Он маму свою всегда чуть-чуть презирал.
Потому что она с приятельницами долго по телефону всегда говорила. И говорила только о еде: давала рецепты собственных блюд, записывала чьи-то, всегда подробно переспрашивая, что и как делать.
А ещё она крестиком вышивала. Всё в их доме было вышито. На стенах висели какие-то буколические пейзажи с водопадами и оленями под стеклом. На столе и столике были крестиком вышитые салфеточки. И даже с телевизора свисала, уголком прикрывая экран, чтоб не пылился, большая салфетка с улыбающимся Микки-Маусом – тоже в крестик.
Ему даже иногда казалось, что из-за вышивок этих и из-за разговоров про еду отец от них ушёл: не выдержал пытки этим «крестовым благополучием», надорвался.
Он, наверное, и женился-то потому, что хотел сбежать сам из родного дома. Тем более что Наташа была полной противоположностью мамы. Например, она совершенно не умела готовить: яичницу из двух яиц с грехом пополам она создать ещё могла, но вот из трёёёх – это уже было проблематично. Одевалась она в какие-то клетчатые мужские рубашки и джинсы, которые на ней сразу становились старыми, даже до того как с них срезали этикетки. С одной из них, картонной, на заднем кармане джинсов, она как-то проходила весь день на работе. И в метро ехала с нею. Никто даже замечания ей не сделал, потому что этикетка эта была в абсолютном контексте её личности.
Наташа слушала песни Сургановой, и сама пыталась их петь, подбирая на гитаре.
Мама же носила платья их кримплена в неброский цветочек, а музыку слушала ту, которая сочилась из старенького репродуктора на кухне, который никогда не включался. Потому что не выключался никогда.
Когда однажды мама попыталась поделиться с Наташей рецептом своего фирменного борща, та просто отстранённо как-то посмотрела на неё, медленно загнала брови под наспех сотворённые кудри и сказала только:
- Вера Кузьминишка… Вы чегооо?..
А потом встала и вышла из кухни. Через секунду из их с ним комнаты раздалось:
- «А дочь моя боится темноты. Я сам её боюсь, давно уж взрослый. Зато люблю я утренние росы и тихие вечерние часы…»
Мама одиноко точила слезу, сидя на кухне, а он пошёл к Наташе в комнату. Робко присел на уголок дивана, куда та забралась с ногами и гитарой, и слушал, как жена его, отринув от стоп своих и от души всё земное и тленное, душою воспаряет, окунувшись в сладостный мир … высокой поэзии.
Неожиданно Наташа вдруг перестала играть, прижав ладонью струны гитары и сказала:
- Всё. Хватит. Больше не могу. Завтра снимем комнату и переедем туда. Завтра же.
Он ничего не ответил. Но для Наташи это значило только одно: он с нею согласен целиком. И полностью.
И сняли. И переехали туда, где не было салфеточек, вышитых крестом, а были давно крашенные полы, на которых краска, тоже давно уже, протёрлась до дерева, а за стеной пьяный всегда сосед Серёга ругался матом и кулаком стучал в стенку, если «Наташка очень громко тренькала на гитаре».
Ели они вечером после работы колбасу и «Доширак». Однажды Наташа даже его похвалила после такого ужина:
- Ты у меня – король «Доширака»!
И даже в щёку чмокнула, потому что и колбасу и «Доширак» покупал всегда он, а после еды посуду мыть было не нужно.
А потом мама заболела. И он должен был каждый вечер после работы заходить к ней, чтобы принести лекарства из аптеки и хоть что-нибудь сделать по дому.
Наташа всё это стоически терпела, ожидая, когда он вернётся от мамы и заварит лапшу кипятком. А маме не становилось ни хуже, ни лучше. И она всё время лежала, почти безучастно пила лекарства, которые он ей давал, ела и, после еды, сразу же прикрывала глаза. Потому, когда он перед уходом заглядывал к ней и говорил «пока», она даже не отвечала.
Однажды утром, когда они с Наташей собирались на работу, жена спросила:
- Ты сегодня после работы опять к матери зайдёшь?
- Конечно, - ответил он, не поднимая на неё глаз.
- Тогда я – с тобой… Хорошо?..
Он удивился, но так и не взглянул на неё, а только чуть пожал плечом и ответил:
- Давай…
Когда вечером пришли к маме, та будто даже не удивилась тому, что сын явился не один.
Во второй или в третий раз Наташа даже взялась ему помогать. А потом лекарства и кормление мамы стали её постоянной обязанностью.
Ещё недели через две Наталья сказала, что ждать его не будет после работы, а прямо поедет к маме. Ну, чтоб времени зря не терять.
Потом маме хуже стало. И жена оставалась у неё ночевать, чтобы не дай бог ночью чего не случилось. А через пару дней он позвонил и сказал Наташе, что устал очень и, пожалуй, после работы поедет сразу домой, чтобы хоть однажды нормально выспаться. И на это жена согласилась. Постепенно все настолько привыкли к этой ситуации, что ездить к маме он перестал совсем. Ну, сами посудите,- зачем? Наталья отлично со всем и так справляется. Даже бульон для мамы научилась варить. А вечерами, сидя рядом со свекровью, она заканчивала вышивку, которую та начала накануне болезни своей. Наташа мурлыкала себе под нос песни Светланы Сургановой, и однажды мама попросила её, всё так же глаз не открывая:
- Пой погромче…
Наталья на мгновение от вышивки оторвалась, глянула на мать и запела громче:
- «О солнечные светлые пути! И всё-таки порою темень ближе. Я свет включу и ничего не вижу, а выключу – Вселенная, свети…»
А потом в его жизни появилась Нина…
Она милая такая была, домашняя, совсем на Наташу не похожая. Приходила с ним с работы, готовила ужин, кормила, сидя напротив него и подперев щёку кулаком, как когда-то мама. И даже так же точно спрашивала:
- Ну, как? Вкусно? Наелся или ещё подложить?..
А потом… потом Нина стала оставаться с ним до утра, чтобы среди ночи не ехать через весь город к себе в коммуналку. И утром они вместе шли на работу.
Ему, если честно, даже стыдно не было. А что? Наташа совсем увязла в заботах о маме. А он ведь, какой-никакой, но всё же мужчина.
Однажды, уже совсем поздно было, они с Ниной уже свет погасились и, обнявшись, затихли, постепенно в сон проваливаясь, неожиданно дверь в комнату распахнулась и вспыхнул свет. На пороге комнаты стояла похудевшая Наталья. Увидела. Сразу всё поняла и – смутилась, кажется… Что было совершенно на неё не похоже.
- Извините, - говорит. – Я тебе звоню, а у тебя телефон отключён. Вот. Пришлось брать такси и ехать… Вера Кузьминична умерла час назад. Ты поедешь сейчас или уже утром?..
|