понять другого, как понять смысл того сообщения, который он вложил в него. Этот смысл есть выраженная в сообщении, изложенном, например, в виде текста, идея его как автора. Вот здесь и начинается сложная работа интерпретации исследователем или читателем, носящая или критический или апологетический характер. Трудно остаться беспристрастным наблюдателем выражения чужого взгляда, точки зрения и умозрения на мира и на свое место в нем. Как можно быть объективным в том, что лично тебя касается, ведь ты тоже такой же участник событий мира, в котором пытаешься найти свое место. Но твое место со-бытийно всем другим местам, на которых находятся иные субъекты в бытии мира. Мне важно установить такого рода связь по смыслу.
Возьми многочисленных интерпретаторов произведений классиков. Сколько существует профессиональных суждений относительно одних и тех же сочинений популярных авторов, а тем более частных мнений. Нельзя снимать со счетов и устоявшееся общее мнение как общее место, на котором толкутся, толкуют популяризаторы науки и техники, просветители-искусствоведы, и особенно учителя, разбирающие по косточкам эти сочинения с учениками на уроке в классе. Заодно с сочинениями разбираются по косточкам и их авторы, так что. в конце концов, от них не остается и мокрого места, - просто они подчищаются до суха.
И все они говорят об авторском смысле, сами не написав ни одного сочинения от своего лица. Все истолковывают чужие мысли и пережевывают чужие переживания чужими же словами. Городят слова на слова. Но где же их собственные мысли? Одни мнения только. Возьмут абзац из лекции Хайдеггера, например, по метафизики и мусолят какой-нибудь оборот его речи как преподавателя, пытающегося вложить в головы студентов тот смысл, который он имеет в виду. Но как увидеть этот смысл, когда он прячет его за потоком слов, растворяя в нем свою мысль, сводя ее к слову.
Или возьми Лема. Намедни я читал его вступление в повесть «Глас Божий». То ли он сам так пишет, то ли его так перевел переводчик, но простую мысль о том, что нам, как людям, приятно, когда не мы, но другие страдают вместо нас, и мы с облегчением покидаем страдальца и даже радуемся за себя, он растянул на целых три страницы. В результате до читателя доходит его мысль только через две страницы повести. И это еще хорошо, что так. Часто бывает, особенно с переводами, читаешь и до последней страницы не понимаешь, что читаешь и так и не прочитаешь текст до конца. И все потому, что конца нет в конце. Он просто потерялся автором по ходу расписания. Так что складывается такое впечатление, что автор просто обписался, обмочился от недержания слова или исписался, записался, поэтому ему срочно следует, как алкашу, зашиться, просто бросить пи(са)ть.
Где он лично сам в собственном тексте? Автор, если он уважает своего читателя, должен показать свое место в тексте, чтобы читатель увидел его позицию, его точку зрения на то, что он представил читателю для чтения. Так писать будет честно. Честность, правда, истина там, где есть ясность и понятность смысла того, что ты делаешь, не вовлекая читателя или собеседника в обман, не строя ему ловушку из иллюзии. Не ровен час, как сам в ней окажешься прежде читателя, невольно дав ему повод посмеяться над собой.
Конечно, интересно для ис-следователя выводить автора на чистую воду, находить в поиске смысла ниши бессмыслицы или ловкие ходы, повороты маскировки, подмены и места симуляции, темные зоны заблуждения, тенету, сеть недомыслия, паутину иллюзии, которую наплели автор и его толкователи и сами в нее попали.
Еще интереснее узнать, но как узнать то, что присутствует ли автор в живом виде, оживает ли он в том, во что себя вложил, когда это читают другие люди, даже после его смерти, или на его словах, а в них, в их смысле как представлении его мыслей, их содержания, лежит только его стиль, авторский почерк, авторская рука (печать). Но это не живое лицо, его идея, а только мертвая маска с лица.
Меня мало, что может теперь удивить, особенно в области научного знания. Там есть лишь рост количества знания. Он мало занимает меня. Еще с детства я много больше ждал от контакта с иным разумом, чем наш, человеческий. Но потом, наконец, понял, что разум един. Если он есть, то он тот же самый и у нас, и у неведомых инопланетян. Даже у ангелов и самого бога он тот же. Только сила его иная, ибо он является их природой при духовной сущности. Если до сих пор мы не установили контакт с иными разумными существами, то проблема вовсе не с ними, а с нами. Нам не хватает его даже на то, чтобы забраться на разумный порог. У нас минимум разума, которого недостаточно, чтобы иметь дело с нами. Одного желания быть умным, видимо, мало.
- Да, не говори. Особенно несносны знатоки и их современная разновидность, вроде специалистов. Только ты открыл рот, чтобы сообщить о своей мысли, а они уже торопятся, спешат сказать во всеуслышание, что это давно знают. Откуда вы это знаете, умельцы цифровых и словесных данных, ходячие справочники и тезаурусы, если об этом никто еще не думал, особенно вы, которым знание отбило всякую охоту самим подумать? – поддержал я Василия Ивановича. – Но пессимизмом сыт не будешь.
Вот я недавно видел голливудский блокбастер «Прометей». Так там человеческий разум прямо пасует перед всесилием жизни.
- Это продолжение «Чужого» того же режиссера?
- Не продолжение, а его предисловие, приквел.
- Ну, да. Ты прав. Как в древнем мифе Прометей сделал нас людьми, так и в современной сказке инопланетянин сделал с нами то же самое.
