рассматривалась набившая оскомину антитеза Обломов – Штольц, а тогда, когда была затронута глубина постижения психологической подоплеки отношений обоих героев с Ольгой Ильинской, а еще более – Обломова с Пшеницыной! А ведь прежде Марина Васильевна не считала интересным этот аспект произведения. Необходимость соответствовать «отличным детям», не любившим «социальной жвачки» открыла многое и самой Марине Васильевне. «Бледненько, конечно, - резюмировала Лера, - конечно, 19 век, но мы остальное сами понимаем…»
То же произошло и с Тургеневым. Учительница на уроках у «отличных детей» неожиданно поняла, что судьба Павла Петровича действительно трагична, что это не сатирический персонаж, а вполне возможно, как считает Лера, это тень самого автора, не состоявшегося в его полумистическом поклонении своей знаменитой возлюбленной. «О, сколько нам открытий чудных готовит просвещенья дух», да еще с острой приправой рыночных вкусов!
Вторая причина интереса к Пушкину А.С., по убеждению Соломона, вытекает из анкетных данных одного из учеников, боровшегося, с переменным успехом, за лидерство в лицее. Это был сын от первого брака того нового администратора Пушкинского заповедника в Святогорье, о котором писала «Литературная газета». Со дня названной публикации Саша при каждом удобном случае подчеркивал свою причастность к наследию гения русской литературы. Одноклассники, не терпящие монополистических поползновений, ринулись к пушкинской сокровищнице и произвели подобающую дележку предстоящего успеха под знаменем самого крутого из русских классических поэтов (его сам Шевчук признает!), то есть с энтузиазмом разобрали предложенные им роли. Воображаемые лавры скоро утратили для многих свой аромат, когда репетировать эта чудаковатая Марина Васильевна стала не на уроках, а после. Тогда Соломон нашел мудрое решение: без ущерба для обеих сторон репетировать на уроках физкультуры, которую, как гласят расчетные ведомости, ведет у десятиклассников Герман Соломонович, он же брат Соломона, которого Марине Васильевне посчастливилось увидеть однажды, когда тот пришел предупредить ее, что уходит по делам, а ее семиклассников она может забрать для каких-либо своих нужд. Потом он уже не приходил – дети сразу, минуя танцзал, предназначенный для проведения уроков физкультуры, перебирались на занятия русским, или, если учительница имела свои занятия согласно расписанию, то в компьютерный класс. Компьютерный класс, в котором должны были заниматься старшеклассники, часто оставался пустым: учащимся компьютеры надоели дома – они охотно убегали на занятия автошколы, с которой договорился опять-таки мудрый Соломон. Администрация лицея, мыслившая трезво, несмотря на регулярные возлияния по поводу очередных именин, никогда не делала проблем их такой чепухи, как расписание. Марине предстояло сделать серьезную переоценку старых представлений.
Замечтавшаяся, Марина перестала слышать, как Тамара жаловалась на сына, из тихого послушного ребенка превратившегося в строптивого, упрямого козла, связавшегося с очень борзой сучкой, имевшей байстрюка от сомнительного брака.
- Нет, хоть бы внешность была! Так, чепела замызганная, - сетовала Тамара. - А он: люблю, и все тут!
Звонок в дверь заставил их обеих вздрогнуть – настойчивый, резкий, нетерпеливый.
- Ну, чепелище! Опять, - Тамара выразительно смотрела на Марину. Марина - испуганно на Тамару.
- Слышал! Да и окна светятся. Ладно, чего его бояться! Пойдем, скажем что следует! – Тамара встала, притушила очередную сигарету. – Ну, чепелище, я его выпровожу. На хрена козе баян?
И Тамара решительно зашагала к двери. Распахнула, готовая к битве – и опешила. Перед дверью одним коленом опираясь о грязный коврик, стоял с букетом гвоздик этот сдвинутый сопляк.
