасная, мирная жизнь? Да и к тому же шрамы украшают мужчину – это он затвердил еще с детских царапин и синяков. До свадьбы заживет!
Но не зажило до свадьбы. Не было ее. Началась новая прекрасная жизнь, отстраивали страну после войны, и бывший фронтовик Шеленгин был как всегда в строю, теперь уже на мирном фронте. Но отшатывались девушки от перекошенного лица, крепко прижмуренного левого глаза и развороченной скулы.
Не мог же он в самом деле поворачиваться к людям всегда только правой здоровой стороной. Хотелось смотреть людям в глаза прямо, стоя в анфас, хотелось любви верной, а не продажной, и семьи надежной, а не случайных связей. Но видно, все же с лица воду хоть чуть-чуть, да и пить: никакие душевные красоты не затмевали физического уродства. Он примирился с этим. Как примирился и даже полюбил свою сплошь заставленную книгами угловую комнату - самую маленькую в коммунальной квартире.
- Вам не скучно все время дома, Георгий Адамович? – как-то спросила его Танечка, олицетворявшая молодость, красоту и грацию квартиры.
Таня приехала в столицу из маленького городка, взяла штурмом театральное училище, триумфально поступила в него, и сняла жилье у старухи Мельниковой – та занимала большую комнату в центре квартиры, и с удовольствием сдала половину площади новоиспеченной студентке.
Старуха была глуховата и страдала артритом, ей иногда нужна была помощь, да и просто хотелось, чтобы кто-то был рядом в этой самой большой, но и самой холодной комнате в доме. В остальных, более светлых и теплых комнатах жили семьи с детьми и оглашали квартиру многоголосными криками. И если бы кому-нибудь вдруг пришла в голову мысль запечатлеть жизнь дома в музыке, то получилась бы прелюбопытная симфония: угловая комната Георгия Адамовича непременно звучала бы в темпе lento (медленно, слабо и тихо), следующие две комнаты с детьми стремительно перескакивали бы на темп alleqro и alleqro vivace (скоро и очень скоро), затем комната Мельниковой мгновенно переключалась на темп larqo (широко и очень медленно), но при этом иногда звучала бы Танечкиными эскападами в ритме allegro agitato (взволнованно). Затем в темпе vivace (очень живо) следовали бы две комнаты с вечно верещащими младенцами и наконец все венчала кода – темная тесная кладовка. Ее угасающий звук сползал в паузу и завершал музыку коммунальной квартиры.
- Нет, Танюша, - мягко отвечал Георгий Адамович. – Не скучно. У меня есть все, что я люблю, и мне никуда не хочется. Если бы я мог, то ничего не делал, только бы читал.
- У вас золотые руки,- парировала Танечка. – Вы такую мебель можете сотворить, что готовая из магазина с нею не сравнится. А вы силы убиваете на починку соседской рухляди. Георгий Иванович буквально за копейки чинил пришедшую в негодность мебель жильцов всего дома и старые деревяшки в его руках обретали новую жизнь. Он не только возрождал, он дарил им красоту – подпиливал, вытачивал, шкурил, красил, покрывал лаком, обтягивал новой тканью и… одухотворял. Грубо сколоченные табуретки, столы и стулья становились изящными и благородными и долго еще мерцали лаком, словно боялись поверить в свою задумчивую прелесть.
- Зачем, Танечка, - улыбался Шеленгин. – Лишнего мне не надо, а насущное я имею. Новую мебель делать хлопотно, а вот починить – и мне в радость, и людям помощь.
Но в этот раз Танечкина пылкость перешла все возможные границы. Она метала молнии и не забывала при этом посмотреться в огромное наклонное зеркало старухиного трюмо. Перед этим старинным зеркалом студентка театрального училища отрабатывала актерское мастерство и постоянный взгляд в зеркало стал уже для Танечки привычкой.
- Вы чем-то взволнованы, Танюша? - голос Георгия Адамовича прозвучал в знакомом темпе lento.
Девушка круто развернулась на каблучках, отчего подол ее платья чуть взлетел и сразу же плотно обвернулся вокруг ног. Мгновенный взгляд в зеркало, фиксация движения и…:
- Вы представляете, Георгий Адамович, какие бывают хамы?! Других людей ни во что не ставят!
Шеленгин тихо, как тень, сделал два шага и остановился на пороге комнаты.
-Ну, немного могу себе представить. Так что же случилось? Может, я могу быть полезен?
