Глава первая. В сознании
- Где я? – вскричал человек, сбрасывая покрывало с ног и усаживаясь на постели. – Ах, да, и(г)де-я, я – это я, - подумал он, наконец, вспомнив, кто он такой и что с ним приключилось.
Он тут же опять прилег на постель и вскоре сладко захрапел, погрузившись в прерванный сон. Это был сон без сновидений.
Между тем случилось чудо: тот сон сознания, в котором находился наш герой уже шесть лет, дал сбой. И он снова вернулся в строй «строителей сознания», как давным-давно он называл себя и похожих на себя людей с сознанием в пику людям с идеей – «строителям коммунизма». Несколько лет пребывания в «сумеречном сознании» лишили его не только памяти, но и душевного здоровья. Но вот теперь он снова был в сознании, он узнал самого себя, вспомнил, что его зовут Петром Николаевичем Васильчиковым.
И все же это чудо показалось ему лишь минутным наваждением, сказкой, пригодной только для сна в его нынешнем положении. Вот почему он снова спал, поручив сну заботу о своем сознании. Каким же было положение Петра Николаевича?
Оно было плачевным и не внушало его докторам никакого оптимизма. Он находился на положении «овоща на грядке», прошу прощения у вас, любезный читатель, за такое грубое сравнение. И действительно пациент психиатрической больницы провинциального города N имел вид существа, потерявшего вместе с памятью и способность обычного человеческого соображения и представления. Только иногда, во время сна, эта способность человека соображать давала о себе знать в его снах. Ему казалось, что он видит чужие сны из какой-то другой жизни, чем та, которую он вел бессознательно в своей палате с группой других несчастных на голову людей. Впрочем, это как посмотреть, - может быть, некоторые из них вполне были счастливы в своем уютном мирке в стенах «сумасшедшего дома». Но Петру Николаевичу было тоскливо в приютившем его доме призрения. Его все тянуло куда-то туда, куда он сам не знал, не ведал. Только во сне он находил себе место.
И вот, наконец, уже после сна, Васильчиков нашел, вспомнил себя и на радостях, что он снова потеряет себя, забылся утренним сном. Когда он вновь проснулся, то понял, что окончательно вернулся к себе и счастливый стал танцевать на своей кровати. Окружающие его соседи только стали просыпаться и с некоторым недоумением, отпущенным судьбой той толикой ума, которая им досталась, смотрели на него. Иные, подражая ему, стали отплясывать Комаринского, так что в палате возник вполне ожидаемый переполох. Вошла как всегда спокойная, чуть заторможенная медсестра и мгновенно отыскала серди сумасшедших возмутителя спокойствия в лице Петра Николаевича.
- Что тут у нас такое случилось? – спросила она нашего героя таким тоном, каким обычно разговаривают с маленькими детьми.
- Марья Ивановна, у меня случилось сознание! Я все вспомнил, - выпалил Петр Николаевич, невольно почувствовав себя ребенком, стоящим на стуле и заявляющим о том, что он готов прочесть стих.
- И что ты вспомнил, дорогой мой?
- Не обращайтесь со мной как с ребенком, - возмутился Петр Николаевич от обиды, что его, взрослого человека, держат здесь за какую-то недоразвитую малолетку.
- И, - тревожно протянула медсестра.
- Я вспомнил, что меня зовут Петр Николаевич Васильчиков и мне сорок лет.
Марья Ивановна от такой новости изменилась в лице. Нет, она не стала креститься, приговаривая: «Свят, свят, свят»! Но она стала бегать глазами по лицам других умалишенных, пытаюсь у них найти поддержку, страховку от чуда исцеления. И таки ее нашла: на нее смотрели как всегда тупые, бессмысленно улыбающиеся или озлобленные лица постояльцев. Только лицо Васильчикова светилось вновь обретенным и от того преувеличенным сознанием. Он внимательно следил за поведением медсестры, которая не привыкла видеть в этом месте такого рода внимание к своей персоне от вполне симпатичного мужчины. Она несколько смешалась и скорым шагом вышла из палаты, бросив: «Пойду к профессору предупредить о вашем случае».
- Я жду, - сказал Петр Николаевич и взглядом победителя стал осматривать место своего триумфа.
Ему было все равно, что его соседи не могли разделить с ним сознание чудом обретенного душевного исцеления. Главное, что он это осознавал и знал и уже не мог, даже если хотел, забыть. Его пьянило сознание победы над своим темным прошлым и серым настоящим. Он смотрел в светлое будущее, которое было для него не за горами. К осознанию обретения себя примешивалось незнакомое прежде чувство свободы. Ведь прежде, еще до потери памяти и сознания, он страдал от появившегося еще в далеком детстве вместе с сознанием себя чувства виновности. Он всегда, сколько помнил себя, того прежнего, сознавал себя настолько, насколько чувствовал свою вину как перед тем, что и кто есть, так и перед тем, чего и кого нет и никогда не будет. Откуда она, эта виновность, появилась у него он не знал. Может быть, ее внушили ему родители, прежде всего, его мама, или это ощущение навязала ему его родная советская страна, или религия Христа, признающая в своих адептах «вечных грешников», он этого, повторю, не знал, но реально ощущал.
Теперь же он был чист перед всем белым светом. Вероятно, затмение ума лишило его сознания виноватого человека и дало новое сознание невиновности.
- Наверное, я заново родился и невинен как младенец, - сказал он вслух и вдруг испугался, точнее, попробовал испугаться, но у него ничего из этого не получилось.
