В будущем настоящие люди целиком исчезнут. Останутся только выродки чудовищного скрещивания людей с пришельцами. У паразитов сознания от пришельцев нет совести, нет души, нет чувства вины. Вот почему они бесчеловечны и смертельно опасны для нас, людей. Но люди, как правило, беззащитны перед ними, ибо последние, эти паразиты сознания, способны проникать в само сознание большинства людей, независимо от их воли и осознания. Единственная возможность противостоять им в своем сознании – это иметь постоянно работающее собственное самосознание, которое препятствует их вредоносной работе по освоению и заселению человеческого сознания.
Это ладно, но что остается делать мне? Ничего из того, что может спасти положение человечества. Оно обречено. Спасаться нужно самому себе. Говорится же в святой книге: «Спасутся не все. Остальные сгорят как солома». Туда им и дорога. Сами виноваты. Не я. У меня же другой путь. Это путь к тому, кто еще остался, - я сам. Важно в конце времен не потерять самого себя. Потерять себя – это и значит сдаться врагу рода человеческого на милость. Этим грешат многие из нас. Мне с ними не по пути. Путь к Богу, к истине у каждого человека свой, неведомый другим. Этим путем и является отдельно взятый человек. Все дороги ведут в Рим. Но они начинаются с отдельно взятого места каждого. Бог то общий, да человек нет.
Правда, говорят, что сообща веселее и надежнее. Врут, как всегда. В «сообща» нет меня. Там есть всё, кроме меня, кроме Я. Это в Я есть все, в том числе и я. Только не все являются им. Я вот явился себе, не миру. Именно это и важно тогда, когда наступает безликое, которое отнимает лик у всех.
К этому безликому трудно привыкнуть. Оно еще не имеет человеческого лица, не адаптировалось к нему. Точнее говоря, все, к чему оно прикасается, становится личиной, маской, которая прикрывает, маскирует то, что есть ничто. Прежние формы не-бытия в образах дьявола (знати) и сатаны (нуворишей) стало привычным для человека. С ними человек уже живет тысячи лет. Сейчас между ними: силами дьявола (неравенства) и сатаны (уравнения в низости) идет борьба. Бог оставил нас. Но за этой борьбой скрывается то, что является для нас непривычным, необычным, чужим. Оно уже здесь. Как прежде Слово обитало с нами и было между нас, так теперь безликое и безмолвное обитает с нами и находится между нас. Это антихрист. Скоро появится первое поколение слуг антихриста м6ежду нами. Он уже прибыл и скоро пришельцами станем мы сами. К сожалению, мы не сможем сосуществовать с ними, как мы сосуществовали с бесами и сатанистами. Слуги антихриста есть простые счетные машины. Они не ведают эмоций. Искусственные существа бесчувственны. У них нет души. Новое поколение, которое еще не появилось, будет бездушным. Для них дух – это пустой звук. Они еще более абстрактны, чем сам дьявол, Люцифер.
Глава восьмая. Идеология как высшая и последняя стадия развития магии
Меня с самого детства мучила мысль об идеях. Уже тогда я думал, что, чем я занимаюсь, и есть то, что люди называют идеологией. Теперь уже в преклонном возрасте я понимаю, что мне для мысли следует держаться от идеологии подальше. Но что это такое и почему мне следует держаться от нее подальше? Это еще тот вопрос! Буквально слово «идеология» можно перевести с греческого языка на русский так: «слово (логия) об идее». Но что оно собственно означает? Означает ли оно слово в идее или идею в слове? Что такое слово в идее? Это идея слова? Но какое оно имеет отношение к идеологии? Никакого. Но может быть идеология есть явление идеи в слове? Чем она является в слове? Смыслом? Есть ли смысл в идеологии или в ней сплошь одно значение?
Если в идеологии и имеется смысл, то он утаивается от слова, является невысказанным. Он подразумевается, но не проговаривается. Этот смысл скрывается, прикрываясь словом. В данном случае смысл есть задняя мысль, которая заслоняется предметным значением. В этом (идеологическом) смысле предмет есть маскировка намерения, которое мотивирует идеолога как идея, замысел. Идеолог – идеологический человек – намеренно скрывает мысль, чтобы заговорить зубы публике, чтобы отвлечь ее внимание от мысли, от духа и привлечь внимание к букве, к слову. Для чего он делает это? Разумеется, для материи, для материализации идеи. Он превращает идею в вещь, в слово. Это превращение сродни оборотничеству. Но тогда есть ли он в идее или идея есть в нем как нечто другое, чем она сама?
В философии идея является в мысли ее формой, тем, чем держится мысль в материале (информации), в данном чувством. В идеологии же она является в слове предписанием, внушением держаться, придерживаться социального или политического строя, буквы закона общества. Если философ служит идее, то идеолог использует идею так, как если бы она служила ему. Вот именно, «как если бы» (alz ob).
Идеология по своему строению внутренне противоречива. Она есть двузначная конструкция, состоящая из слова и идеи, Слова материально, идея идеальна. В слове происходит материализация идеи, ее разоблачение. Если слово реально, то идея ирреальна, иллюзорна. Ее материализация утопична, то есть, место идеи в реальности пусто, призрачно. Предмет идеи есть своего рода пассажир без места, но с билетом. Правда, этот билет волчий. Он потому волчий, что то, о чем говорит идеолог, есть некоторого рода абсурдный объект, вроде круглого квадрата. На словах он есть, но в реальности его нет. Он утопичен. Предмет идеи идеолога утопичен. Но идеолог выдает его за реальный предмет, тем самым подменяя им настоящее положение вещей. Он скрывает его, держит в уме, создавая видимость того, что идея имеет имя не с проста. Ведь не бывает имени якобы без предмета.
