- Это что же получается, а? - говорила она, всхлипывая и вытирая набегающие слёзы тыльной стороной ладони, - восемь лет псу под хвост.
- Ведь восемь лет! – горестно воскликнула она, замолчав на секунду, потом шумно выдохнула и снова принялась плакать.
Инна сидела в углу кухни и старалась не смотреть на подругу. Она искренне сочувствовала Любаше, которая несколькими днями раньше обнаружила, что её муж, оказывается, все эти годы жил двойной жизнью. Решив замочить старую куртку, от которой разве только одно название осталось, потому что её хозяин уже давно ею не пользовался, супруга вывернула карманы…
- Лучше бы я не делала этого! – вопила она Инне через пять минут в трубку телефона. – Там впору судебную тяжбу начинать!
Инна, которая работала секретарем в офисе, совершенно не была готова «висеть на телефоне» посреди рабочего дня. На её счастье, шеф отъехал по делам, иначе ей вряд ли удалось бы выслушать монолог подруги. Монолог этот был наполнен слезами, восклицаниями, шмыганиями носом, ругательствами, стонами и всем тем, чем обычно сдабривает свою речь любая обиженная и разгневанная женщина.
Из всего того, что Инна услышала, она поняла только одно: Любашин муж, Стасик, ударился в загул. Если сказать более точно, выходило, что он из этих загулов не вылезал на протяжении уже многих лет. О том, что у него на стороне есть роман, да ещё и с «придатком», состоящим из малолетнего сына, Любаша узнала случайно, выгребая мусор из карманов его куртки.
Вместе с монетками, кучей старых билетов на автобус, коробком спичек и скомканной упаковкой от сигарет в старой куртке супруга неожиданно обнаружилась грязная мятая бумага, которая на самом деле оказалась решением суда пятилетней давности. Это решение обязывало гражданина Шаганова Станислава Валерьевича выплачивать алименты Сорокину Богдану Станиславовичу до достижения им совершеннолетия. Бумага уже изрядно поистрепалась, и, тем не менее, всё то, что на ней было написано, разобрать было можно.
Прибежавшую после работы Инну ждали вторая, не менее бурная, серия слёз и восклицаний и соседка Любаши – долговязая и неулыбчивая Сима. Последнюю Инна знала, что называется, «шапочным знакомством». Виделись они то ли два, то ли три раза в жизни, да и мельком.
- Нет, вы представьте себе только! – не унималась Любаша, обращаясь к ним обеим, - это я случайно на этот документ наткнулась! А, может быть, у него, этих документов тьма-тьмущая, и все они по разным карманам запрятаны? И он, глаза бы мои его не видели, платит алименты ещё десятку своих наследников! Надо все его карманы перетрясти, наверняка, что-нибудь ещё откопаю. Не менее интересное!
И она, кривя губы, злобно усмехнулась.
Инна не успела сообразить, что ответить, как Сима заговорила медленно и методично, словно отпечатывала слова на пишущей машинке:
- Ну, ты уж не перегибай палку, - строго сказала она, - если бы у него был десяток наследников, на что бы вы тогда жили? Вся зарплата Стасика так бы и уходила на других детей. А у вас и квартира своя, и машина, и дочку к поступлению в престижную французскую гимназию вместе с частными педагогами готовите…
- Квартира, между прочим, моя! – не замедлила перебить Любаша, - и к его бесстыжей роже никакого отношения не имеет! Она мне от отца, квартира-то эта, досталась. Так что здесь не надо огород городить! - запальчиво продолжала она.
- Послушай, Люба! - не отступала Сима, - всё равно ведь живёте не бедствуете, разве я не права? Дом у вас полная чаша, ты на полставки работаешь, и свои деньги только на себя и тратишь!
- А что там тратить-то? – насмешливо произнесла Любаша, поднимая на соседку покрасневшие глаза, - много ли в детском садике заработаешь? Была бы я хоть воспитателем – и то зарплата невелика. А я, - и она, всхлипнув, опять вздохнула, - всего-навсего раздатчица в пищеблоке.
