Чашка кофе для героя

что вокруг тебя продолжается феерия: мысли крутятся, задачи решаются, тебя тянет не в сон, а сделать себе еще чашечку кофе, да с чем-то вкусненьким, «Оh Mio Dio!». Мысли идут в разнос, серотонин зашкаливает, карусель желаний крутится, фейверки! В общем, все как всегда у обычных сов. Зато утром – развалюха, пропеченная солнцем, медленно ползущая в центр города до ближайшего кафе провести реаниматорские действия с помощью первого попавшегося кофе.  Высказать все жалобы ему, ему одному.  Кофе единственный, кто безропотно выслушивает мои жалобы каждое утро на этот мир, так подло  и непоправимо захваченный жаворонками.  Совы тысячелетиями проклинают вас,  а вам все нипочем – каждое утро прыгаете и веселитесь, как заводные обезьянки. По нашему мозгу. И каждый ваш прыжок отдается эхом в нашей бедной, умной, но дико уставшей голове. Я был парнем хоть куда. Но я всегда был совой в мире жаворонков.
3 глава
Я выполз из кафе, жмурясь на беспощадное солнце в своей черной одежде, зажав в руке еще одну доп. батарейку – стакан ледяного фраппучино. Да, по девчачьи, согласен, но доза кофе там была что надо, и было, в общем-то, все равно, чем она там была, каким слоем сливок прикрыта: ударный компонент, мой источник силы там присутствовал, и мне было, собствнно, по фиг, что еще. Дел предстояло немеряно. Мой счетчик лени отсчитал, что я абсолютно бездарно потратил утренние часы (на которые так молятся жаворонки), что дела зависли надо мной как дамоклов меч, готовый в любую секунду ударить, что я лоханулся не по-детски. Я засуетился (а это нам запрещено), посмотрел на небо, однако ж донесений не было. Сел на скамейку в ближайшем парке в кусты сирени, которая своим запахом хотела залезть в мой нос, мои ноздри, рот, мои легкие, во всего меня, проглотить, разжевать и выплюнуть 16ти летним влюбленным подростком, в кинотеатре обжимающим на первом свидании коленки прыщавой девчонки из параллельного класса, взволнованным, трепещущим от ее прикосновений, вдыхающим запах ее волос…Тьфу! «Сирень, не на того напала»,- строго сказал ей я и она успокоилась и перестала душить меня своим ароматом. Я тарабанил пальцами по стенке моего бумажного стакана: кофе предательски теплел, и вот я уже не обладатель ледяного фраппучино, а владелец некоей непонятной кофейной жижи, того и гляди дно стакана прорвет. «Эх»,- вздохнул я, -«где бы ни работать, лишь бы не работать». Казалось бы -  вот оно счастье.  Да что там, мне же все обзавидовались, когда меня направили в Сочи, да и я сам прыгал на одной ножке от счастья – какая же это работа посреди солнечного курорта, о котором все только мечтают – это радость, счастье, это прям «ооо, повезло так повезло» и все такое. Я бы и сам с радостью пританцовывал, но где то, в каком-то кусочке сердца немного саднило – я все время думал о настороженном взгляде Михалыча,  когда распределяли участки работ на это лето. Михалыч свой человек, не из завистливых,  да у нас и честно говоря, зависть была запрещена и никто толком и не завидовал – так, по человеческой привычки могли повздыхать и все.  Когда Михалыч смотрел на человека так, это могло означать только одно – в горячую точку отправляется человек, под артобстрел, лежбище темных, в самую жопяную жопу из всех жопяных жоп. И дай Бог, вернется вообще оттуда. Я знал этот взгляд. Михалыч так смотрел на тех, которые потом не вернулись. И в этот раз он так посмотрел на меня. При воспоминании об  этом взгляде под ложечкой немедленно засосало. Я отогнал от себя черные мысли, которые радостно построились вокруг меня по спирали в виде мух и начали роиться. «Ну же, ну же»,- сказал я сам себе,- «возьми себя в руки. Да, от Центра нет никаких сообщений, да, жарко, да, я чувствую угрозу, разлитую в воздухе, но это не повод паниковать». Охреневшая чайка пролетела близко к моему носу. «Думай, парень, думай, к чему это все»,- бормотал я себе под нос, сжимая стакан с