- Чего надо? Марина Васильевна никого не ждет, - хотела выполнить обещание Тамара. Но сопляк резво вскочил и, отодвинув Тамару, переместился в прихожую.
- Марина…Васильевна! Здравствуйте! Я хочу вам вручить свой первый сборник. «Алмазные подвески», - голос дрожал, как у Самозванца в «сцене у фонтана» из «Бориса Годунова». Он был незаменимым на роли хитрецов или простых обманщиков актером в ее школьном театре в свое время. Глаза блестели. Гвоздики были примятые или примороженные. (Возле метро вечно торчат эти несчастные со своим недолговечным товаром. Под конец отдают за бесценок.)
Марина Васильевна приложила руку к дырке на груди в своей любимой ковбойке и выглядела взволнованной. Тамара интерпретировала сценическую ситуацию на здоровый, вполне будничный лад:
- Давай свои цветы. Где сборник? Так. Спасибо большое. А сейчас – нам некогда. Так что разуваться ни к чему.
Сопляк не сдавался:
- Неужели вы не прочитаете? – добавил он к голосу дрожание, имевшее подчеркнуть непонятое собеседницами волнение начинающего таланта. - Я отдал кучу денег на издание. Я посвятил вам эти стихи, - он выхватил из рук Тамары сборник, открыл заложенную открыткой страницу и принял вид вдохновенного поэта.
Марине стало жалко ребенка, она, вздохнув по обыкновению, приготовилась слушать. Но ребенок, увидев, что победа приближается, пошел в атаку:
- Только это касается нас двоих… Я прошу вас уделить мне…
- Что?! Ну и нахал! – Тамара засмеялась, показав крепкие ровные зубы. – Да ты посмотри на себя! – она даже отодвинулась от зеркала, которое закрывала спиной. Зеркало отразило покрасневшее лицо с синим носом.
- Да, Виктор, - поддержала подругу Марина, - ты очень неудачно выбрал время. Извини, тебе придется уйти.
- Хорошо. Я ухожу. Но я еще приду, - сверкнул глазом на Тамару мальчишка.
- До свиданья! До свиданья! – Тамара почти вытолкала его за дверь, забрав сборник. – Они все с ума посходили. Этому за твоей Натальей надо ухаживать, а он – к тебе. Что тут скажешь?
- Нечего говорить. Сначала на филфак поступал. По языку и литературе у него были, из-за моего недомыслия, самые высокие оценки в аттестате, не считая, правда, физкультуры. – Марина, удивляясь своей спокойной интонации, рисовала перед Тамарой источник побуждений мальчишки. – Он хорошо - ему казалось так - все просчитал, зная, что в университете приемную комиссию возглавляет моя бывшая однокурсница. Я обмолвилась невзначай. Но письменный экзамен - на тройку. Тут не помогли ни его слезы, ни звонки отца, якобы к бывшей классной за советом. Только усугубили мои угрызения из-за собственного ротозейства: почему я раньше ничего не видела, не понимала? Ведь эти люди всерьез ждали, что я для них буду в доску разбиваться. А почему? Потому что в течение нескольких лет трепетно принимала убогие знаки внимания, с такой благодарностью, которая меня ставила все ниже и ниже. Чтоб их возвысить - в собственных глазах, конечно. Чтоб в мечтах воспарить: вот как, дескать, Мариночка, тебя ценят! Знаешь, Тамарочка, мне мои нынешние что безжалостно дают понять? Под самый нос подсовывают?
- Тебе? Интересно – интересно...
- Еще как интересно! Что я убогая, что нет во мне уверенности в своей значимости, что женственности мне не хватает! Знаешь, как ко мне секс-символы лицейские относятся? Сама можешь представить! – Марина развела руками и открыла взорам Тамары свой домашний костюм: джинсы, носившие поощрительное наименование потертых, и ковбойку времен первой молодости Мариши, когда она певала у костра с одноклассниками туристские песни.