- Вот видишь, - покачала Сима головой, - значит, деньги твои в бюджете семьи никакой роли не играют. А живете вы меж тем на широкую ногу.
- Так кто тебя содержит, еду покупает, да за Машины занятия платит? – спросила она, поднимая глаза на распухшее от слёз лицо подруги.
И сама же на свой вопрос ответила: «Правильно. Стасик!»
- Так что нечего, - сказала она, поднимаясь, - море разливанное здесь устраивать, - жила и живи себе спокойно. Ты обеспечена, ребёнок ни в чём не нуждается. Поступит в гимназию, закончит её, а там - глядишь - за границей обучение продолжит. Девчушка у вас не по годам умная да начитанная, так что здесь дорожка более-менее прорисовалась.
- А то, что Стасик гулёной оказался, – она пожала плечами – это немудрено. С его-то спортивной внешностью да – и Сима обвела воздушным овалом своё лицо – физиономией как у Леонардо Ди Каприо, этого стоило ожидать.
Она встала и, направляясь в прихожую, через плечо бросила:
- Ты не слезьми тут кухню поливай, а о себе да о дочке подумай. Разводиться она собралась! Эк, немудреное дело! Подумаешь – мужик на сторону ходит. Тебе-то что? Ты что, в жизни чем-то обижена? Или ты последнюю одежду продала, чтобы хлеба купить? Да и не отдаст он тебе Машку, не надейся. У него работа есть высокооплачиваемая да бизнес на стороне. А ты что можешь ребёнку предложить? Зарплату детсадовской уборщицы? Или, как там твоя должность называется – раздатчица?
И, не дождавшись ответа, захлопнула за собой дверь.
Инна, которая почти не знала Симу, и не испытывала к ней дружеских чувств, в этот раз она почему-то подумала, что Любашина соседка с её грубоватой философией, права. С другой стороны, хорошо было Инне, чей муж в свиданиях с другими женщинами замечен не был, сидеть и проводить параллели! Ещё неизвестно, как отреагировала бы она сама, если бы оказалась в подобной ситуации!
Она ещё какое-то время пробыла в Любашиной квартире и стала прощаться. Спустившись с четвертого этажа и выйдя на крыльцо, Инна снова увидела Симу, которая курила, присев на корточки.
Одарив появившуюся на крыльце Инну взглядом, в котором напрочь отсутствовало сострадание, Сима поинтересовалась:
- Ну, как там наша подруга? Закончила свои стенания на тему измены благоверного?
Инна, на которую в квартире очень подействовали слова Симы, теперь стояла и испытывала двойственное чувство: с одной стороны та была права, а с другой…
- Зачем она так? – подумала Инна, ничего не отвечая при этом, - Любашу словно молотком эта новость по голове ударила, а Сима насмехается. Нехорошо как-то получается.
- А знаешь, - затягиваясь, продолжала Сима, оценив молчание Инны как поддержку, - если бы я сама была мужчиной, давно бы от такой жены, которая является женщиной только с анатомической точки зрения, сбежала.
И снова Инна не могла отказать Симе в резонности и поэтому не нашлась, что ответить. Когда Любаша была молодой, она всем была хороша: заводная, душа любой компании, запевала на всех вечеринках. Тонкая, статная – чудо просто! Немудрено, что Стасик, который только-только по распределению в их город приехал, влюбился в неё чуть ли не с первой встречи. Всё потом было у Любаши – и любовь пылкая, и свидания под луной, и букеты у порога. И свадьба была весёлая, на которой она, Инна, свидетельницей была. Но шло время, рождение дочки, быт да коллектив, не блещущий аристократичными манерами, незаметно сделали своё дело. Из статной звонкой хохотушки стала Любаша незаметно превращаться в полнеющую ворчливую тётку. Косметикой пользовалась крайне редко, и в доме кроме застиранного халата да шлепанцев на босу ногу на ней ничего увидеть больше было нельзя. Несмотря на то, что Любаше было ещё далеко до сорока, она именно на эти годы и выглядела.
