сильный, а ты маленькая и хрупкая. Завтра за линию фронта. Я боюсь за тебя. – Они брели вдоль ручья дальше в лес.
– Да ладно, обычное дело. Это для тебя первый раз. Карту укрепрайона проверим – и обратно. Знаешь, Ваня, я вдруг поняла, что такое любовь, пронзила она меня до последней клеточки, – Маша резко повернулась и неожиданно прижалась к Ване, подставив губы для поцелуя.
– Маша, Машенька, – шептал Ваня, – как же ты нужна мне.
Он целовал Машины губы, щёки, волосы. Гимнастёрка полетела на мягкий зелёный мох. Я отвернулась. Нехорошо подглядывать. И так было ясно, что произойдёт дальше. Я поняла: пора домой.
Вот и узнала, кто мой прапрадед. На душе было легко, но тревожно. Я решила, что не буду с ними на вылазке в тыл врага – мне сейчас не хотелось войны, я ведь пришла сюда за любовью. Помочь всё равно ничем не могла.
Дома не знала, чем себя занять. С нетерпением ждала утра, чтобы снова погрузиться в тот далёкий год. Здесь прошла всего лишь ночь, а там целых два месяца. Уже не лес, а какое-то село у границ Восточной Пруссии. Я увидела Машу, что-то в ней неуловимо изменилось. Я пригляделась: чёлка стала седой, а между бровей пролегла глубокая морщинка. И опять, как и в первый раз, попала на беседу моей далёкой пра-пра с Анной Степановной, которая, судя по всему, была ротной поварихой. Я прислушалась.
– Жаль, девонька, с тобой расставаться. Но тебе в тыл нужно. Пиши рапорт.
– Я не хочу в тыл. Как мне жить без Вани?
– Ради Вани тебе и жить. Семя его взращивать.
– Откуда вы знаете? Я ещё сама не уверена.
– Ох, дочка, я семь раз мужу такие подарки делала. Все семь сынов теперь на фронте. Я вижу. Ты ить хочешь мне рассказать, как Ваня погиб, да? Не молчи. Выговорись. Жжёт тебя изнутри пламень. Тебе в себе дитя носить, а не морок.
Маша присела, сглотнула слюну.
– Не знаю, Анна Степановна. Жить не хочется, разве только ради ребёнка, чтобы остался от Ванечки след. Никого у него нет – только мы с Ванечкой маленьким. Чувствую, что мальчик будет, – машинально положила руку на живот. – А у меня внутри рана никогда не заживёт, – Маша тяжело дышала.
– Говори, девонька, говори, увидишь, полегшает. Одна ж ты возвернулась с той вылазки.
– Мы уже возвращались, – Маша чуть помолчала, а потом, сглотнув слёзы, продолжила. – Услышали лай собак. Командир нас с Ваней вперёд отправил. Самое главное, надо было разведданные передать, там уж совсем немного до своих оставалось. Что стало с остальными, не знаю, выстрелы, очереди автоматные слышали. Ваня впереди шёл. Не увидел мину. В общем, ноги ему оторвало. Я повязки тугие сделала, пыталась его тащить, но он кровью истекал, сознание от боли терял. Пришёл в себя на какой-то миг и говорит: «Не могу больше, малыш. Не могу. Мне всё равно не жить. А тебе обязательно нужно до своих. Помоги мне…» И пистолет достал, а руки-то уже не слушаются. Трудно мне это говорить, Анна Степановна, но и в себе носить такое не могу. Я в ту минуту поняла, как сильно его люблю. Поцеловала на прощанье и… выстрелила. Вы понимаете, что я сделала? – Маша заплакала навзрыд. – Своими руками. Даже похоронить не могла, ветками в воронке закидала. Надеюсь, найдут его после войны и окажут все почести. А я его любить и помнить буду, сколько проживу.
– Герой ты, Маша. Единственно правильное ить решение было. Истёк бы кровью-то. Аль птицы бы склевали, – Анна Степановна положила девушке руку на плечо. – А теперечи береги его дитя – долг свой Ване отдай. Пиши рапорт, тогда и особисты от тебя отвяжутся. Им всего, что мне рассказала, знать не нужно.
Я больше не могла там находиться. Как представила, что эта хрупкая девушка пережила такое. Это ж с ума сойти можно. Как же страшно – война. И как же нужно любить человека, чтобы своими руками прервать его жизнь, освободив от мучений. Что было дальше? Я вспомнила рассказ бабушки, как Машу нашла её сестра, забрала из госпиталя с сыном Ванечкой. Только Маша совсем недолго ещё прожила, видимо, так себя изнутри и сожгла. А Ваня Вольнов стал мои прадедом.
Теперь я знала, что обязательно нужно сделать, – отыскать, где покоится сержант Иван Петров. Это мой долг.
Мысли путались. Война, жизнь, любовь, смерть. Они, те, чью судьбу я подглядела, были совсем другими. Кругом кровь, гибель товарищей, пули свистят – сущий ад, каждая минута может стать последней, а мальчик дарит любимой ромашковые поляны. Всего-то сто пятьдесят лет прошло. Наше поколение прагматично, мы даже не задумываемся, что такое – любовь… Познакомились – пожили – расстались, всё в порядке вещей. Жила я себе жила, ни о чём таком не задумывалась. А эта телепортация в любовь перетряхнула все мои представления о жизни. А вдруг я всё-таки встречу такого, как мой пра-пра, чтобы неведомое мне пока чувство пронзило до последней клеточки? Почему мы стали такими – Иванами, родства не помнящими?
Я хороший журналист. И сделаю всё, чтобы помнили тех, кто отстоял страну, кто жил и любил так, что нам и не снилось. Я достучусь до своих сверстников. Чтобы помнили… И чтобы больше никогда-никогда не брались за оружие, потому что это противоестественно и природе, и самой жизни.
