внешность.
Беда моя в том, что я предпочитаю без слов: мол, сама понимаешь, чего мне надо, — но большинство ждут нежных слов и вкрадчивых уговоров, утончённого подхода и полунамёков, а не сразу хватать за пизду, за сиськи и заваливать или даже стоя. Поэтому фартило мне редко, большинство посылали подальше.
Но если уж которая соглашалась, обычно вдвое старше, некрасивая и вдовая — замужних боялся (мужу пожалуется), разве что сама напрашивалась, — то ебал её как просто бабу, а не как родственницу, и более не стыдился, и никогда меня не мучила совесть о содеянном.
С родственницами всегда было по одному разу, повторить не хотел — в смысле, через день-другой, то есть через время, ну а сразу мог повторить, если она не сильно возмущалась:
— Как ты мог такое? А ещё в очках и вроде вежливый, интеллигентный, щелкопёр хуев. Повторить не дам, и не проси, тут я просто растерялась от неожиданности; застал меня врасплох, только встала, спросонок плохо соображаю, ещё не оделась толком, трусы не надела, а ты тут как тут — завалил и засадил. Ты хоть понял, с кем занялся любовью? Ты хоть понимаешь, кого е…ёшь? Я ж тебе золовка вроде (сватья,свояченица, сноха, троюродная сестра, двоюродная тётя, племянница), забыл? А ты, мудило, засадил свой надменный хуище мне в вежливую пиздёнку и ебёшь зажмуркой — стыдно паразиту, в глаза мне смотри. И даже не спросил разрешения. Давно в меня влюблён, говоришь? Это не оправдание, я-то не успела тебя полюбить. Ага, я ещё и виновата: разнагишалась перед тобой, так думала — родня и у тебя на меня не встанет. На днях случилось наоборот: чужой мужик понравился, спортивный, мускулистый, вижу, и он меня хочет, легли в койку, а он не может… На тебя взглянула: сморчок, худой, не получится у него ничего, думаю, посмеюсь над ним, и не стала брыкаться, а ты вона как...
Исключение — свояченица, тут два раза, через выходные, когда вновь мог её навестить в Новом Иерусалиме; хотел бы ещё, но она вышла замуж и мы больше не пересекались.
Хотя она тоже ругалась:
— Зачем тебе разные женщины? Найди одну и остановись.
Я оправдывался:
— Даже у Пушкина было много женщин,
— Сравнил тоже, — возражала. — Ему это было нужно для вдохновения, он когда замужнюю Анну Керн поимел, прекрасные стихи написал и навсегда запомнил это чудное мгновенье... Ты, когда мою замужнюю тётушку уебал, что написал. То-то...Вспоминаешь ли прекрасное мгновенье, когда она дала тебе на кухне через жопу?
— А мою пизду вспоминаешь? И как мной спящей овладел? И на том спасибо.
— На поэта ссылаешься. Поэт-то влюблялся в длинноногих стройных сверстниц, а у тебя странный вкус. Только появился, на меня ноль внимания, и только на мою тётушку смотришь с вожделением, на её пышный оттопыренный зад, толстые ляжки, а ведь она старше меня на 20 лет.
Тётя у меня любвеобильна, ни одну ширинку не пропустит, если случилась оказия. Думала, что ночью ты на неё залезешь, она спиной почувствовала, что ты её хочешь, но в первую ночь ты не решился, потому и удивилась, что ты ко мне, под одеяло влез. Думаю, полежим по-родственному, погреемся, а ты начал тыкать стояком в бок и шепчешь на ухо: дай ебать. Эх, думаю, была не была, ведь у меня тётушкиных прелестей нет, зато передок классный и поэт бы на меня пялился, а не на тётю.
Однако на меня не рассчитывай, замуж выхожу, а ты молодец, за вечер познакомился с тётей, с официанткой, танцевал с отдыхающей и все толстозадые, а спал всё же со мной, стройной и длинноногой, со мной ебался в первую ночь со всем пылом голодного на интим студента и мне лестно, что я была у тебя первой женщиной здесь в Иерусалиме, жаль, что вообще не первой… Вот ведь как бывает, в день приезда тебе дала, а жених месяц ухаживает, не даю, только после свадьбы.
Понравилась моя пизда, то-то, но ещё раз её почувствовать нельзя: через час жених придёт.
