для себя. Почему? Из-за чего? Из-за страха смерти. Страх перед не-бытием сущим, существовать отдельно от других, заставляет нас мечтать быть вечно сущим. Но вечно не сущее, а бытие. Пределом существования нам кажется Бог как сверхсущее. Но Он не сущий и не сверсущий, Он просто другой. Он бытийствующий.
Точнее, Он и есть само Бытие как Одно во всем сущем и все сущее Одно как Бытие. Страх смерти имеет причину не в самом убытии, а в нас в чужих. Мы собственно и есть страх перед ничто как ложным образом Бытия. Это результат того, что мы присвоили Я себе, сделали в сознании его собой, осознали себя Я.
Следовательно, не следует бояться смерти, ибо смерть есть конец иллюзии, в которой пребывает человек, осознавая себя живым, отличным от других живых а качестве сущего Я. Сущее Я есть иллюзия жизни. Маркером, индикатором, индексатором или десигнатором, знаком, буквой иллюзорности жизни в таком сущем виде является Я, чувство себя как Я отдельно от других. Между тем Я едино для всех сущих как Одно, как Бытие. В данном случае, в случае Я, подтверждается истинность положения (тезиса): "Пробным каменки (критерием) истины и лжи, иллюзии является истина. Ложное (сущее) или ментальное Я проверяется истинным (бытийным) или реальным Я.
Есть сущее или физическое, объективное Я, которым меня знают другие Я. Но есть еще внутреннее, душевное Я. Его не следует путать с ментальным Я как абстрактном, отвлеченным от объективных, индивидуально существующих Я. Я переживаю себя чувственно конкретно среди людей и абстрактно думаю о себе про себя в качестве душевного Я. Это переживание меня в сознании, в представлении есть чувство уже сознания себя, чувство самосознания. Такое чувство и есть душа, точнее это действие души на само себя посредством тела как той среды, в которой она обитает в мире. Но есть еще духовное Я, то истинное Я, о котором я думаю как душевное Я.
В результате размышления у меня складывается представление и понятие о Я. Это понятие Я и есть ментальное Я. Если его принимать за подлинное Я, то, естественно, такое признание равнозначно иллюзии, заблуждению относительно реального или духовного Я, ибо в настоящем Я сущие не делятся, но собираются в одно целое, в одну монаду (паттерн) бытия. Монада, точнее, ее образ в сознании дробится на множественность я, приписанных в качестве персонального значения сущим, достигшим в мире предела возможного познания как мира, так и себя, своего места и времени в нем.
Сама по себе смерть не имеет смысла, как не имеет смысла и сознание смерти, собственной смерти. Но смерть имеет смысл в связи с жизнью, как имеет и смысл сознание жизни. Имеет только смысл факт смерти в жизни. Взять хотя бы смерть в жизни такого героя произведения Федора Достоевского «Бесы», как инженер Алексей Кириллов в качестве героя смерти.
Зачем инженер Кириллов в этом романе убил себя? Чтобы доказать, что он Бог? Странная идея. Только тот Бог, кто вечно жив. Если можно убить себя, то эта возможность есть прямое доказательство опровержения подобного рода идеи.
Но что, если Бог есть тот, кто может все, ведь он предицируется как всемогущий. Тогда он может и то, что никто не может, - не может умереть. А умереть он может? Если он может все, то может и умереть. Так он может умереть или не может? И да, и нет в одно и то же время. Налицо явное противоречие в рассуждении.
Но если рассуждение о возможностях бога противоречивы, то нельзя однозначно выбрать одну из двух альтернатив в двузначной логике, которой руководствуется инженер. Что говорит о том, что инженер Кириллов в своем убеждении быть богом явно безрассуден. В уме ли он или безумен? Умно было бы утвердиться в идеи относительно себя, что он бог, на основании безуспешности попыток убить себя. Но тут опять появится сомнение в своей божественности как всемогуществе.
Кириллов заявляет о своем своеволии, полагая его высшим пунктом, точкой приложения, вершиной, пределом не просто возможность, но реальность самоубийства. Что же таким образом действия он может сделать? Он может то, чего не может любой нормальный, здравомыслящий человек, - лишить себя жизни, презрев как живой человек, инстинкт самосохранения Но что это доказывает? Только его безумие, ведь вряд ли здравый в уме человек, будучи живым, убьет себя. Но это никоим образом не доказывает, что он есть бог. Не будем же мы в самом деле считать бога безумным. И зачем богу убивать себя? Неужели ему нужно доказывать, что он бог, и доказывать таким странным образом? Но это глупо.
Другое дело, если убить себя не для доказательства того, что ты бог, а для того, чтобы прекратить жизнь, если она потеряла всякий смысл. До поры до времени отрезвления от иллюзии жизни она имела ложный смысл, но после отрезвления, осознания того, что она иллюзорна, она предстала в своем истинном свете. Дальше так жить не имеет смысла. Но как жить иначе? Просто жить? Можно. Но зачем? Чтобы просто жить?
Значит, прежде жил в иллюзии, в сознании, ибо сознание и есть иллюзия, а теперь живи без сознания, одной жизнью. Но так можно жить, будучи не человеком, а, например, насекомым или растением. Зачем же жить так человеком? Это не рационально, расточительно.
