компромиссов и ломятся напролом, обрубая под самый корень все, что мешает, а не пытаясь сдвинуть в сторону или обойти. Тем более, ты сама его любишь. Не пытайся отрицать, я же вижу. Любишь, не смотря ни на что. Может, умом ненавидишь, а сердцем любишь. Так что если тебе нужен мой совет - возвращайся. Знаешь, есть одна мудрая пословица, которая говорит о том, что мы в ответе за тех, кого приручили, - он улыбнулся своей лукавой доброй улыбкой и добавил уже от себя. - Даже если это кто-то зубастый и кусачий. Как твой Джек. Но разве ты этого не знала, когда связывала с ним свою судьбу?
Кэрол нечего было на это ответить. Не такие слова она ожидала услышать от Уильяма Касевеса. Она была уверена, что он поддержит ее в ее решении, и скажет что-нибудь вроде того, что она не должна позволять себя ломать, должна быть сильной. Возможно, она ждала от него совета, как от одного из сильнейших юристов в свое время, о том, как отвоевать сына. О разводе она уже не думала. Это не имело для нее больше значения. Если Джек не хочет давать развод и будет всячески ему противиться, что ж, она не будет тратить силы на то, чтобы стать официально свободной. Штамп в паспорте может стать для нее помехой только в том случае, если она захочет выйти замуж. А этого не будет.
Но следующие слова Уильяма отвлекли ее от мыслей о Джеке.
- Готова ли ты стать во главе компании, Кэрол?
Она резко оторвалась от его колен, выпрямившись. Глаза ее полыхнули негодованием.
- Зачем вы так говорите? Не списывайте со счетов Куртни раньше времени, она сильная, она…
- Она никогда не поднимется с постели, Кэрол, - мягко и печально перебил Уильям, смотря на неподвижную женщину, безжизненно лежащую на больничной койке. Разбитое лицо ее было серым, без единой кровинки, а вокруг запавших глаз и тонкого рта пролегла неестественная синева. Под одеялом не было заметно, как приподнимается и опускается ее грудь при дыхании, которого не было слышно. Она дышала так тихо и незаметно, что Кэрол приходилось бороться с подступающей паникой, когда она смотрела на нее и не замечала в ней никаких признаков жизни. Она походила на мертвую.
И только равномерное попискивание прибора, который отзывался на каждый удар ее сердца, говорило о том, что в ней все еще теплится жизнь. Эти звуки постоянно раздавались у Кэрол в голове. Пип, пип, пип, пип… Где бы она не находилась, в больнице или дома, спала или бодрствовала, не на секунду не замолкали в ее ушах эти звуки. Звуки ее сердца, звуки ее жизни. Но это только радовало Кэрол, и больше всего она боялась, чтобы эти попикивания вдруг прекратились.
Ей казалось, что никогда и ничего еще в своей жизни она не боялась так, как боялась, что перестанет слышать эти звуки. Вместе с ними билось ее сердце, и она была уверена, что если они остановятся, то остановится и ее сердце.