- Ну, - осторожно начала Тамара, - я тебе давно говорила, что на себя нельзя жалеть денег. Так у тебя вечно то пушкинский вечер, то Наташка из туфелек выросла. Почему с мужа бывшего алименты не взыскиваешь? Благородная дворянка! – Тамара начала сердиться. – Тебе даже не в чем в приличные гости пойти! Ты собственное стихотворение в альманахе Союза писателей раз опубликовала и что? Почему дальше не действуешь? Когда в последний раз была у своих настоящих актеров-режиссеров? В студенческие годы! А что сейчас? Нормальных людей надо вокруг видеть, а не сопляков.
Тамара вспомнила взгляд, которым сопливый придурок с головы до ног окинул ее собственную фигуру, без ложной скромности, для мужиков соблазнительную: все на месте и спереди и сзади. А Марина хоть и доска доской, а живет-таки одиноко, без мужа. Это не может не привлекать приблудных кобелей. Тамара с горечью подумала о сыне с его чепелой… замызганной.
- Ой, Мариша, смотри, - эти подростки…
- Да какой же Виктор подросток? Уже на втором курсе физкультурного института.
- Так что, это ему дорогу к сорокалетней бабе открывает? И чего девчат не отыскал себе подходящих? Не иначе, с дефектом. А к тебе подъехать можно - себя не ценишь. Гони его без разговоров! Твои нежности он понимает по-своему. Нечего миндальничать. Чепела!
Кто чепела, он или Марина, Тамара не уточнила. Это ее любимое ругательство на все случаи жизни Марине нравилось, оно напоминало бабушкино ворчанье, теплую печку; кошку, почтительно обходившую чепелу, то есть ухват, пристроившийся на вечной стоянке у печки; детство и, вообще, Гродно – лучший город земли.
Марина отогнала воспоминание о недавнем, приуроченном к собственному сорокалетию, посещении своих святых мест вместе с Наташей – грустно было видеть, что прежний, местами сказочно-романтический, город изменился вместе со всей страной и что-то, на взгляд Марины, безвозвратно утратил. А может, это она что-то утратила?
А Тамара была коренная минчанка, бойкая и жизнестойкая. Крупные города формируют в населении высокую сопротивляемость неблагоприятной среде. Они с детства приучают к борьбе за место не столько под солнцем, сколько в общественном транспорте: чтобы добраться до поликлиники, до школы, до кинотеатра, до Дома пионеров, надо было иметь не только крепкие ноги, но и руки, а главное, разумеется, локти.
У Марины чувство локтя было недоразвито. Пока жили в Гродно, можно было свободно пересекать пространство пешком – жили-то в центре, в окружении таких же милых деревянных особнячков с резными крылечками и террасками, как у них в доме. Когда отца перевели по службе в Минск, то опять поселились в самом центре, хотя и в высотном здании со всеми вытекающими и втекающим удобствами вместо прежнего уюта, зато всюду рукой подать. В дальние поездки отец возил на служебной «Победе», потом – на «Волге». До самой смерти отца Марина жила, как нормальное тепличное растение, послушно принимая все по потребностям, предусматриваемым родителями.
Нынешние дети предъявляют к жизни другие требования. Они сами хотят распоряжаться в своем жизненном пространстве. Они не хотят довольствоваться отечественной продукцией. Не престижно. И, правду говоря, не слишком привлекательно. Разве что с позиции стоимости. А на днях, Марина вспомнила, лицей сотрясался от хохота, когда опаздывавший одиннадцатиклассник расплачивался с водителем «Запорожца», подвезшего его к лицею. «Ну, ты и лоханулся, Макс! – сочувствовали приятели. – Или начинается мода на антиквариат?»
В стену дважды постучали – это муж звал Тамару домой.
- Ладно, пока. Если что, давай ко мне. Чепелита! – весело подмигнув, Тамара исчезла, звеня связкой ключей.
Надо было браться за подготовку к урокам: искать эротику в «Сказках для детей изрядного возраста»
