Но есть и не Его мир. Это наш мир – мир материи. Мы причастны и Богу, и материи, в данном случае индивидуальным телом, организмом – материи общей, душой – материи социальной – материи общения.
Наша общая причастность Богу выражена через то, что свойственно нам от мала до велика, - через веру, волю к послушанию. Мы слушаем и повторяем со смыслом то, что слышим, - слово писания. Вера наша может быть описана как Святая Книга (Бхагават Гита, Трипитака, Библия, Талмуд, Коран), в нашем случае Библия. Вера ведет к Творцу-Отцу. Надежду на спасение подает Сын-Логос. Любовь связывает Отца и Сына, Творца и творение (человека), Адама (человека) и Еву (жизнь). Значит, воля олицетворяется ипостасью Творца, разум – ипостасью Спаса, а чувство – ипостасью Святого Духа.
Вера в Бога делает людей верными. Бог-Творец доступен человеку через веру. Эта вера есть корень души, Цветком души является чувство любви. Когда душа любит, то она расцветает. Любовным плодом роста и цветения души является разум. Душа, развиваясь и оживая, становится разумной. В разуме заключается ее вечность в этом мире. В ином мире вечность носит духовный характер. Корнем духа является разум, потому что дух как духи проницает себя. В духе разум не разделен с чувством, с любовью. Его тело разумно. Он сам есть любовь. Его воля есть свобода. Бог свободно дышит как Дух. Он дышит как живет любовью. В духовном мире нет противоречий, ибо тело Бога как Его мир и есть Он Сам – Разум, Мера, Гармония, Совершенство. Ему все есть Не-иное в Нем. Он всему Иной. Человек в Нем вечен. Вне Его он смертен. Вне Бога есть смерть. Через смерть, ничто появляется новое в мире, сам мир как творение и все в нем. Ничто есть встреча наедине с Богом и в разлуке со всем, что есть в мире.
- Не знаю, Сема, могу ли я согласиться с тобой.
- Значит, ты не мой единомышленник. Но друг. Дружба – вещь душевная. Приятельство – вещь телесная. Единомыслие же – вещь духовная. Мы расходимся с тобой телесно и духовно. В этом смысле мы свободны друг от друга, независимы. И это хорошо. Телесная зависимость сделала бы из нас геев. Духовная зависимость делает человека импотентом. Между тем мы не геи и не импотенты. Но философы ли мы тогда?
- Ты полагаешь, что философы импотенты и геи? Это слишком сильное суждение.
- Но почему? Вспомни историю философии. Это история импотентов и геев. Так, например, идеалисты, начиная с Платона, как правило, геи, а материалисты, начиная с Эпикура, зачастую являются импотентами. Но есть исключения: Маркс и Энгельс, - сладкая, липкая парочка. Впрочем, можно и так сказать: импотенция – это высшая стадия развития гея. У импотента нет уже тела наслаждения, но у него есть душа оного наслаждения. Возьми того же великодушного Платона.
- Мне не совсем понятно твое заключение о том, что духовная зависимость приводит к импотенции, – усомнился Сергей Сергеевич, – разъясни, пожалуйста.
- Но, как же. Дух освобождает, а не угнетает. Если есть уже духовная зависимость, то творчество бесплодно. Нет свободы содержания и выражения. Творчество зависимого человека расцветает, но не дает плодов. Он является пустоцветом. В этом смысле импотенция – это оборотная сторона однополой любви. Одно голое удовольствие. Результат свободной от творения любви. Посмотри на геев и лесбиянок. Для них главное процесс, а не результат. В результате ни … и до …, ноль целых, ноль десятых.
- Но философы приносят плоды высоких дум на ниве просвещения!
- Да, это да. Мечты, где ваша сладость? Мечты прошли – осталась гадость. Ты разочаровал меня. Все это прелесть. За все хорошее приходится расплачиваться. К тому же ты знаешь, как условны сравнения.
- Следовательно, не все философы – это самое?
- Разумеется, они такие лишь в людских пересудах. Но почему они вошли в историю именно в этом смешном виде? Как странные или сумасшедшие существа, вплоть до слабоумия, которым заканчивается сумасшествие. В этом нет ничего странного. Люди завистливы и мстительны. Отомстили им за их влечение к превосходству. Что сказать, «голубая кровь» - кровь голубых, голубков или «зеленых человечков». Так люди представляют себе разумных существ.
- Извини, Семен, но ты все смешал в одну кучу: телесное с духовным. Так кто после этого духовный человек? – Сергей Сергеевич тянул свою волынку..
- Я не претендую на духовность. Человек не дух. Не я смешал, но в человеке смешано тело с духом, составляя душевное существо. Нам далеко еще до разумного состояния и тем более до духовного.
Глава десятая. Учитель и муза
Знаю, вы, читатель, удивитесь, прочитав название главы, и обязательно спросите: «Причем тут муза? Разве учитель артист»? Разумеется, всякий популярный, народный учитель мнит себя артистом. Кого можно назвать народным учителем? Того, кого народ, то бишь, ученики знают в лицо. Он артист, а любой артист имеет музу, которая вдохновляет его на творческий труд. Таким трудом для учителя является просвещение. Учитель является светом знания для учеников. Муза же является только учителю как светило, отраженным светом которого светится учитель, обращаясь вокруг него.
Для Семена Семеновича музой служила идеальная женщина, которая являлась ему в мечтах. Он грезил своей музой. Одну ее он продолжал желать как чистый гений наслаждения. Воочию она являлась ему лишь во снах.