Размышления об идеологии естественно привели меня к мысли о конце. Нет ничего совершенного, даже в нашем представлении идеального. Всему приходит конец. И совершенное или идеальное в том виде, которое нам доступно, - в виде представленного в сознании, - по идее того, что совершено, стало самим собой, имеет конец в самом себе. Оно дошло до предела и на вершине жизни теряет себя в себе для себя, проходит, приходит к смерти. Приходит ли оно к маразму, как приходит идея в идеологии, или проходит мимо: какая разница для того, что уже случилось? Так и я случился и умру. Так все приходит и уходит во вселенной, растворяясь каплей сущего в океане существования. Одно бытие остается. Оно более определенное, более предельное, чем сама жизнь. Но вместе с тем и менее живое. Жизнь есть нечто среднее по отношению к бытию как минимуму и максимуму, то есть, условию ее рождения и исчезновения. В этом смысле бытие является точкой отчета жизни, ибо оно, как, впрочем, и жизнь содержит в себе собственное отрицание, - не-бытие. В нем есть ничто, как в жизни – смерть.
Глава девятая. Телесная, душевная, духовная любовь
Но влечение к смерти противоестественно для человека. Естественно влечение к жизни. Это влечение и есть человеческая любовь. Однако в человеческих отношениях есть место и для влечения к смерти. У кого оно есть, у того оно угнетает, делает несчастным, ибо ему жить да жить. Чтобы вытеснить его и не быть несчастным, человек замещает его влечением к другому, того же пола, что и он.
На самом деле геи и лесбиянки, а так же прочие трансвеститы одержимы влечением к смерти. Занимаясь любовью с подобными себе, они пытаются преодолеть такое влечение. Следовательно, их любовь является превращенной формой любви к жизни.
Обычные мужчины и женщины любят друг друга. Это нормально. Но они не додумывают свою любовь до конца, до следующего акта любви. В любви важно не то, что есть, а что следует дальше. Что же дальше? Для мужчины другая женщина, чем эта. И для женщины другой мужчина, чем этот. Таков закон жизни любви. В ней важнее всего разнообразие. Оно доставляет наибольшую радость. Чем больше любовников и любовниц, тем лучше. В результате все любят всех.
Однако человек – ограниченное одним телом существо. Это тело его. Он никак не может понять, что с помощью своего тела можно наслаждаться другими телами, противоположными ему, тем самым восполняя естественное для с-ебя телесное одиночество. Такое телесное удовольствие и есть счастье, доступное всем людям, которые имеют потенцию жить и давать жизнь другим. Но они в силу своего животного эгоизма не хотят делиться с другими своей радостью, своим счастьем.
По своей природе полигамны не только мужчины, как обычно говорят женщины, но и они сами. В силу самосохранения общества, чтобы не ссориться из-за женщин, которые на самом деле любят разных мужчин, люди табуировали любовью связь женщины со многими мужчинами. Тем самым они сделали их несчастными. Они довольствуются тем, что им внушают, - что они моногамны. Так проще растить детей. В результате женщины приносят в жертву семье свое дамское счастье иметь как можно больше разных, всяких мужчин. Поэтому так часты разводы, которые случаются еще чаще, чем браки.
Про мужчин и говорить нечего. Каждая новая женщина ему кажется лучше предыдущей. Видимо, обратной стороной любви является привычка. Она притупляет любовное чувство, которое мужчина ищет на стороне. Поэтому он ходит налево. У него даже орган любви смотрит налево: Ему так сподручней.
Другое дело – другая, иная, уже не телесная любовь между мужчиной и женщиной. Для многих она не доступна. Почему? Ответ прост: человек, прежде всего, есть телесное, физическое, материальное существо. Только у некоторых людей есть душа. Точнее, она есть у всех. Но далеко не у всех она находится в проявленном состоянии. Тем, у кого она проявляется, мало для счастья обладать телом любимой или любимого. Душевная любовь, в отличие от физической любви, избирательна. Она любит уже не саму любовь, вернее, не сам акт любви, но конкретного человека. Такая любовь является самопожертвованием. Она жертвует ради любимой/любимого всеми другими возможностями телесной любви, ее разнообразием. Для душевной любви не обязательна телесная радость. В ней человеческая сексуальность как животная страсть сублимируется в нечто неведомое обычным людям, делая их необычными, превращая людей в чудесные существа.
И только для избранных есть еще одна любовь. Это духовная любовь. Это не та любовь, которая рассеивается по многим телам, или та любовь, которая концентрируется на одном лице, но та, что творит саму реальность. Если к душевной любви больше расположены некоторые женщины, то к духовной любви склонны единичные мужчины. Она восполняет им недостаток того, что они не женщины. Причем это восполнение не носит превращенного характера любви гея. Любовь гея есть пошлая пародия на духовную, идеальную любовь. Кстати, именно идеальную любовь окрестили платонической любовью. Однако именно его, Платона, обвиняют до сих пор в том, что он гей. Какая несправедливость. Самое противное совершенной любви называют ею же. Менее пошлой является любовь лесбиянки. Хотя и она вызывает естественное чувство жалости к женщине, которая так и не познала того, что значит быть женщиной,