Мам-Мыша

речь идет о каком-то непонятном для меня кактусе, у входа в Чайнатаун тоже стоял этот знак! – не в силах выдержать всю эту отповедь, перебил его Александр.
- Я должен был бы вас не пропускать, но тайское гостеприимство не позволяет мне это сделать, – заметил администратор. – К тому же вам уже пора на самолет, хотя опасаюсь, что и там у вас будут проблемы.
- Так подскажите же, что мне делать? – взмолился Александр.
- Сейчас я распоряжусь, чтобы вам принесли выпить подсоленной воды. Это единственное, что поможет вам прийти в себя. И еще: не вздумайте принять что-нибудь спиртное. Оно не совместимо с дурианом и грозит таким раздражением желудка, что в самолете мало не покажется.
Пришла горничная, принесшая Александру в номер каких-то сильных химических средств для чис-тки сантехники. Понятно, что выход не из лучших. Но как иначе заглушить аромат тайского деликатеса?

13
Люся очень переживала за поездку мужа. Вроде всего-то там три дня – так не здесь же, в Бангкоке. А тот вдруг с топазом из Таиланда вернулся. Может, это даже цейлонский топаз? Впрочем, не в этом дело. Александр подарил ей его тогда, когда она уже пере-стала ждать, когда он, по большому счету, вроде бы и не так нужен, когда даже воспоминание о том проз-рачном волынском самородке покрылось трещин-ками, и октагон кристалла утратил совершенство очертаний формы… Вообще вся история с покупкой булыжничка-топаза по случаю и без квитанции казалась ей сомнительным литературным фарсом. Ну, не такой Александр по жизни. Слишком правильный он, без всяких там выкрутасов. В жизни не пойдет на что-либо противозаконное.
Кофе был уже выпит. Голова… Да как же она раскалывается… Надо ж, вспомнила музей МГУ! Вот ведь память – почтовая рыбка…
Вечный студент-скрипач со своим ирландским мотивом.
Таиландский топаз лежал в магазине.

14
- Да что я, в конце концов, жду и нервничаю? Может, ювелир уже на месте?
Люся вошла в магазин «Роялти» и, конечно же, вновь встретилась с продавщицей, недоуменно поднявшей брови.
- Я здесь мимо проходила… А ювелир еще не пришел? – запинаясь, как школьница, спросила Люся.
- Я уже отправила на фабрику и сообщу вам о результате, – плохо скрывая раздражение в адрес наивной бестолковости Люси, ответила продавщица.
И вдруг Люся откровенно спросила:
- Я, конечно же, буду ждать, но скажите, а как вы сами-то думаете, он – настоящий?
Вопрос смутил продавщицу, совершенно убежденную в том, что у клиентки разряда Люси не может быть натурального топаза такой величины. С другой стороны, удивляла готовность Люси распилить камень на комплект, если она знает, что камень-то искусственный, а здесь столько денег платить за работу.
- Я думаю, что в вашем сертификате написано все так, как надо, – совершенно невозмутимо ответила она. – Вы сомневаетесь в гарантиях фирмы?
- Нет, просто это подарок от...
- Понимаю, дорогая, от друга, – продолжила продав-щица, – который не хотел раскошелиться, или просто у него была финансовая напряженка. Что ж, мы живем в Израиле…
- Да, – утвердительно кивнула Люся.
- Вам сразу нужно было мне об этом сказать, тогда бы не пришлось посылать и на экспертизу и устра-ивать этой истории с распилкой камня для гарнитура. Я-то сразу подумала, что кулон ненатуральный. Не поймите меня неправильно, но мы можем подобрать вам что-нибудь недорогое, но достаточно изящное, а то интеллигентная дама, а на шее, простите меня, – вульгарная поделка. Девчонки из армии такой шир-потреб носят, мы с вами – все-таки другое поколение.
- Да, вы, пожалуй, правы, – почему-то очень грустно сказала Люся. – Я подумаю относительно скромного комплекта, когда вернусь за кулоном.
Она отметила про себя, что впервые, даже мыс-ленно, не назвала подарок от Александра топазом.
Туча опустилась так низко, что, казалось, подползла к стеклянной двери «Роялти». Стоило Люсе выйти, как небесная толстуха выдавила из себя несколько тяжелых капель прямо на грудь Люси, не защищенную сомнительной голубою стекляшкой.