Наяву он не мог видеть музу, но мог слышать ее легкое дыхание у своего уха, когда она нашептывала ему чему и как учить своих учеников. Муза как ученая дама подсказывала ему, каким образом можно ученикам испытать себя так\, чтобы не было горько за бессмысленно проведенное время в вузе. Как правило, это время действительно не имело никакого смысла и было потрачено зря, впустую. Современный университет полезен для подготовки специалиста, но, за редким исключением, бесполезен, если не вреден, для образования человека.
Муза была идеальной женщиной для Семена Семеновича потому, что являлась ему в мыслях, в замыслах как идея. Он не думал о том, кем эта идея творения была бы для земной женщины, занятой творчеством. Может быть, она была бы Аполлоном. Но для него она была идеей женщины. Но почему? Вероятно, потому что явление идеи творчества не может не быть прекрасным и возвышенным, ибо творчество делает человека лучше. В нем он превосходит самого себя, возвышается над собой в том, что совершает, делает совершенным. Творчество именно этим и интересно, - интересно тем, что становление, потенция становится, актуализируется ставшим, реальным, но ставшее не отменяет само становление.
То есть, не все становится явным, многое остается «за кадром», тайным. Оно служит намеком на то, что удаленное близко, тайное явно. Чем таинственнее нечто, тем оно показательнее как тайное. Так же, чем совершеннее сотворенное, тем меньше в нем тварного, ничтожного, тем оно естественнее, существеннее. В этом заключается парадокс: чем искуснее произведение, творение, тем оно не искусственнее, но, напротив, естественнее. Искушение, соблазн сбивает с толку человека, делает его зависимым благодаря тому, что выдает одно за другое. В этом смысле творчество из=за своего искушения, соблазна является превращением того, чего нет, в то, что есть. Именно этим, собственной симуляцией оно привлекает как творца, автора, так и пользователя
На то творчество и есть искусство. Искусство до конца не может воплотить идеальное. Моментом не-до-воплощения в творении и является муза как идея творения, одновременно процесса превращения и его результата, продукта. Продуктом, творением, как правило, становится не то, что планировалось, проектировалось, задумывалось заранее. Это действо превращения можно описать так: «Хотелось, как лучше, а получилось намного хуже, чем есть». Философов сказал бы так: в творчестве не все имманентно, посюсторонне, реально, воплотимо, сотворимо, есть и нечто трансцендентное, потустороннее, не данное и даже не заданное, но иное, не свое, а чужое, не от мира сего. И оно как раз и соблазнительно своей сюрреальностью, тем, что есть чудо.
Для мужчины таким чудом является женщина, то, чем не может быть мужчина. С некоторыми мужчинами эта невозможность быть им творит превратные вещи, их превращает в видимость женщины, в гея. Гей является горьким остатком, послевкусием творческого превращения, ибо творчество есть попытка компенсировать недостаток мужчины рождать и рожать, на что способна женщина. Он зачинает, но не рожает. Подобный недостаток женщины в зачатке может послужить мотивом ее становления мужчиной, лесбиянкой. Предохранителем, препятствующим такому превращению, в пределе извращению, является мера, разум в творчестве. Мера в творчестве служила Семену Семеновичу проводником, являлась его музой. Она была его классной дамой, одновременно гладившей его по голове и против шерсти, делавшей замечания. В этом амбивалентном качестве муза как любовница сливалась в сознании Семена Семеновича с образом его жены.
Глава одиннадцатая. Час этики
Не все время учитель и ученики посвящали образовательным занятиям. Часть своего времени, один час в неделю они уделяли себе лично, тому, кем можно и нужно было быть. Этот час был часом этики, этической беседы. Они могли говорить, о чем угодно, но, тем не менее, оно обязательно должно было быть. На прошлой неделе на часе, посвященном им как группе, на классном или групповом часе речь шла о том, является ли безусловное истиной, а условное ложью.
Как всегда, первым слово взял староста Петя Петрушкин. Он заявил, что ребята возводят условное в абсолют, делают вид условного как безусловного. В результате истина подменяется ложью, они врут.
- Ты не желаемое выдаешь за не действительное, - пояснил его частый оппонент Иван Ван. – Мы только говорим, что нам нужна правда, а на самом деле она пугает нас. Истина есть то, что есть. Ложь же есть не то, что есть, а то, что не есть. Мы лжем, когда выдаем то, чего нет, за то, что есть. Так безопаснее. Это ложь во спасение. Ложь не кусается.
- Это ложь, - уверенно сказала Маша Машкова.
- Нет, правда, - возразил Иван.
- Хватит спорить. В спорах рождается не истина, а ложь. Правда, Семен Семенович? - лукаво спросила учителя Света Светлакова.
- Рождается не ложь, а проблема, - поправил ответ Светы учитель.
- Да, у нас проблемы с истиной, - умозаключил Степан Степанков.
- Творчество условно. Поэтому творец пробует быть натуральным. Но ни один артефакт не является реальным. Несмотря на все совершенство воплощения в материале рукой мастера, даже шедевр остается эфемерным, - умозаключил учитель и, помолчав, добавил, - вот я веду у вас занятия. Вы думаете, на меня не находит вдохновение и я по ходу беседы с вами не сочиняю нечто удивительное для самого меня? Например, сегодня я понял, что не правы те, кто говорит, что «курица не птица, а
