крупномасштабная пятерка. Не хватало подписи учителя. Марина Васильевна машинально подпись поставила.
- Спасибо. В журнал можно поставить позже. Еще одна – и я иду на Ляписа-Трубецкого, - Жора захлопнул дневник и обернулся к Ольге:
- Ну, как на вкус кола-прикола? На халяву всегда так, Коза!
- Козел, - равнодушно парировала успокоившаяся Ольга.
Кеша догрыз яблоко и с удовольствием метнул огрызок в урну, стоявшую в дальнем углу класса, Как обычно, мимо. Марина Васильевна поискала глазами веник. Он, точнее, то, что осталось от него, обнаружилось в вазе под портретом Пушкина. Марина Васильевна решила, что выметет мусор, когда отведет всех на обед. На приход уборщицы рассчитывать не приходилось – они не задерживались в лицее. Иннокентия лучше не задевать – очень нервный мальчик. Тем более при Ольге. Он оказывал ей знаки внимания – доедал ее порцию в столовой. Теперь он посчитал себя обязанным выказать заботу в очередной раз:
- Чья бы халява мычала! Ты еще в журнал свою «пять» получи, - Кешина субтильная фигура раскачивалась на длинных ногах, поводя тонкими руками, как бы ища в пространстве опоры, которую он утрачивал, переставая жевать: он либо жевал, либо раскачивался.
- А чья телега осталась стоять после ухода цыган? – Кеша на секунду перестал раскачиваться, остановив взгляд своих светлых, преувеличенно больших глаз на удивленном Жоре, не ждавшем агрессии с этой стороны. Марина Васильевна отметила про себя, что, значит, из урока кое-что остается в памяти.
- Лох. Марина Васильевна на пушкинском вечере всем лохам все объяснит. Отвечаю! – Жора считал вопрос исчерпанным. Но тут подал, наконец, голос Михаил, все это время молчавший под прикрытием длинной немытой челки, свисавшей ниже подбородка. Когда он стригся, то челка достигала только верхней губы, и это уже делало его уязвимым для чужого любопытства – он стригся редко.
- А тебе слабо, - голос сипел, как бы заржавленный от редкого употребления. – Телега с перебитым крылом принадлежала молодому цыгану. Старый уехал на своей. Алеко – на своей. А молодого же Алеко пришил. Его телега осталась никому не нужной, как памятник погибшей любви.
Марина Васильевна ликовала: трактовка совершенно самостоятельная, во-вторых, свидетельствует о внимании к теме Пушкина, и, в-третьих, в речи почти не использовалось арго. «Когда поднимется с полей станица поздних журавлей И с криком вдаль на юг несется, Пронзенный гибельным свинцом Один печально остается, Повиснув раненым крылом», - возникла в профессиональной памяти Марины Васильевны ненужная цитата.
Конечно же, Марина не станет тыкать оригинальным текстом в глаза ребенку, осмелившемуся на самостоятельное высказывание. Ведь то, что «телега» была «с перебитым крылом», а старый цыган именовался просто «старым», - объяснялось приверженностью к поэтическому эллипсису в речи!
- Ну, что, занимался я делом? – Мика отодвинул край челки с одного глаза. – С вас 10 баксов! – выражение его лица было невозможно определить под нависающей челкой.
Ах, «опыт – сын ошибок трудных»! И это еще не было концом рабочего дня… И добро и красота оставались пока еще не достигнутой целью. Зато оставалась перспектива. Но десять баксов! Неоспоримой правдой было то, что у Марины Васильевны их не было.
- Я включаю счетчик, - челка опять укрывала оба глаза, а голос шелестел без малейших оттенков эмоций. Жора, материально заинтересованный (оценка в его крепкой семье имела твердый денежный эквивалент) в добром здравии учительницы, как источника желаемых оценок, - Жора стоял подле Кеши, обнимая приятеля за плечо, а второй рукой вытаскивая из бездонного кармана Кешиных просторных джинсов румяное яблоко. Он заслужил это маленькое удовольствие: наблюдать замешательство со стороны «литературной энциклопедии», как между собой называли Марину Васильевну ученики десятого класса.
Марина Васильевна замерла со своими круглыми глазами, и даже звонок, призывавший на следующий урок, не сдвинул ее с места.
- Запиши на мой счет, - заговорил-таки Жора, бросив огрызок точно внутрь мусорки. – Пойдемте, Марина Васильевна, в той группе как раз после химии журнал должен быть!
Таким голосом, надо думать, говорит сегодня добро. Главное, чего не усматривала в этом всем Марина Васильевна, это красоты. Если не считать произведения нового Чингис-хана, о котором трудно было составить объективное суждение, так как Марина Васильевна не считала себя компетентной в современном изобразительном искусстве.
Как бы там ни было, истинное величие, если не было необходимых трех компонентов: правды, добра и красоты – не имело места быть. Была неясная пока что перспектива. Из чего следовало: предстояла работа - жизнь имела смысл.
2
|ИСТИНА УСКОЛЬЗАЕТ|
Люди нуждаются в подтверждении своего превосходства хоть в чем-нибудь, иначе они не спят, не слушают музыки революции, не выходят на подмостки, и всеми доступными им способами демонстрируют свою, как авторитетно и безоговорочно доказал Фрейд, половую недостаточность. Позже Франкл стал утверждать, что человек настойчиво ищет смысла бытия, а не удовлетворения одного только сексуального влечения, что человек отличается от обезьяны не одними размерами половых органов, что человек – существо духовное. Но попытки Франкла опровергнуть всеми признанный за основу мирозданья фрейдизм не нашли слишком широкой поддержки, так как хороший бизнес на духовности сделать нельзя.
На чью сторону стать? «Куда ж нам плыть?»
