алгоритмов не предлагала прежняя ее деятельность.
Дав время ознакомиться с шедевром, появился на пороге и сам автор, Чингис-хан (по документам Тенгиз, ребенок кавказской национальности). Марина Васильевна ему симпатизировала: стихи запоминал с первого чтения и уже больше к ним не обращался для уточнений – как с первого раза запомнилось, так он и считал правильным. В монологе Фамусова сквозил сленг, дети покатывались, но Тенгиз «не прикалывался, вы чего», просто он так запомнил. Но Марина Васильевна ценила более всего его умение составить схему любого сложнейшего предложения – ни периоды Льва Толстого, ни хитросплетения Гоголя не составляли для Тенгиза загадки, хоть в пятерочники он не рвался. Вот и сейчас прогуливает урок. Что там, в параллельном? (Класс из шестнадцати учащихся считался перенаселенным, потому и был поделен на две неравные части: в той, второй, половине ученики были числом поболее и, как ни парадоксально для подобного заведения, намного заинтересованнее и ответственнее в учебе. А где же их классный? Если нет учителя-предметника, то классный, согласно Уставу Лицея, организует внеклассные занятия, следит за самоподготовкой и т.п. Что же происходит? Марина Васильевна не находила ответов на эти вопросы, как и на многие другие. Коллеги не любили говорить попусту.
-
- Что скажете? – осанка триумфатора и детское ожидание похвалы – то ли уловка, то ли симбиоз семейного и рыночного воздействия на чуткую душу ребенка, достигшего ростом притолоки.
- Не мог обождать перемены? – Жора закипал. – Со своим галимым петухом достал. У меня «пять» за «Цыганов» обламывается.
Оскорбленный художник рывком снял дверь с петель и понес в дальний угол коридора, где сейчас, вероятно, шел урок в параллельном девятом, насчитывавшем одиннадцать учащихся, из которых явно один (то бишь автор художественной композиции) отсутствовал на уроке.
Среди учащихся этого многочисленного для лицея класса у Марины Васильевны были две тайные сторонницы, любившие Пушкина и всегда готовые к уроку отличницы, по капризу судьбы родившиеся в семьях новых белорусов. Из-за этих аккуратных и тихих девчушек Марина Васильевна временами взрывалась и конфликтовала с основным контингентом, требовавшим высоких оценок за высокую плату, регулярно перетекавшую из карманов их родителей в карман директора лицея, носившего гордое наименование «Классический». О знаниях здесь имели свои представления: на первом же педсовете директор объявил, что нынешние учащиеся в знаниях имеют огромное преимущество перед преподавателями, поскольку каникулы обыкновенно проводят в турпоездках по Европе, а досуг посвящают компьютеру, о котором учителя могут пока только мечтать. Когда Марина Васильевна, по своему обыкновению, попыталась установить зависимость между поездками, компьютером и знаниями, ее быстро посадили на место. Директор спросил: « У вас есть компьютер?» -– «Нет». – «Ну, так и говорить нечего». А Алена Александровна, преподаватель белорусского, сидевшая рядом, сжала руку Марины Васильевны, одновременно согласно кивая директору.
Классическая сторона обучения выражалась в расписании уроков, составленном в соответствии с государственными программами. Основой педагогической концепции была объявлена свобода. Свобода должна была породить достоинства, о коих не помышляла старая школа. Коллеги на ежедневных пятиминутках докладывали о своих достижениях, одна Марина Васильевна, задумываясь о перспективах, вносила диссонанс в общую здравицу, звучавшую в адрес директора.
Директор строго следил за тем, чтобы свободу не ущемляли никакие – ложные – методики. И опытные (не первый год в лицее) учителя, не проявляя эмоций, заученно кивали.
Только Соломон Захарович, историк, пользовавшийся всеобщим почитанием (а директор, по наблюдениям Марины Васильевны, его как будто побаивался), сказал как-то:
- Это же типичный цирк: главное не поворачиваться к подопечным спиной – тогда даже можно поиметь удовольствие.
Соломон Захарович, конечно, прав. Цирк. Но кто здесь кого дрессирует?
Фокус с дверью не имел прецедента. Следовало изобретать свою модель поведения. Ах, «опыт – сын ошибок трудных…» Для начала надо было напомнить подопечным, что здесь не шоу, а урок, и жизненные блага зависят не от фокусов, а от того, в чьих руках оценки… И почему так долго нет звонка?
- С «Цыганами» мы еще встретимся на пушкинском вечере, - Марина Васильевна закрыла любимый том с явным сожалением. - А к следующему уроку читайте…
- Какому следующему? Следующий у нас – химия, - вмешался Кеша, управившийся с очередной порцией перманентного завтрака. Воздух, при отсутствии двери беспрепятственно циркулировавший между классом и туалетом, уничтожил остатки запаха неопознанных копченостей – селедка или колбаса? – полагавшихся после яблока или перед ним.
- Все остряки, - не переставал сокрушаться Жора, намеревавшийся вырвать из лап судьбы запланированную пятерку. Рынок воспитывает дух, способный противостоять стихии людской глупости, не хуже, чем это делали битвы революции, с тем различием, что революционные борцы ставили целью общественное благо, а рыночные – личное.
В зияние двери с первого этажа донесся звонок. Обычно во втором этаже, где учились старшеклассники, звонок был слышен слабо: провод регулярно обрывался. Стоило электрику пройти по лицею с профилактическим осмотром, нередко переходившим в затяжной ремонт, как по его следу выезжал на роликовых коньках гроза лицея, пятиклассник Князек (фамилия, отменившая попытки переименования. «Бог шельму метит», - любил напоминать лицейский шофер Костя).