15
Когда Александр доехал до аэропорта, он вдруг вспомнил о пакете с кулоном для Люси:
- Да куда же он запропастился этот пакетик? – недоумевал он. – Пропасть! Так я ж потерял его в тот самый момент, когда одурел от дуриана! А кто-то, находящийся рядом, просто воспользовался этим. Кулон с серти-фикатом фирмы и чеком, можно даже вернуть в магазин. Для тайцев это деньги!
Дело было даже не в самой по себе пропаже… Это был шанс что-то склеить… Со времен обручаль-ных колец Александр не подарил ей ни одной юве-лирки. Его жена и без того столько лет казалась ему счастливой, хотя понимал, что для женщины все зна-чимо. Если даже не носит, так хранит себе в какой-нибудь шкатулочке. Хотя, честно говоря, он бы ей очень понравился – три переливающихся, сияющих камушка – фиолетовый аметист, густой синий сапфир и голубой топаз – маленькие, как дрожащие росинки, но в изящной горделивой оправе. И так все мило сплеталось в этом кулоне в лирическую композицию, что даже ему, закалившемуся в горниле жизни от всяких там сантиментов, и то подарок нравился. А Люся… Она бы точно разволновалась и сказала, что именно о таком всю жизнь и мечтала, а там знай так это или не так. Но только такой вещицы у нее никогда не было. И его, как мужа, до сегодняшнего момента это почему-то особенно не угнетало. А тут вдруг решил купить то, что не продается или не дотягивает до замены…
- Вашу квитанцию, пожалуйста, – прервал поток мыслей Александра дежурный из камеры хранения.
- Да-да, – собрался с мыслями Александр.
Он взял свой медицинский чемодан. Унылая мысль настойчиво возвращалась:
- Это мы, мужики, письма выбрасываем, а женщины, ну, вроде Люси, – перевяжут и спрячут. Мы уж и забыли давно, о чем писали и что обещали, даже что делали, и то забыли, а женщины все помнят. Чувствительные они... А если, к примеру, несентиментальные, так какому ж мужику приятно, чтобы все, что с ним самим связано, его же женщина и забыла? – размышлял про себя Александр. Потом, вспомнив наставления администратора, еще раз выпил подсоленной воды, которую горничная участливо дала ему с собою в бутылочке, – вот Люся, сам не знаю, когда так ее ранил, что потерял. Другая она, не та. И рядом, а другая… Вроде давно не дети. Димка ее, вон университет уже закончил и даже остепенился от загулов, и на жизнь не жалуется. Значит, все у него в порядке там, в России. Девиц, небось, меняет направо и налево. Значит, сын живет и в ус не дует, а тут не знаешь, как через двадцать с лишним лет совместного проживания к жене подойти!..
Так вышло, что когда Александр с Люсей поженились, он не усыновил Люсиного сынишку. Три года ему тогда было. Почему не усыновил? Не смог! Законный отец не дал разрешения. Развод разводом, а отцовство отцовством. Куда против советского закона пойдешь? Но это ничего не меняло в его отношении к Димке – он же Люсин. Может, и не была бы она без него такой, какой он ее встретил и какой полюбил! С Димкой ладил, воспитывал, как родного! Все было, как у людей. Но Люся панически боялась предать своего Димку и наотрез отказалась еще рожать! И ведь убедила-таки Александра в этом. Так – невзначай – ранила в мужчине мужчину. А теперь он ее – невзначай – отказал парню в гости приехать. А вдруг останется здоровенный лоб на его шею со своими выкру-тасами? Ну, не получают гражданства в стране национального Восхождения неусыновленные рус-ские!!! Ехали и не думали, что такое бывает. Два взрослых вроде бы грамотных человека. Опять против закона не попрешь – только теперь уже израильского закона! Жизнь здесь трудная, а начинать другую – нет тебя. Там вроде жили и жили, Димка, опять же, маленьким был, а теперь… Куда ехать-то? Всем свалиться в одну полуторку? Вот так всю жизнь прожили, работали, работали, а на квартиру так и не заработали… Ну, вроде здесь якорь бросили – купили-таки себе жилье – так по гроб жизни должны расплачиваться.
А Люсю разве отпустишь к Димке? Чего доброго, возьмет и останется. От нее сейчас чего хочешь ожидать можно.Только и живет, что своими почтовы-ми рыбками – эсэмэсками по мобильнику… Не та она теперь, тяжело с нею… И на якоре, и без воды… И во всем для нее вроде бы только он, Александр виноват – весь первородный грех на нем, словно двадцать с лишним лет и ни в одной семье жили. Не говорит в лицо, не обвиняет открыто, но видно, что мучается.
Вот женился бы Димка и своей семьею зажил бы, может, и она бы не так страдала, ну, не ребенок же он – взрослый парень… А она вбила себе в голову, что бросила сына – бросила из-за мужа! И что с нею здесь поделаешь? Высохла от собственного самоед-ства за эти годы. И невозможно ее ни в чем пере-убедить. Молчит себе и все, только в глазах – слезы. Мол, обижена я судьбою, и не лезь в душу, свое дело сделал! А ездить – по уши в долгах… Ну, понравился бы ей кулон, может, хоть улыбнулась бы лишний раз…
Ну, надо ж быть таким дурнем, чтобы, как подросток, пойматься на дуриане! Вот и думай после всего этого, какие умные голландцы были, что придумали на воде бакены со своей системой цветов, световых и звуковых сигналов, а здесь, на суше, – перечеркнутую колючку не понял!