Даже его собратья по несчастью посмотрели на него с сомнением, как они умеют смотреть: сквозь тебя, мимо тебя. Они как бы говорили ему, посылали молча свои флюиды, что он уже им никакой не товарищ, что ему нечего делать здесь, в их пристанище, убежище от страшной жизни за дверями. Они навсегда их наглухо закрыли от таких, каким стал Петр Николаевич.
Спустя довольно продолжительное время к нему в палату, наконец, заявился его доктор, профессор психиатрии Борис Владимирович Егоров в сопровождении своего ассистента, доцента Ухова и группы интернов. Он внимательно посмотрел на него и умиротворенно сказал: «Больной, вы вспомнили свое имя»?
- Так точно, я – Петр Николаевич Васильчиков.
- Очень приятно, Петр Николаевич, а я – ваш доктор, Борис Владимирович Егоров, а это – доцент Игорь Матвеевич Ухов и… наши ребята-интерны. Как вы чувствуете себя, Петр Николаевич?
- Отлично я себя чувствую, просто отлично, как никогда. Когда меня выпишут отсюда? Я не могу находиться рядом с сумасшедшими.
- И куда вы пойдете?
- Как куда? Конечно, домой, профессор.
- Вы, Петр Николаевич, знаете где он находится?
- Разумеется. Он находится в городе X.
- Прекрасно, Петр Николаевич, вы узнали себя и вспомнили свое место жительства. Это очевидный прогресс в вашем душевном выздоровлении. Может быть, вы знаете, где мы все сейчас находимся? – спросил профессор, окинув рукой медперсонал в палате.
- Мне трудно ответить на этот вопрос. Может быть, в Х, если судить по инвентарному знаку на моей тумбочке?
- Верно. Почему вы назвали меня профессором?
- Борис Владимирович, ваша медсестра сказала мне, что сообщит о моем здоровье профессору. И вот вы явились в палату во главе своего консилиума. Несложно сделать на основании таких достаточных данных простой вывод: профессор – это вы. Вы, Борис Владимирович, Игорь Матвеевич и ваши ребята-интерны, видите, что память ко мне вернулась и я вполне социализированный индивид, чтобы существовать за дверями психиатрического диспансера.
- Все это так на ваш, подчеркну, непрофессиональный, но здравый взгляд. Но необходимо еще немного понаблюдать за вашим выздоровлением ввиду возможной ремиссии амнезии. Я понимаю ваше нетерпение быть здоровым человеком. Да-да, батенька, придется подождать. К тому же вы – человек без паспорта. Необходимо время для восстановления ваших документов. Нужно сделать запрос в ваш город. Странно, но по нашей базе вас никто не искал. Как только вы к нам поступили, а это было... так, сколько? - ровно шесть лет, таким же теплым летом, мы послали ваши физические данные в соответствующие инстанции, но положительного ответа так и не получили. Вы точно помните, что жили в городе Х?
- Нет никаких сомнений. Вы знаете, Борис Владимирович, я жил один в двухкомнатной квартире на улице Лермонтова, в доме № 8, в квартире № 8, на втором этаже.
- Есть у вас родственники, родители, жена, дети?
- Нет, родители умерли, и я не женат.
- Ясно. Вот Игорь Матвеевич сделает запрос. Хорошо, Игорь Матвеевич?
- Всенепременно, Борис Владимирович. Мы желаем вам полного выздоровления, Петр Николаевич. Кстати, чем вы занимались в своем городе?
- Я был учителем.
- Позвольте полюбопытствовать, какой предмет вы вели?
- Историю, обществоведение.
- Прекрасно, что вы снова нашлись. Сейчас, как никогда раньше, растет спрос на вашу профессию.
Ребята-интерны своим мычанием подтвердили уверенность доцента в переменах в лучшую сторону в своем городе на ниве обучения
- Спасибо, конечно, Игорь Матвеевич, за ваши оптимистические ожидания, но школа как была в загоне общественной жизни, так, я думаю, и осталась. Так было всегда у нас.
- Может быть, так было у вас, но у нас, в городе N, не так все пессимистично, как вы думаете. Об этом я могу судить хотя бы по своему опыту в высшей школе и по словам моей жены. Она, как и вы, педагог средней школы и преподает родной язык.
- Очень интересно, Игорь Матвеевич, но нас ждут наши пациенты. Вот, Петр Николаевич, если все будет в порядке, пошел на поправку. Вам пора отдыхать.
- Ага, тут отдохнешь с вашими дуриками, - возразил Васильчиков
- Как вы можете так говорить, - сделала ему замечание бойкая блондинка-интерна.
- Могу, деточка, могу, - я сам только недавно был таким.
Однако всеобщее внимание переключилось на другого, уже настоящего психически больного пациента, поэтому ему никто не ответил на его выпад.
Васильчиков задумался и невольно вспомнил о своих родителях. Вероятно, за эти шесть лет, пока он был в забытьи, никто о них не вспоминал и могилки заросли сорняком. И с квартирой могли возникнуть проблемы. В связи с его пропажей на такое продолжительное время муниципальные власти могли совершить отъем квартиры с утерей собственника и систематической неуплатой коммунальных услуг и пустить ее на торги. Так что приедет он домой, а его дом уже стал домом чужих людей. И куда он пойдет? Куда глаза глядят: кому он нужен. Он стал лихорадочно вспоминать телефоны своих знакомых и друзей. Но цифры никак не хотели ему идти на встречу. К тому же он - человек без паспорта. Человек без паспорта – это еще или уже не человек. Человек может быть без головы. Но он все равно будет человеком, а вот человек без документа, удостоверяющего его личность, просто никто. Сколько времени займет процедура установления его личности, - трудно себе представить при существующей бюрократической волоките в российских землях. Что делать? Ничего не остается