Князек, маленький, ловкий, мобильный, не знающий страха, любил делать «весело!» Поэтому только в редкие периоды его отсутствия (грипп, выезд на представление в Диснейленд, отдых на берегу Мертвого моря или другая уважительная причина) в лицее чего-нибудь не ломалось, не рвалось, не проливалось, не рассыпалось, не передвигалось, не пряталось…
Замечательно шел к его белокурой челке невинный взгляд и надутые губки. Добавьте пионерский галстук и вознесенную в салюте руку – и плакат пионерского детства оживет. Возможно, мама Князька забеременела в пионерском лагере, где ее зрительные ощущения не имели выбора. (Имеется в виду – во время работы пионервожатой. И руководящий опыт мог помочь в становлении бизнеса… Но оставим эти догадки педагогам). Когда Марина Васильевна наблюдала за лицом Князька, стоявшего перед директором, с доброжелательной иронией поднявшим перед носом маленького роллера перст указующий, ей мерещилось, что надутые губки готовы раскрыться и дать возможность зубкам вцепиться в палец, за траекторией которого пристально следили невинные глазки. Правда, для учащихся с 1-го по 5-й классы авторитет директора был вне посягательств.
Князек въехал в проем двери вслед за звонком, с удовлетворением обнаружил состояние двери, но останавливаться на этом не стал – его сейчас занимало другое:
- Марина, как вас там! Скорее! Там у вас ЧП! – Князек был коллекционером-экспертом происшествий из разряда «весело!». Марина Васильевна встревожилась. Ее седьмой, где она была классной, располагался в том же крыле, что и пятый. Князек знал, что говорит. А до провокаций он еще не дорос.
Девятиклассники всегда считали себя вправе решать проблемы, возникавшие у младших, среди которых учились их братья или сестры. Тем более в классе Марины Васильевны, которая только и может что брови поднимать и глаза округлять. Не то чтоб совсем тормозила, но слишком интеллигентная (через два «л», в каждом словарном диктанте). Все сорвались с места и исчезли. Когда, наконец, и Марина Васильевна достигла классной комнаты, расположенной в противоположном конце здания, то Жора уже следствие закончил и меру наказания определил: два семиклассника, вобрав головы в плечи, стояли перед ним. Алеша, по прозвищу Каннибал, потирал правое ухо. Юля и Настя, девчонки-семиклассницы, восхищенно следили за действиями Жоры. Кати и Оли не было. Юра подал Алексею бутылку из-под кока-колы, наполовину опорожненную:
- Пей при мне, Каннибал.
- Не имеешь права, - заикаясь, возразил Андрей.
- Ты будешь после него, не спеши, - остановил его Жора.
Иннокентий и Михаил сдержанно усмехались, предвкушая интересное продолжение зрелища. Князек ездил по классу кругами, фиксируя происходящее. И морально и численно перевес был на стороне старшеклассников. Марина Васильевна с ее коммунистическими воззрениями могла только все испортить. Там, где нормальные (лицейские) педагоги закрывали за собой двери, оставляя учащимся свободу самостоятельно решать их проблемы, Марина Васильевна занималась бессмысленными разборками и все делала наоборот, чем следовало. Давно бы уже с ней покончили, как здесь умеют – все учителя знают свое место, сам Соломон границы соблюдает… Если б не эта ее манера делать круглые глаза: возьмет и, правда, заплачет. А это не весело, а скучно. Есть у них в классе одна такая конченая с круглыми глазами, так ее мать бьет при всех в лицее, не стесняясь посторонних – ничего веселого, каждый хоть раз попробовал. Классный перевел конченую в параллельную группу, которая учится получше, боялся, что здесь ее обидят. А кому надо конченых обижать? Марина Васильевна, может, и не конченая, но с головой у нее точно проблемы. Жора не в первый раз ей помогает. Она хоть бы что. В первой четверти чуть «три» не вкатила: «Тексты надо читать!» Классный ей, конечно, мозги промыл, Но, видно, не до конца..
- Что происходит, позвольте узнать? – в своей занудной интеллигентной (через два «л») манере начала Марина Васильевна.
- Эти нассали в бутылку коки и угостили Ольгу, - звонко отрапортовал Князек..
- Где она? – всполошилась Марина Васильевна.
- Бутылка? Да вот она. Сейчас будет пустая.
- Да Ольга же!
- В сортире. Хочет рвать – не получается. Поехали, покажу, - Князек был уже в дверях. Марина Васильевна поспешила за ним.
Ольга плакала в туалете. Катя заламывала руки – выражала сочувствие. Марина Васильевна обмыла плачущей девочке лицо, велела прополоскать горло и рот, повела в медпункт, напоила какой-то микстурой, протерла и себе, и Ольге руки остатками «Дзинтарс», завалившихся за дырку в подкладке портфеля в инкубационный период рыночных отношений, когда «Дзинтарс» еще попадались в продаже. Теперь бывшие духи в самый раз годились для дезинфекции. (За подкладкой портфеля каждая опытная учительница в свое время находит удивительные вещи).
Врач невозмутимо делала записи в тетради учета больных и травмированных.
- Моча стерильна. Её считают лечебной. Все в порядке. Вот угольная таблетка. Примите. Перед обедом придешь еще за одной. Можете идти.
А тем временем Жора, чтобы предотвратить гуманитарную помощь со стороны Марины Васильевны, ускорил процесс исполнения наказания. Потому при возвращении Марину Васильевну в дверях класса семиклассники с пылающими ушами едва не сбили с ног, бросившись по направлению к туалету.
Жора сидел за учительским столом с ручкой наготове.
- Распишитесь, – он вскочил и подал раскрытый дневник, в котором напротив графы «русская литература» стояла