теплой кофейной жижей. Ответ не замедлил себя ждать: в какой то из моментов я сжал стакан так, что теплая кофейная жижа прорвала кофейную крышку и выскочила как советская ракета на белоснежную юбку прекрасной незнакомки, которая опрометчиво собралась присесть на другой конец моей скамейки. Я испугался, ожидая скандала, начал бормотать извинения и искать салфетки по карманам (спойлер: их нихренашечки не было), прекрасная леди только улыбнулась и громко сказала «1:0. Не в твою пользу». А дальше? А дальше, клянусь вам, она испарилась. Я остался стоять, оцепенев, пока сирень не взяла дело в свои руки и не стрельнула в меня своим наглым запахом опять. Тогда  я понял, что мне нужно срочно уходить  от этого места: кто бы она  ни была, она знала правила игры, соответственно, здесь оставаться было небезопасно. Я вечный, ни хрена не помнящий, студент. Было, было такое занятие: если вам говорят «1:0» не в вашу пользу, значит с вами давно уже идет игра, а вы, как желтенький глупенький цыпленок, ни фига не соображаете. С вами давно уже играют. Вы, попавший в капкан, находитесь внизу. Играющие вами  - вверху. Но это ровно до той поры, пока вы не сообразите. Так думай же, моя глупая голова, думай! Я был самым нерасторопным из всех студентов, это же очевидно, к бабке не ходи. Остальные-то стопудово все запомнили с лекции и давно убивали своих врагов их же оружием. Я же все тормозил, все жалел кого то, все сомневался в себе. Да и чтобы помнить всё, чему нас учили, нужна отменная память, а моей оперативки вечно недостает… Кто же блин была эта девица?! Почему «1:0»?! И ежу понятно, что дело совсем не в пролитом кофе, отнюдь, кофе здесь совершенно не при чем, он оправдан, заберите! Кто она, она …она блондинка или брюнетка? Какого цвета ее глаза? И вдруг я с ужасом подумал, что совсем не помню, как она выглядела. Я помнил только цвет ее платья: белый. Потому что на него не замедлил опрокинуться мой кофе, и оттого, что ее платье было белым, эта катастрофа представлялась еще более непоправимой. «Так так так»,- по стариковски пробормотал я,-«значит, это что получается…значит она была функцией…какой то функцией, которая могла помешать или помешала …чему – то….» Думай, болван, думай! И тут меня резко осенило: в момент ее появления, о чем я думал?! О чем?! Я думал о взгляде Михалыча, которым он сопровождает бойцов, которые могут не вернуться с задания. Я вздрогнул, снова вспомнив этот взгляд, который я получил сразу же после объявления моей командировки в Сочи. Среди кучи поздравлений, объятий, выкриков, пожатия рук я помнил, все больше мрачнея, только этот взгляд, прожигающий своим холодом насквозь. «Вот оно чо, Михалыч»,- по ходу дела, придется мне тут сложить мои белые косточки. Ну, ничего, ничего, поборемся. Вы просто меня не знаете. Я взял еще один стакан кофе и сделал портал до Морского вокзала. В этом я был спец – даже  горячий кофе не расплескал. Северная привычка пить горячее даже в 30ти градусную жару. Тот, кто бесконечно мерз, никогда не сможет согреться. Глупцы те, которые мне бесконечно говорят при знакомстве: «Ооо, ты же с севера? Значит, должен любить холод». Тот, кто промерзал не единожды до костей, вполне после этой фразы может двинуть вам между глаз. Сытый никогда не поймет голодного. Тот, кто мерз годами, да что там, десятилетиями, утыкивая советские окна в общежитии, нося бесконечные пуховики, принимая как трагедию, когда ломается обогреватель, покупая фрукты, надеясь на витамины( а они всегда оказывались перемороженными) – он никогда не поймет счастливого сочинца, проводящего весь год в шортах.  Ни один южанин никогда не поймет северянина, при каждом минутном луче солнца выскакивающего на улицу, чтобы успеть загореть. Ведь на севере лето всего один день, и то, в этот день ты - на работе. Никогда не рискуйте сказать северянину, что он должен любить холод. Никогда. Забудьте эту глупую шутку, она ни фига не смешная.