- Неудивительно, что Стасик её налево стал захаживать, - словно прочитала Сима мысли Инны, - за собой, знаешь ли, следить надо. Вместо того, чтобы тары-бары с соседками у подъезда устраивать, неплохо было бы в фитнес-клуб или бассейн записаться! Да стрижку бы себе модную сделать, а не ходить с копной взлохмаченных волос, словно ты с самосвала на полной скорости грохнулась!
- А вообще, самое милое дело, - усмехнулась Сима, показывая ряд ровных зубов, на которые вопреки всем законам природы не влияли ни сигареты, ни кофе, – не связывать себя никакими брачными узами. Пустое это всё! У меня вон нет никого – и не надо! Даром не надо!
Сима докурила сигарету и бросила бычок в траву.
***
Инне никогда не нравился Стасик. На первый взгляд, оснований для этой нелюбви вроде не было. Всякий раз, когда ей случалось забежать к Любаше, что называется, «потрындеть за жизнь», муж подруги, если он был дома, непременно оказывал ей знаки внимания. Был предупредительно вежлив, наливая чай или предлагая бутерброды с красной икрой, называл её ласково Инночкой, уводил Машу и затевал с ней шумные игры, чтобы приятельницы могли наговориться вдоволь. И всё-таки было в нём что-то такое, что незримо отталкивало Инну. Любашин муж был из породы тех людей, которых она про себя называла «выхолощенными». Ей казалось, что все действия Стасика были какими-то наигранными. Словно он находился на сцене театра, изображая добропорядочного мужа и отца. А всё остальное было далеко от настоящего. По своей натуре Инна была внимательным человеком и умела обращать внимание на всё: на мимику, на жесты, на мелочи в поведении. И то, как Стасик манерно подавал чай, улыбаясь при этом какой-то неестественно-слащавой улыбкой, раздражало её. Ухоженные руки Любашиного мужа, с длинными тонкими пальцами вызывали у Инны скрытую волну неприязни. Один раз она даже шутливо обратилась к подруге: «Муж-то твой в салоне красоты, наверное, днями и ночами пропадает? Усы подстрижены, волосы чуть ли не лаком набрызганы, а на руках разве что маникюра не хватает». На что Любаша, простодушно улыбаясь, ответила: «Да пусть хоть на ногах маникюр себе делает, мне-то что? У нас всё, как в нормальной семье. Мужик деньги зарабатывает, а я хозяйство веду да с дочкой сижу. Денег нам хватает, а что он там со своими усами делает – и она равнодушно передернула плечами, – меня это мало волнует. И потом, что ему с грязными руками постоянно ходить, что ли? Он ведь не какой-то там простой мастер, а инженер, и ему надо следить за собой. А он то служебную машину водит, то из за руля своей собственной не вылезает. Водителей у них на фирме, видите ли, не хватает!
- Знаешь, - продолжала она, - я даже рада, что он такой чистоплотный да аккуратный. Не чета другим мужикам, которых действительно только «мужиками», а не «мужчинами» назвать можно.
Но такие откровенные разговоры происходили нечасто. Инна после замужества жила далеко от Любаши, поэтому приезжала к ней раз в два-три месяца, не чаще. Сама она, не успел её Андрейка пойти в садик, тот час стала подыскивать себе работу. А когда нашла – эти встречи стали ещё реже. Муж зарабатывал немного; денег, когда Андрейка подрос, стало ощутимо не хватать. Инна предпочла заработать сама, потому что пилить супруга считала никчемным делом. Ведь она, Игорь и плод их любви – кудрявый очаровательный Андрейка, как она справедливо полагала, были очень хорошей и дружной семьёй.
***
Вечером, уложив сына спать, она, закутавшись в плед, налила себе горячего чая, бросила в него