- По фильму выходит, что Прометей и ветхий, и новый Адам. Но это что! В фильме предлагается еще более экстравагантная идея, которая вкладывается в голову андроида. Он предпочитает своим создателям-людям более живучую форму, которая есть воплощение самой жизни, которая живет смертью своих носителей.
- Ты имеешь в виду идею чужого?
- Ну, да.
- Что за примитивная фантазия! На такое бессмысленное творение способны только американцы. И фильм противный. Одним словом блокбастер – подростковый жанр, как, впрочем, вся продукция Голливуда, рассчитанная на сырое, незрелое сознание.
Нет, мне занятно другое. Ты только представь себе, что в нашем мире есть еще не звери, не чудовища, а существа, вроде нас. Пусть даже такие, как мы. И то – это чудо. У меня появилось рискованное сравнение, но я все равно поделюсь им с тобой. Как для мужчины интересна женщина, так для человека – инопланетянин. Неужели на другом небесном теле во Вселенной возможна не просто жизнь, а разумная жизнь?
- Но если во Вселенной есть жизнь, чему мы живое свидетельство, то почему к нам не прилетают в гости живые инопланетяне?
- Кто тебе сказал, что не прилетают? Еще как прилетают. Только они так похожи на нас, что мы просто не догадываемся, что это не мы, люди, земляне, а инопланетяне. На то они и разумные существа, чтобы казаться не такими, какими они есть. Иначе будет интересно не им, а нам. Так стоит ли тогда прилетать в собственном виде? И в самом деле, может быть, поэтому мы не видим их, что нам не дают возможности их увидеть?
- Зачем такая таинственность? Вспомни лезвие Оккама: лучше не умножать сущности без необходимости, если есть возможность объяснить непонятное простыми, натуральными причинами. Например, как тебе такое объяснение: мы их не видим и не слышим, не контактируем с ними просто потому, что их нет, они не существуют. Но если они и существуют, то с ними трудно установить контакт по причине их большой удаленности, которую неимоверно трудно преодолеть за столь короткое время распространения сигналов с ограниченной скоростью светом по Вселенной. И даже если сигналы от них доходят, то их трудно нам расшифровать как разумные, искусственные, а не природные, натуральные шумы космоса.
- Хорошо, я понял тебя. Ты взял на себя роль софиста Горгия и привел серию его возражений против бытия, только заменил предмет его сомнения моим предположением о существовании инопланетян. То есть, нечто нет, а если оно есть, то непознаваемо, а если и познаваемо, то такое особое знание о нем не передаваемо, не сообщаемо другому, потому что как понять такое непонятное всем. Ты свел проблему контакта с инопланетянами к философской проблеме, точнее, возвел ее в степень тайны. В тайну следует верить, а не объяснять ее, не решать как проблему науки, так как она не решаема таким образом. В нее надо верить и ей поклоняться, искать в ней откровение. Это так, если мы ждем от нее спасения от наших проблем. Так мы занимаемся мистификацией самих себя, само-обманываемся, тешим себя иллюзией.
Но если в ней находить не вечную тайну разумной жизни во Вселенной и не решать ее как любую другую проблему науки, а найти в ней самих себя, разгадать как загадку уже не происхождения жизни, а природы, вернее, сущности нашего сознания? Для чего мы, вообще, обращаемся к неведомым нам разумным существам Вселенной, как не для того, чтобы узнать лучше нас самих, но не из себя, а как бы со стороны, с позиции с большей разрешающей силой понимания, с лучшей перспективой. Эти мифические разумные существа нужны нам для освоения сверхчеловеческой точки зрения.
- Ну, знаешь, Василий Иванович, у тебя прямо ницшеанская точка зрения вселенского .масштаба. Ты замахнулся на мировой разум, решил встать в положение логоса, занять место бога. Уж не богоборец ли ты, не новый ли Прометей?
- Нет, дорогой мой, Иван Васильевич, я не человек, желающий стать сверхчеловеком, точнее, мнящий себя таковым в мысли. Желать не вредно, стремиться к желаемому вредно тем, что такое стремление тщетно и не может не обернуться разочарованием. Чтобы не разочароваться, не следует очаровываться, строить пустые планы, лелеять вздорные мечты.
Но мне нужна новая перспектива, более удаленная точка зрения, более широкий угол ее обзора. При этом важно суметь не потеряться в обозрении, не слиться с предметом умозрения, потерять себя в ином. На эту уловку ловились многие. Случайно, тебя уже не поймали, Иван Васильевич?
- Ты, Василий Иванович, это о чем сейчас спрашиваешь меня?
- Да, хватит прикидываться, Иван Васильевич, все о том же, о чем ведем беседу.
- Уж не растворился ли я в сущем или в самом бытии, что ли? В самом деле? Мы и так существуем как сущие. Другое дело я как сущий растворился в другом сущем, отождествился с ним. Но это происходит, если и происходит не в физическом плане, а только в сознании, Это будет фантастика, и то дурного вкуса, считать превращение в сознании натуральным превращением, как в том же голливудском блокбастере «Чужой» или тем более «Чужие» и следующая за ними эпопея отчуждения от здравого смысла. Не является ли этот проект наглядной иллюстрацией отчуждения человека от самого себя и ему подобных в современном интерьере накопления человеческого капитала, самовозрастания человека как стоимости?
- Давай не будем удаляться от темы разума в политэкономические дебри постмарксизма. Там сам Маркс (бородатый черт) ногу сломит.
Когда мы думаем о мире как о творении творца,
