неказистый, он не вызывал уважения. По правде говоря, может быть именно эта тщедушность и слабость соседа была причиной внезапно возникшей вражды. С каким-то злорадным удовольствием мальчик, подходя к своему подъезду, думал о том, что, возможно, сейчас он встретит своего врага. Это недозволенное ощущение собственной силы и чужой слабости приятно волновало нашего героя. Преследование врага стало для мальчика целью его, довольно короткой еще, жизни. Неутомимо, с завидным упорством он выслеживал своего противника; он прятался за дверями и внезапно выскакивал, когда тот появлялся, он забавлялся, видя испуг в глазах врага, он играл с ним, как кошка с мышью. Это приятное времяпровождение разгоняло скуку летних дней.
Однажды, наигравшись во дворе, мальчик зашел в подъезд и стал подниматься по узкой лестнице. Внезапно на площадке между вторым и треть им этажом он увидел своего врага, который спускался вниз. При виде испуганной жалкой фигурки глаза у мальчика торжествующе загорелись.
-Сейчас я тебе покажу, - удовлетворенно подумал мальчик. Он не испытывал чувства ненависти, напротив, в его сердце было спокойствие и какая-то снисходительная жалость. Враг был в его, мальчика, руках, и мальчик мог сделать с ним все, что угодно. С насмешливой улыбкой мальчик оглядел врага,- от стоптанных сандалий до взъерошенного чубчика. Тот же вжался в угол, стараясь стать как можно меньше, и испуганными глазами затравленного зверька следил за мальчиком. Страх, слепой не рассуждающий страх, жил в этих жалких глазах. Он выплескивался наружу, бился о толстые стены и грязные стекла. Но клетка была заперта, и выйти из нее было невозможно.
И тут мальчик впервые заметил, какие у врага светлые и мягкие волосы. С удивлением он рассматривал врага, как бы впервые увидев бледное, покрытое веснушками лицо, короткий острый нос и синие, удивительно синие глаза.
-Ну,- сказал мальчик,- попался?
Сжав кулаки, он подходил к своему врагу все ближе и ближе. Тот все сильнее вжимался в угол, как бы пытаясь проскользнуть сквозь стены и страстно желая оказаться где-нибудь подальше от этого места. Но мальчик не торопился бить своего врага. Он растягивал удовольствие. Он цедил сквозь зубы насмешливые слова, сплевывал на пол и растирал плевок ногой. Он толкал своего противника и даже пытался похлопать его по щеке. Но враг не отвечал на слова и толчки. Он лишь плотнее прижимался к стене и закрывал лицо руками. Сощурив один глаз, мальчик прицелился и ударил своего врага, стараясь попасть в лицо.
И тут случилось неожиданное. Подобно тому, как вспыхивают долго тлеющие угли от небольшого ветерка, так и враг, бывший до этого момента жалким и слабым, внезапно почувствовал прилив храбрости. Страх дошедший до предела, до той границы, за которой исчезает боль, превратился в отвагу. Враг выпрямился. Глаза его засверкали, губы превратились в узенькую полоску, кулаки сжались, и рука, описав дугу, больно ударила мальчика прямо по носу. Держась руками за распухший нос, из которого мгновенно закапала кровь, мальчик воззрился на своего врага. Испуганный собственной решимостью, тот шагнул вперед, снова занеся руку для удара.
Внезапно мальчик струсил. Отступив в сторону, он пропустил своего врага, и тот торжествующе прошел сквозь образовавшийся проем. Молча смотрел мальчик на удалявшегося врага. Щуплая фигурка выпрямилась, она излучала силу и торжество победителя.
И вдруг мальчику стало невыносимо стыдно. Чувство гадливости и отвращения к самому себе нахлынуло на него и застыло в горле ледяным комком. Мальчик вспомнил злорадное удовольствие, которое охватывало его при мысли о собственной силе, то наслаждение, с которым он мучил беззащитного и слабого соседа. С ужасом мальчик припомнил наглое и трусливое ощущение власти, которое столь приятно тешило его самолюбие. Эти воспоминания были мерзкими, невыносимо мерзкими! Как мог он так долго издеваться над этим тщедушным мальчишкой с синими глазами? Как мог он получать от этого издевательства удовольствие? Опять и опять перед его глазами появлялось бледное, испуганное лицо с расширившимися от страха глазами. Мальчик замотал головой, стараясь отогнать причинявшее ему боль видение. Но оно не исчезало. Напротив, оно становилось все более ярким и отчетливым. Ах, как противно и стыдно было мальчику! Собственный страх, проснувшийся от столкновения с чужой силой, тоже казался мальчику отвратительным. С ужасом вспоминал мальчик, как нагло он себя вел, как бил по лицу своего бывшего врага. И это жалкое лицо, стоявшее перед глазами мальчика, было отражением его собственного лица. И страх, светившийся в синих глазах, был отражением его собственного лица. И страх, светившийся в синих глазах, был отражением его собственного страха. Что послужило причиной вражды? Мальчик не мог этого вспомнить. И вдруг он отчетливо понял, что упоение собственной силой, ощущение вседозволенности и безнаказанности,- лишь это заставляло его истязать худенького белобрысого мальчишку.
Подавленный чувством собственной ничтожности, мальчик стоял на лестничной площадке и плакал. Слезы смешивались с кровью, капавшей из носа. Мальчик ладонью вытирал их, и на лице его оставались багровые полосы. Он всхлипывал и обещал себе, что никогда больше не испытает этого унизительного мучительного стыда, что никогда больше не ударит человека по лицу, что никогда больше не будет издеваться над кем-либо.