16
Александр встал в очередь на регистрацию. И вдруг…
- Доктор Алекс, доктор Алекс...
Александр не обратил внимания на тихо перекаты-вающийся звук женского голоса. Свою миссию он выполнил, ну разве что еще в какого-нибудь дуриана вляпаться. Тут он услышал вновь:
- Доктор Алекс, доктор Алекс.
Он обернулся. В толпу регистрации к нему про-тискивалась маленькая пожилая. Он бы и не узнал ее, если б не глаза – такие обезоруживающе чистые, ка-кие в его сознании всегда ассоциировались разве что Богоматерью.
- Доктор Алекс, – она, наконец, приблизилась к нему. – Доктор Алекс… – она не знала ни слова по-ан-глийски, поэтому ничего больше сказать не могла. Говорили ее ореховые глаза, смотрящие на него, как на Спасителя.
Она протянула ему пакет с какими-то тайскими сухофруктами и застыла на какое-то мгновение в полупоклоне.
Один из пассажиров-тайцев, регистрирующихся на соседний рейс, случайно наблюдавший эту сцену, неожиданно подошел к тайке и что-то ей по-тайски сказал. Она засветилась от радости. Незнакомец обра-тился к Александру на английском:
- Доктор Алекс, я помогу даме перевести то, что она хочет вам сказать. Она – мать вашего больного.
- Я помню, – утвердительно кивнул Александр.
- Она благодарит вас за сына, которого в их деревень-ке все считали давно пропавшим, который, возможно, и умер бы вместе со всеми заработками в вашей стра-не, и она так и не узнала бы где его могила. Но вы успокоили ее сердце…
- Понимаете, я его даже не лечил…
- Тайцев-наемников нигде не лечат – отписки в страховке, – очень сухо вставил переводчик. Но Александр уже не мог не продолжать:
- Я как врач доставил пациента в ступоре, уже нерабочего, честно говоря, вообще непригодного к какому-либо труду, – словно оправдываясь, выпалил Александр.
Крупные слезы потекли по морщинистому лицу матери тайки. Глаза, словно грецкие орехи с отко-лотой скорлупою, стали перепончато-прозрачными со светлыми, волнистыми ядрышками, совсем как у ребенка.
Александр вдруг вспомнил, что видел все это в какой-то давным-давно забытой давности. Так в детстве он отличал, что если кто обманет или обидит, то только не с такими глазами.