Вся его худая фигура, повернутая правой стороной к собеседнику и даже маленький эмалированный чайник, который он прижимал к груди, выражали внимание и спокойную готовность помочь.
Танечка бросила еще один взгляд в зеркало и размашистым жестом пригласила мужчину войти. Старухи Мельниковой не было дома, отправилась навестить дочь с маленьким внуком.
Как только Шеленгин сел, Таня затараторила быстро и сердито:
- Пошли мы сегодня с подружками в кафе после занятий. Так за соседним столиком такой хам оказался! Весь из себя лощеный, в костюме дорогом, в шелковом платке вместо галстука, на мизинце перстень и ноготь такой длиннющий– фон-барон доморощенный! Заказал стакан чая и официанта бедного загонял. То ему скатерть не такая, то салфетка не накрахмалена, то чай недостаточно крепкий, то недостаточно горячий, то слишком горячий, то стакан не блестит, то подстаканник не такой, то до краев налито, пить, видите ли, неудобно, то еще что-то. Шесть раз ему чай приносили и все не так! Официант аж с ног сбился! Наконец, на седьмой раз, вроде как милость проявил - брезгливо взял, выпил, цедя сквозь зубы, копейки на чаевые кинул и ушел. Даже спасибо не сказал. «А официант весь изогнулся, смотрит ему вслед и еще умиляется: «Барин», - говорит. Ненавижу таких, кто о людей ноги вытирает, а они и рады! Холуи! Ненавижу! А еще с виду приличный интеллигентный человек и так издеваться над обслуживающим персоналом? Только потому что он официант?!
Шеленгин слушал спокойно, повернув к Танечке правую половину лица, так чтобы другая оставалась в тени.
- Ну, отчего же, Танюша? Зачем ненавидеть? Ничего ведь страшного не произошло.
- Как? - воскликнула пораженная студентка театрального училища и кинула украдкой взгляд в зеркало. Она было чудо как хороша в эту минуту – твердый овал лица, пунцовые губы и влажные кудряшки на висках! - Как, Георгий Адамович, по-вашему это нормально – унижать человека?
- Не тот это случай, Танюша, где можно говорить об унижении. Совсем не тот.
- Объясните, Георгий Адамович! – голос Танечки звучал требовательно, а фигура выражала решимость.
Шеленгин посмотрел на нее и улыбнулся.
- Я только хочу сказать, что на многие вещи в жизни, если только они не совсем уже страшные, кошмарные и мерзопакостные, можно взглянуть под другим углом зрения. Вот как мебель. Стоит себе покрытая лаком в темной кладовке, и никто ее блеска не замечает. Так и простоит, пока не рассохнется от времени. А поставь ее на солнце – засияет всеми красками.
Танечка нетерпеливо била носком туфельки в пол. Шеленгин вздохнул и еще ниже наклонил голову. Левая сторона его лица совсем ушла в тень.
- Вот ты говоришь, один – хам, а другой – холуй. Ну, так. А может «хам» дал возможность «холую» проявить себя во всем блеске своего мастерства?
Танечка распахнула глаза и перестала стучать туфлей. Она развернулась спиной к зеркалу и подалась корпусом вперед к говорившему. Тот продолжал осторожно, словно нащупывая мысль:
- Вот один раз «хаму» чай некрепким показался, официант разлетелся и принес другой – свежезаваренный, бархатный. И подал его не просто так, а красиво, так, чтобы белая салфетка оттенила рубиновый оттенок чая. Это ему, официанту, в плюс. Не для кого-нибудь, для себя. Потому что тут не просто мастерство, а искусство.
Подстаканник не тот, так в следующий раз официант принесет другой, более удобный для пальцев клиента, да еще постарается выбрать такой при каком кольцо на мизинце будет сверкать эффектнее. Видишь, сколько официанту возможностей блеснуть мастерством? Конечно, он будетза это благодарен «хаму» и называть его будет «барином». Ведь тот, с барского плеча позволил проявить ему свой профессионализм. И в следующий раз он постарается сделать все наилучшим образом с первого раза, чтобы показать себя во всей красе. Никакого холуйства тут нет! Ты слышала, как торгуются на рынке? Чудеса красноречия проявляют! Думаешь, это все просто так? Нет, иной продавец не того покупателя уважает, кто сразу все не торгуясь берет, а того, кто даст ему, продавцу, развернуться, товар свой расхвалить, о своем труде рассказать! Это
Как говорят в интернете: пешы исчо!
И радуй своих читателей своим незаурядным талантом и мастерством.