Конечно, хотелось бы пожить со смыслом и не в иллюзии, а в действительности. Но как так можно? Значит, можно, если так живут все эти люди. Но я - не они. Я так больше не могу жить, - жить иллюзий. Если бы так думал инженер Кириллов, то он бы мог сойти за философа и мог бы быть понятен тем, кто не может уже жить иллюзией. Однако он, следуя той же логике, которой был верен персонаж уже другого романа Федора Достоевского, стал испытывать себя убийством не другого, а самого себя. Могу или Я - тварь дрожащая?
Но зачем же так грубо, топорно, криминальным образом, Федор Михайлович, решать метафизическую проблему персональной модальности? Как можно физическим способом разрешить духовный, метафизический вопрос? Горе-метафизик, вы, если думаете, что все можно сделать, тем более, на словах.
Как можно переступить через самого себя? Можно ли и при этом не потерять своей головы? Вероятно, нельзя в полном сознании лишить себя жизни. Только имея ущербное, превращенное сознание, можно это сделать. Но нет никакой проблемы для осуществления задуманного самоубийства, если ты совершаешь его бессознательно, машинально, привычным образом, если многократно уже репетировал его производство. Но в чем заключается проблема, затруднение в реализации самоубийственного проекта? В самом сознании. Оно не знает смерти, не знает ни своего возникновения, ни смерти. Оно появляется в момент осознания себя собой. Оно моментально в начале и в конце и не успевает схватить, зафиксировать себя перед самым появлением и исчезновением. Мы умрем и так и не успеем осознать то, что уже умерли. Мы способны держать в сознании только то, что еще живы. Почему это так важно для меня теперь? Потому что приближается конец света. Все его приметы налицо. Вероятно, следует предупредить его наступление собственным самоубийством, чтобы оставить за собой еще хоть какой-то, маломальский смысл. Таким может быть настоящее метафизическое, а не литературное самоубийство. Характер самоубийства обусловлен тем, по какой причине и с какой целью оно совершается.
У Достоевского в романе «Преступление и наказание» убийство Родионом Раскольниковым старухи-процентщицы и в романе «Бесы» самоубийство Алексея Кириллова носят псевдо-метафизический, мнимо-философский, явно надуманный, идиллический характер, что говорит о том, что Федор Михайлович был большим фантазером, но никак не большим мыслителем. Даже Лев Николаевич Толстой, несмотря на известное самодурство и капризность в мысли не могут до такого додуматься, как Федор Михайлович. Достоевский. У Толстого можно найти в романах и размышлениях на публику (публицистике) и для себя в его личном дневнике описание страха смерти и обретение крепости духа в смерти, но никак не испытание себя смертью других людей и самого себя.
Достоевский явно был болен манией постановки скорее всего душевного, а не ментального эксперимента на своих героях. ОН подставлял их вместо себя и разыгрывал на них свои преступные (садистские) и мазохистские фантазии. Короче говоря народным слогом, писатель Федор Достоевский был «болен на свою голову». Он был писатель-фокусник, чисты иллюзионист. В этом и заключается тайна его поэтики как «магического реализма» или фантасмагорического натурализма. Он писал так ярко и обстоятельно о своих фантазиях, что у вдумчивого читателя невольно складывается впечатление, что именно они и были для него настоящей реальностью. Такое отношение к своему творчеству и его творениям не может не навести читателя на мысль, что Достоевский верил в свое слово, доверял ему, не мысли, но слову как воплощению своего воображения, больше, чем чему еще. Он был не писателем, но магом слова, верящим всему тому, что он говорил и писал. Такое иногда бывает с журналистами и писателями, когда по ним плачет палата № 6.
Если Антоном Павловичем Чеховым все понятно, ведь он был врачом и писал как врач о свих героях, в частности о героя рассказа «Палата № 6» то Достоевский в силу своей манеры подставлять под себя как автора своих героев оказался в шкуре сумасшедшего, может быть даже помимо своей собственной воли. Ну, это надо же не просто прикинуться сумасшедшим, как это сделал Гамлет у Шекспира, но совершить убийство и самоубийство из принципа, чтобы проверить себя могу ли я это сделать. С философской точки зрения, а не только психиатрической или психоаналитической, это явное помешательство рассудка и бред ума. Никакой мыслитель еще не мог додуматься до такой откровенной чуши. И эту чушь апологеты творчества Достоевского выдают за философию? Что за глупость. «Похвала вашей глупости», - сказал бы Эразм Роттердамский.
До меня только недавно дошло то, что я размышляю по модели «царя философов» - его превосходительства Платона (вот сказал!), - когда обращаюсь к миру, к обществу людей, желая подумать нечто о человеке. Ведь так на социальном расстоянии, рассматривая великое, видишь и малое, человека как величину. И вот я заметил, что последние два века человеческое общество, человечество, как и отдельно взятый человек, может находиться не только в духе, но и не в духе или в дурном расположении духа, болеть не только телом, но и душой. И такие болезненные состояния души человечества периодически посещают его. Тогда оно сходит с ума, становится безумным и творит зло самому себе. Это было во время французской буржуазной революции и связанной с ней эпохой наполеоновских войн, которые можно назвать первой мировой войной. Потом через одно поколение опять человечество обезумело и начались гражданские войны в Европе. Снова все повторилось в начале следующего века, когда люди стали истреблять друг друга по всему миру в так называемую «первую мировую войну» и вызванные ею революции и гражданские войны. Безумный призрак коммунизма бродил по миру. Следом, опять через одно поколение человечество уже бредило безумием фашизма и нацизма, пока