«Куда меня влечет неведомая сила?»
Может быть, вопрос выбора направления пути поважнее вопроса «Кто виноват?» или «Что делать?».
Может быть, определив направление пути, человечество перестанет искать виноватых, топчась на месте. А двинувшись в путь, поймет, что делать.
Если направиться по пути, указанному психоаналитиками фрейдистского толка, погрязнуть в комплексах детского возраста, это очень похоже на возвращение к пещерному способу отношений.
Если искать смысла бытия, без чего нет духовного человека, по утверждению многих экзистенциалистов, то легко стать мистиком и одиноко воспарить над горним миром.
«Ночь тиха, пустыня внемлет Богу, и звезда с звездою говорит».
Так что дело за малым: стань звездой! И не нужен ни Фрейд, ни Франкл.
«Ты царь – живи один. Дорогою свободной иди, куда тебя влечет свободный ум, усовершенствуя плоды любимых дум, не требуя наград за подвиг благородный. Они в самом тебе. Ты сам – свой высший суд…»
Ужасно трудно, верно, быть гением. Тут даже простым маргиналом оставаться сил не хватает, так и тянет войти в общий хоровод и пытаться получить награды от массовиков-затейников за достигающую указанной планки степень резвости или не получить награды, но всей душой отдаваться борьбе за оные. Так и тянет.
Несколько длинных мгновений бесконечного рабочего дня Марина Васильевна предавалась подобным отвлеченным размышлениям. Глаза её блуждали по разоренному дворику детсадика, в котором лицей «Классический» внедрял в незрелые, по мысли Марины Васильевны, головы детей новых белорусов осознание себя свободными людьми, как любил повторять директор.
Ряды кустарника безвременно утратили геометрические формы, беседки вкривь и вкось смотрели во все стороны, если еще не накрылись фантастически замалеванными остатками крыш. Песочницы с первых дней открытия лицея использовавшиеся как гигантские плевательницы, даже припорошенные снегом, вызывали ассоциации с последствиями атомной катастрофы в миниатюре. Может, поэтому жильцы соседних домов начали сторониться лицея и в магазин предпочитали ходить не через дворик, чего безуспешно добивалась в свое время администрация садика, а в обход, мимо обрушенного забора.
Все, что построено, бывает разрушено. Тысячелетиями сохранявшиеся на территории многих государств культовые творения мастеров в наши дни от человеческих рук же и гибнут. Людям обычно кажется, что гибель несвоевременна. Однако таковы непреложные беззакония земного бытия… И этого, Марина Васильевна, двойкой не предотвратить. А что способна сделать пятерка? Мало, мало у вас, Марина Васильевна, средств воздействия на современное юношество. Кнут и пряник, так примитивно безотказные в дорыночном образовании, ныне требуют глубокого пересмотра. Может, директор все-таки в чем-то прав, объявляя прежние методики несостоятельными? Надо искать!
- Не могу найти, где бы покурить спокойно. Соломон лаборантскую запер и сам пропал, как сквозь этот драный линолеум провалился, - вытаскивая из дыры в полу застрявший каблук изящной туфельки, сердилась подошедшая Элеонора Казимировна, англичанка, работавшая только в среднем звене учащихся. «Я что, похожа на сумасшедшую? Со старшими вполне может поработать молодежь, они найдут общий язык, пускай даже и не английский А меня вполне устраивают пятиклассники».
- Чем вы красите волосы, Марина Васильевна?
- Импрессией. Каштан.
Англичанка вежливо удивилась:
- Неужели? Неплохо выглядит. И долго держится?
Её пышные кудри периодически меняли оттенки, подчиняясь капризам склонного к переменам сердца красавицы. Весь ее облик мог бы служить моделью для рекламы «Лореаль – Париж…Ведь я этого достойна…» Только Элеонора ценит себя намного дороже, репетиторством зарабатывая раз в 10 больше, чем получает за урок в лицее. Марина Васильевна искренне восхищалась женщиной, умеющей покорять возрастные и прочие материальные барьеры.
- Кстати, не слышали, Жора Красовский уже приносил в бухгалтерию плату за последний квартал? Говорят, нет налички, чтоб выдать зарплату…
Марина Васильевна не слышала. Не только про плату, но даже и самого вопроса. Она не могла оторвать глаз от завалившейся беседки перед окном, из-под косо лежавшей крыши которой торчал белый сапог со шнуровкой выше колен. Во всем лицее только у Лены из 9-го, отсутствовавшей на литературе, были такие сапожки за 200 долларов. Сапог медленно передвинулся и исчез под крышей. Зато так же медленно начал выдвигаться левый сапог из этой пары. Не найдя объяснения этому мистическому зрелищу, Марина Васильевна обернулась к Элеоноре. Та повела глазами и буднично констатировала:
- Накурились и оттягиваются. Не делайте таких глаз, Мариночка. Оставьте сердце для собственных детей – у этих есть свои родители.
- Вы уверены? – слабо возразила Марина Васильевна.
- Не сомневаюсь. Это зафиксировано в платежной ведомости.
Красивая Элеонора умела степень ответственности измерять в твердом эквиваленте. Сердитой или вышедшей из равновесия ее не видели. Напротив, улыбка часто освещала это профессионально сделанное дорогими визажистами лицо без определенного возраста.
Мимо простучала каблучками миниатюрная Алена Александровна, белoрусичка, или, сокращенно, белка, одинаково авторитетная и у администрации и у лицеистов. Она коротко кивнула, указала на часики, золотым медальоном свисавшие с изящной шейки:
- Звонки подаваться не будут – электрика нет.
Марина Васильевна заспешила в параллельный 9-й, где, питала она надежду, возможно осуществление