Если с тётушкой не сложится, здесь в санатории полно солидных замужних дам в твоём вкусе. Они считают, ежели на отдыхе не случился краткий адюльтер, то весь отдых насмарку. Дам-то много, а мужиков для адюльтера мало.
Так что для тебя здесь раздолье, хочешь тётушку, хочешь официанту, хочешь соседку или любую отдыхающую: епи-не-хочу, пока молодой.
***
Вообще, с моими любыми женщинами хотелось повтора через день-другой всего с тремя — так впечатлила меня их п…да, — но не случилось из-за обстоятельств непреодолимой силы.
Одна подкарауливала меня и подставляла пизду: «Я ей про лепёшки, а она — не поебёшь ли?» Не отказывался. Некоторые звонили спустя время: давай ещё. Нет, говорил, женат я уже.
***
Потом уж, спустя время, свояченица посмеивалась надо мной:
— Да не спала я, притворилась, а ты настырный оказался, так свояченицу захотел, стучал-стучал — и отворила я тебе свою пизду. Да я уж днём почувствовала, что хочешь меня поебать, да стыдишься у бабы попросить.
Не отпирайся, что только тётю хотел с вечера, а меня захотел только ночью, обеих ты хотел, а там как получится.
А попросил бы вечером— на всю ночь твоя, а так это была не я и не твоя. Не возникло у меня отклика: жених есть, ты молод для меня и свояк к тому же.
— Но, когда мой вошёл в твою, я почувствовал её животворящую нежность, и в этот миг я её любил и слил в неё своё напряжение и, может быть, ещё нежней любил тебя.
— Ах, как романтично, но ещё раз: ты считаешь, что у нас было, а я считаю, что не было. Но не буду лукавить, мне понравилась твоя настойчивость, это не был ответ на твою любовь, просто пожалела твои муки.
Ну ладно, если это тебя утешит, я тебе дала по-дружески, как гостю, как свояку, наконец, и только разок, но не переспать — понимаешь разницу. Между прочим, рядом в комнате живёт соседка по коммуналке... давалка, понимаешь?
— Да не хочу я давалку, хочу недотрогу...
— Признаюсь, и мне случалось влюбляться с первого взгляда, и сразу хотела его, а он считал, что просто знакомы, можно поболтать. А я под разговор раздвигаю ноги, смотрю ему в глаза и ликую, видя, что у него встаёт.
А если у мужчины встал и рядом женщина, которая его хочет, то он уже себя не помнит и он в моей власти: хватит болтать, пора ебать.
— Не вез мне в этом на родственников, — продолжала она. — кто бы мужского пола ни навестил проездом — комната у меня одна, стелю ему на полу подальше от своей кровати, — всё равно непременно утречком выбет меня, а днём поехал дальше, словно бес в них по утрам вселяется.
Ночевал пятнадцатилетний двоюродный племянник, кадет, утром подходит: «Тётя, у меня пиписка затвердела впервые, что мне делать?» — «Что делать, что делать… лечить тебя будем...»
Ночевал семидесятипятилетний двоюродный дед, генерал в отставке, думаю: этого можно не опасаться, весь седой, беззубый, зарос — настоящий Карл Маркс, — и ошиблась: утром ножки мне деловито раздвинул, «салазки» загнул и два часа терзал... Таких больших хуёв больше не видала... Заканчивай, говорю, на поезд опоздаешь. Прав классик: любви все возрасты покорны: «юный корнет и седой генерал».
Хорошо хоть ни разу не залетела. Невинность потеряла с дядей Мишей, тётиным мужем, мне — 15, ему — 45, были проездом, тётя спала на кухне, а ему, как нарочно, постелила в четырёх шагах от меня. Я уж потом поняла — нарочно. Навалился ночью, я и пикнуть не успела, а он уже хозяйничает у меня там. Могла бы сбросить его, даже изобразила протест, но согласилась: понравился, во-первых; во-вторых, уже об этом подумывала, подружки уже похвастались, что познали это, а я отстала — и чёрт меня догадал посекретничать об этом с тётей. К утру я на него зашипела: «Хватит уже! Пять раз тебе мало? Вали давай на свою лежанку, вот-вот твоя проснётся».