Она обливалась слезами рядом с Куртни, прижималась лицом к ее холодной, похудевшей за эти дни руке, которая и теперь оставалась такой же красивой и холеной, какой была всегда. Девушка целовала ее изящную тонкую кисть, и она почти всегда была мокрой от ее слез. Она поправляла черные волосы Куртни, красиво укладывая их на подушке, гладила и ласкала их, перебирая пальцами. Эта женщина научила ее быть красивой, хотя никогда сама не обладала красотой. Да, Куртни не была красивой, но она всегда сияла и выглядела роскошно. Она притягивала взгляды так, как не притягивали другие обладающие красотой женщины, бросалась в глаза своей изысканностью, ухоженностью, непревзойденным вкусом, который чувствовался в каждой детали ее облика. На лице ее уже были заметны морщины, но оно по-прежнему дышало свежестью, кожа была увядшей, но такой же ухоженной и почти безупречной для ее возраста. Она оставалась такой же стройной и тонкой, ревностно следя за своей фигурой, но сильно похудела за последние годы, и Кэрол это не нравилось. Создавалось впечатление, что она усохла, и эта худоба не шла ей, учитывая к тому же ее высокий рост. Лицо ее как-то осунулось, кости щек обозначились резче и под ними появились более глубокие тени, отчего казалось, что ее изогнутый горбинкой нос стал больше, еще резче выделяясь на узком удлиненном лице. С улыбкой и чувством стыда вспоминала теперь Кэрол о том, что когда впервые увидела эту женщину, она показалась ей удивительно похожей на ворону. Черные, как смоль волосы, блестящие угольки круглых глаз, большой заостренный нос, похожий на клюв…
Что за дурацкая привычка у нее сравнивать людей с птицами или животными! Мэтт – собака, ласковая, преданная и грустная, Джек - акула, Рэй - лис, Куртни - ворона. Сама она маленькая глупая птичка, которая все время пытается присесть на чью-либо теплую ладонь, постоянно бьется обо что-то головой, куда бы ни полетела, но продолжает трепыхать своими избитыми и множество раз переломанными крыльями, сама не понимая зачем. А может она и не птичка, как ей хочется себя представлять, а черная зловещая тень самой смерти… где она появляется, появляется смерть, и они с ней одно целое, объединенные страшным проклятием.
Сколько раз Кэрол испытывала отчаянный порыв убежать подальше от Куртни, потому что ей казалось, что одним только своим присутствием она отбирает у нее жизнь, которая и без того еле теплилась в искалеченном теле. Уйти и увести за собой смерть. Но она не могла заставить себя это сделать. Она готова была ползать по полу на коленях и обливать его слезами, жаться к Куртни, как преданная собака, любви которой не было границ, но не покинуть ее. О, если бы только она могла отдать свое здоровье, свою жизнь вместо нее, и искупить тем самым свою вину перед ней за все то горе, которое ей причинила, отблагодарить за любовь, за свою спасенную жалкую жизнь. Вот чем она отплатила этой женщине за ее доброту, причинив самое большее зло, которое могло постигнуть Куртни - потерять любимого мужчину, которым она жила, и оказаться на этой больничной койке со сломанным телом и сломанной жизнью. Могло ли приключиться с нею что-либо худшее? Куда хуже. Кэрол постоянно преследовали видения из сна, она слышала плач Куртни, которая никогда не плакала, слышала ее слова: «Это все из-за тебя!». И Кэрол чувствовала, что с каждой слезой из нее вытекает жизнь. И она роняла их на руку Куртни, жел, чтобы она впитала в себя эти капельки ее жизни.
- Возьми, возьми, Куртни, - молила она. - Возьми мои силы, мою жизнь. Прими мою любовь, мою благодарность, не будь со мной так жестока. Ты же знаешь, что никогда я себя не прощу, никогда. Как смогу я жить после того, что сделала с тобой? Забери, Куртни, мою жизнь, и спаси этим мою душу…
Она ненавидела Джека, но себя она ненавидела еще сильнее. Ненавидела так, как никогда и никого на свете. Она и раньше то не питала сама к себе особой любви и приязни, а теперь… Теперь не было ничего темнее и страшнее того, что было у нее в душе. На этот раз бремя этой вины было ей не по силам. Оно раздавит ее и погребет под собой.
Что-то корчилось и умирало в ней, когда она смотрела на Куртни.
То умирала Кэрол. Кэрол, которая стремилась быть благодарной, и за любовь отдававшая все свое сердце, всю себя, без оглядки, мечтавшая отдать за добро добром многократным и бесконечным. Кэрол, которая так боялась разочаровать или огорчить Куртни, которая так хотела, что бы она ею гордилась, которая больше всего боялась, что наступит момент, когда Куртни пожалеет о том, что пригрела ее у себя на груди, как только может пригреть женщина жалкого никчемного найденыша, выброшенного из этого мира, и стать ему матерью, вскормив и выходив. А найденыш вырос и убил ее.