4 глава
Я встал прямо перед зданием Морского вокзала, жмурясь на белоснежные яхты, морщась на солнце. Надо бы прикупить солнцезащитный крем. Надо ценить ту человеческую оболочку, которую дали поносить в этой жизни. Старались, делали. Надо относиться с уважением. Я смотрел на море, море смотрело на меня. Море мурчало как сытая кошка, облизывая всего меня. Солнце целовало макушку, изящно намекая что вот – вот испепелит меня в моей черной одежде, как миленького, испепелит и не оставит мокрого пятна. А я ему улыбался. Из соседнего двухэтажного здания, вытянутого сосиской, доносились крики – кто то азартно играл в боулинг на втором этаже. На большом экране светились цифры «0:0» -можно было подумать, прохожим было большое дело до того как там идет игра, кто выигрывает и кто проигрывает.  Приезжие были заняты одним вопросом: где бы прилечь погреть свое белое тюленье тело на сочинском солнышке, слопать кастрюльку мидий в сливочном соусе и дернуть пивка. Местные же были озабочены деньгами во всех их проявлениях. Всем, в общем-то, было по фиг до того, кто и с каким счетом там играл в боулинг под глупые довольные визги. Рядом бойко шла торговля мороженым, довольные дети жадно откусывали огромные куски сразу, едва получив его из рук мороженщицы. Да,  мороженое для детей, что пиво для взрослых – невинно выглядит, но масштабно вводит в соблазн. Я вздохнул о несовершенстве этого мира и уже собирался идти гулять дальше, как вдруг увидел, что цифры на табло боулинга поменялись на «1:0» и меня тут же прошиб холодный пот. «Не в твою пользу»,- раздался противненький голосок в моих ушах и тут же я упрямо прошептал: «Это мы еще посмотрим». Они явно обнаружили меня.  Обнаружили и окружили? Этого я еще не знал. Как же я устал, как я устал. Эта бесконечная битва ведется уже несколько тысячелетий. Мы все с нетерпением ждем ее завершения, а вот наши противники – не очень.  Потому что это означает смерть для них в этой реальности и вечные мучения – в другой.  Я запахнул тренч, не смотря на 30ти градусную жару, отхлебнул еще моего целебного напитка, схваченного в соседней с портом лавке. Брал горячий, продавец настойчиво предлагал холодный и с мороженым, а когда я отказался, тот посмотрел сочувственно. Я же говорю, южанин никогда не поймет северянина. Никогда. Я внутренне собрался, насколько можно было собраться на 30ти градусной жаре, четко ощущая, как внутри плещется уже не меньше 2-х литров кофе. Воздух раскалился и дрожал. Мне было не жарко – я установил силой мысли для себя комфортную температуру. Осталось понять, что же блин, мне суждено сделать в этом городе. И вернусь ли я из этой командировки живым, да, Михалыч?  Если максимально приблизить свою ладонь к поверхности моря в штиль, и держать ее над поверхностью воды долго- долго, можно почувствовать, как море целует твои руки.  Морю все равно до войн и примирений, ему все равно до того, кто сегодня победит и кто будет повержен. Море круче всех нас вместе взятых просто потому что в основном молчит и молча перекатывает свои огромные волны- валуны уже много веков. Море идеально, потому что оно не суетится. Оно все понимает. Оно слушает. Оно принимает. У моря нет вопросов. У моря есть всегда своя правда. Море – как лакмусовая бумажка отделяет вечное от наносного. И сколько же в моей жизни наносного, Господи…Какая же я неразумная, маленькая, вечно косячащая букашка перед