И вытерев слезы, мальчик тихо пошел домой, поднимаясь вверх по узкой лестнице и трогая рукой исцарапанную темно-зеленую стену.
Мечта
Равнина небес.
Луна полноты достигла.
Тропу облаков,
Единственную из всех
Избрал для странствия ветер.
Сайге
Когда мальчика спрашивали, кем бы он хотел стать, мальчик отвечал, глядя в сторону, что хотел бы стать пожарником или лётчиком. Но это была неправда. Ни пожары, ни ракеты его нисколько не интересовали. Однако он знал, что свою заветную мечту нельзя открывать никому. Днём, когда вокруг тяжелыми камнями пролетали события, он забывал о своей мечте, он заставлял себя забывать о ней, потому что мечта - хрупкое и нежное создание, она не терпит слишком яркого света, она боится громких слов, она избегает резких движений. Вспоминал мальчик о ней лишь тогда, когда события дня отступали, и он мог, не опасаясь чужого нескромного взгляда, побыть с ней наедине.
Эта мечта была – дорога. Не та дорога, по которой мчались громыхающие машины, и не та, по которой торопливо шли на работу озабоченные равнодушные люди. Нет, его дорога была иной. Её нельзя было найти на географической карте, она не принадлежала какому- либо государству. Созданная воображением мальчика, она была везде, - и нигде. В любом месте - дома, на улице, в школе – можно было встретить эту дорогу и пойти по ней, пойти, закрыв глаза и подставив лицо холодному ветру. Дорога и ветер были неразлучны. Осенью на маленький город, в котором жил мальчик, часто налетали ураганы. Насмешливый ветер беззаботно играл с пылью, поднимал ее над землей и скручивал из неё серпантинные ленты. Пылевое облако взлетало над городом и кружилось в причудливом танце. Оно небрежно касалось земли, скользило по улицам, пряталось в маленьких двориках, а затем выглядывало из- за домов. Оно растворялось в жёлтом ядовитом дыме, который выбрасывался из заводских труб, а затем, наигравшись, поднималось ввысь и исчезало, оставив растерзанный город в смятении и страхе.
В такие дни мальчик выходил на улицу и, дойдя до границы, разделявшей город и поля, вставал посреди дороги. Это была не та дорога, о которой он мечтал, но всё ж она была ближе к его мечте, чем асфальтированное городское шоссе. Холодный ветер бросал ему в лицо горсти пыли, и мальчик закрывал глаза. Сквозь ресницы он глядел туда, где размытое серое небо сливалось с землею. Танцующий вокруг ветер что- то шептал мальчику. Ах, этот ветер! Он знал так много. Он рассказывал о людях, которые давно умерли, о городах, которые разрушились и превратились в пыль. Он пел дикие и странные песни о необозримых, бескрайних пространствах, о звёздах, о вечности, о бессмертии… Он искушал мальчика, предлагая ему свободу,- невиданную, пугающую, дерзкую свободу,- ту нечеловечески прекрасную свободу, которой обладал он сам. В том мире, куда ветер приглашал мальчика, существовали только земля и небо. Здесь не на чём было остановиться взгляду, здесь серый цвет то сгущался, образуя тёмные пятна, то становился почти белым, прозрачным, манящим и тревожным. А на земле, прямая как стрела, лежала дорога. Ощущение дороги сливалось у мальчика с ощущением серого низкого неба, с порывами леденящего ветра, с запахом дождя. Ни единой души не было в этом застывшем царстве. Только ветер и дождь, только серое, затянутое тучами небо и дорога…
Монотонно поскрипывая, по дороге ехала повозка. Порывы ветра теребили выцветший холст, натянутый на деревянный каркас. Бывшие когда- то яркими и весёлыми, краски теперь потускнели, поблекли, и уже трудно было понять, каков их истинный цвет. Белая лошадь с карими глазами, запряженная в повозку, оставляла в пыли следы подков. Внутри маленького домика на колесах, прижавшись друг к другу и дрожа от холода, сидели обезьянка и маленький чёрный пудель. Рядом с повозкой шёл мальчик. Он был одет в длинный шерстяной плащ, который вздымался под ударами ветра и рвался к небу, а затем бессильно опадал и обвивался вокруг ног, мешая идти. Но мальчик, наклонив голову и придерживая ворот рубахи одной рукой, а другой - держась за повозку, упрямо шёл вперёд.
Мальчик был бродячим артистом. Он странствовал между городами, останавливаясь в одном - на несколько дней, в другом – на день, а в третьем – всего на час. Но нигде он не задерживался надолго, потому что его звал за собой ветер, подаривший ему свободу, потому что мальчик отдал свое сердце дороге, и только она была ему близка.
Когда громыхающая повозка въезжала в город, дети с радостными криками окружали её. Мгновенно развернув на центральной площади маленькую сцену, мальчик со своими артистами разыгрывал пьесы, показывал фокусы и играл на изящной серебряной флейте. И люди смеялись, их озабоченные усталые лица светлели, они начинали прихлопывать в такт музыке и пританцовывать. Правда, находились среди них и те, кто презрительно усмехался, глядя на представление, и говорил обидные злые, слова. Да, были среди зрителей и такие. Но мальчик не обращал на них внимания. Это были несчастные люди, не знакомые с дорогой, не знавшие ничего о счастье дарить людям музыку. К ним мальчик не испытывал ничего, кроме жалости.
А после окончания представления мальчик обходил людей, и в его широкополую шляпу сыпались монеты,- чаще мелкие, но иногда попадались среди них и крупные. Затем он ужинал в трактире со своими друзьями. Пудель, прося еду, танцевал на задних лапах, а