Да, та Кэрол умирала в ней. И она не знала, что теперь в ней останется. Может теперь ее место займет Элен? Слишком часто она стала слышать о том, что она «как и ее мать». Да, она и сама это замечала. Она набросилась на Джека с ножом. Кэрол, кроткая, тихая, боязливая, на это была не способна. А Элен, жестокая, ненавистная, неуравновешенная и зверски злобная - да. Кэрол не хотела быть такой, как Элен. Но чувствовала и замечала, что все больше становиться такой же. Что это, наследственность, кровь, или подсознательное подражание матери? Она не понимала, почему Джек хочет быть с ней. В ней не осталось ничего хорошего, более того, ее неуравновешенность и вспышки жестокой агрессии делают ее опасной. Он называет ее маньячкой и грозится отправить в психушку, и между тем цепляется за нее изо всех сил. Зачем? Почему? Кэрол была отвратительна сама себе, и не могла представить, чтобы кто-то относился к ней иначе. Она всем причиняет столько зла, ее должны ненавидеть и гнать от себя прочь. И она вполне это заслужила.
Как можно причинять столько зла, когда пытаешься отвечать добром и любовью дорогим людям, когда хочешь видеть их счастливыми и здоровыми, а заставляешь их страдать, и плачешь от боли и горя вместе с ними? Кэрол недоумевала и не могла понять, как умудряется это делать.
Она заняла место в сердце Рэя, место, на котором должна была быть Куртни. А теперь Уильям Касевес говорит о том, чтобы она заняла еще и ее место в ее компании? Может, ей занять место Куртни в этом мире, в ее жизни?
Кэрол закачала головой, как будто Касевес только что протянул ей руку, чтобы увлечь в ад. Уильям вздохнул, восприняв ее отказ по-своему, как страх не справиться с такой должностью.
- Да, я тоже склонен думать, что ты не потянешь. Но отдавать кампанию в чужие руки… Нет, Куртни ни за что бы этого не допустила. Когда она очнется, мы с ней все обсудим. Она не сможет больше управлять так, как раньше. Конечно, она может делать это и лежа в постели, но этого будет не достаточно для того, чтобы все держать в своих руках и под контролем. Уверен, что мы придем с ней к согласию, что ее кресло должен теперь занять Рэй.
Старик улыбнулся, увидев изумленный, полный сомнений взгляд девушки.
- Рэй? Вы что, серьезно?
- Я не вижу другого варианта.
- Но это невозможно. Во-первых, он никогда на это не согласится, а во-вторых, он просто не сможет! Вы же сами знаете, какой Рэй!
- Я знаю, что он обладает достаточным умом, ловким, хитрым и изворотливым, а также некоторыми знаниями, потому что я помню, что он прилежно учился в университете и окончил его довольно успешно. Жаль только, что на этом его рвение и кончилось, и он сложил ручки, предпочтя беспечную легкомысленную жизнь. Но когда-нибудь надо взрослеть и становиться мужчиной, человеком, и прекращать быть взбалмошным беспечным мальчишкой. Это время пришло. И ему придется, хочет он того или нет. А что до того, что он не сможет… Он сможет, я уверен. Я помогу ему. Я сделаю из него акулу, как когда-то мы с Патриком сделали акулу из Куртни, молоденькой тогда еще девушки. Конечно, у нее был природный дар к бизнесу и управлению, врожденная хватка и поразительная внутренняя сила, а у Рэя я таких качеств никогда не замечал. Но, возможно, он компенсирует их другими, такими, как умение входить к людям в доверие и располагать к себе, а врожденная хитрость и ловкость, такие, как у него, тоже важны в бизнесе. Думаю, главное - это заставить его захотеть, натаскать и направить по уже протоптанной Куртни дорожке. И было бы, конечно, очень хорошо, если бы Джек Рэндэл оставался и далее в этой компании и поддерживал Рэя так, как поддерживал все эти годы Куртни.
- Что-то мне