Застирала простынку от красных пятен. Утром делаем вид, что ничего не было. Тётушка всё, конечно, просекла, но тоже сделала вид…
***
— Ну, дала тебе разок, бесстыднику, — это уже мне, — небось, не распробовал, какая у меня классная горячая п…дёночка, а сиськи глянь какие. Второго не будет, замуж выхожу, поезд ушёл. Впрочем, зарекаться не могу.
Бесплатный совет: не бойся у баб просить, мол, дай разок, — у десятерых попросишь, девять откажут, а это нормально. А дальше надо договариваться, а не сразу лапать.
— Милая, да мы же сейчас вдвоём, давай попрощайся с девичеством перед свадьбой, устрой себе девичник со мной.
— Ох, научила на свою голову. Упросил, своячок, так и быть, дам напоследок, но только раз. Да покажи сначала свой х…, я ведь в ту ночь его и не видела… Что? Ещё хочешь? Ты не забыл, нахал, бесстыжий, паразит, обладай и разъебай что у меня завтра свадьба и первая брачная ночь. А в ту ночь чего второй раз не захотел? Я обиделась до слёз.
— Чего-чего… Жениха боялся: утром придёт, ты скажешь, он мне морду набьёт. Ты не выдала, я и осмелел.
В ночь перед свадьбой мы с ней занимались любовью по всем правилам, до утра... Она даже заорала...
— Потише ты, тётя же твоя спит на кухне.
— Не бойся, она всё знает, про ту ночь я ей рассказала. А она не удивилась. «Да я, — говорит, — и не сомневалась, что у вас это случится, дело молодое. Что ж ты хотела? Ему постелила рядом со своей кроватью, а мне на кухне. У мужиков по утрам встаёт, и они себя не помнят; ты как-то у жениха ночевала, а я на твоей койке устроилась, так он утром и на меня залез — думал, говорит, что тебя ебёт... А когда понял утром ошибку, не слез и днём продолжал... Я уж и шипела на него, и стыдила:
— Ты хоть понимаешь, кого ебёшь? Я не свояченица, я её тётушка, понимаешь сколько мне лет или тебе всё равно, лишь бы баба и лишь бы была пизда? Губы не поцеловал, титьки не потискал, сразу туда. Впрочем, не ты первый у меня такой. Ну ладно, меня не узнал, темно, но хуй-то твой должен был заметить, что пизда-то другая.
— Должен был заметить, — отвечает, — но... не заметил…
— А попа у меня пышка и ляжки шикарные, не то, что у племянницы, тоже не заметил? Не до этого, говоришь, было лишь бы совать и совать туда. А женщина ждёт, чтоб слова любви при этом говорил, тогда она раскроется и ещё не раз позволит ебать.
И по жопе лупила, и в морду его бесстыжую плевала, и пугала:
— Как теперь я перед мужем буду оправдываться?..
Ноль внимания, как об стенку горох... Не может остановиться, ебёт и ебёт... И я вдруг смирилась и начала подмахивать... Вернее, сжалилась, чувствую, как ему хочется в меня слить, решила помочь; он тут же кончил и на моих грудях прилёг отдохнуть и заснул. А я не шевелюсь, глядь — батюшки, встрепенулся и снова засадил и ебёт... И всё изменилось, я уже шепчу:
— Милый, люблю-люблю. Ты у меня первый после мужа, племянница врёт, что я всем даю. А с тобой гораздо слаще, чем с мужем, вот что адюльтер-то животворящий делает.
И он:
— Я тоже тебя люблю, девочка моя, ты у меня первая и единственная
— Да какая я тебе девочка? Я на 30 лет тебя старше.
И с племянницей -молодкой у тебя уже было?
— Нет-нет, не было, ты всех моложе и красивее, моя королева.
Хитрец, врёт, а приятно...
— Не отпирайся, я на кухне всё слышала, не спалось. Ещё бы, ты весь вечер на неё глядел с вожделением: смазливая, молодая, а на меня ноль внимания: старовата, невзрачная. Думаю, если студент не промах, решится попытать удачи, племянница не устоит: слаба на передок. Хоть и свадьба у неё на носу.
Дайте ходу пароходу
Расколоть на Истре лёд,
Дайте девоньке свободу
Пошалить останный год!
Так и случилось, к утру вы поладили, кровать заскрипела: ебёт, молодку, мерзавку, паршивец, а я начала в такт похлопывать
