ВРЕМЕНА ГОДА

Жан-Себастьян остался непреклонен.
    - Помимо ушей, у стен есть глаза.         
    И такая умильная улыбка украсила лицо чёрного русского парня из африканского Конго, что впору было бы впечатлительным натурам прослезиться и высморкаться в платочек.
    Этими натурами друзья не были. Они лихо разделались с иностранным крепко-алкогольным гостем, залпом опрокинув в рот содержимое рюмок.
    Затем, немного зажмурясь, подышали активно носом и помахали ладонями перед лицом, будто что-то назойливое прогоняя.
    - Жан.
    - Да, месье. – посмотрел Жан-Себастьян на Ивана Семёныча.
    - Твоё мнение по поводу произошедшего, - сказал Иван Семёныч. – Надеюсь,
некие злопыхатели этот вопрос истолкуют правильно.
    - Серьёзно?
    - Вполне.
    Жан-Себастьян задумался.
    - Моя версия будет принята вами со смехом.
    Нико и Иван Семёныч промолчали.
    - Если отбросить все версии про цунами, катастрофу, что-то ещё немыслимое, пришедшее в голову… - Жан-Себастьян сделал паузу. – Вероятно, где-то далеко упал метеорит, типа Тунгусского.
    - А маловероятно, - в унисон проговорили друзья.
    - А маловероятно, - закатил глаза официант, затем вернул их обратно. – Я не сторонник конспирологических затей, - снова пауза. – Прибыли инопланетяне. Другого в голову ничего не приходит. Не надо аплодисментов. Они, - юноша вытянулся, головой указал в вверх, - давно среди нас.
    Иван Семёныч тихонько свистнул.
    - Не свисти, денег не будет, - сказал Нико. – Последняя догадка нравится больше.
    - Про Тунгусский метеорит?
    Нико скривился.
    - Контакт! Они – прибыли!
    В свою очередь скривился Иван Семёныч.
    - Брось, кацо, взрослый человек, а порешь ерунду.
    Нико загорелся.
    - Представляешь, что так и есть… Они сидят где-то в поле…
    - Под берёзкой.
    Нико продолжил:
    - В тени корабля. Наше солнце им непривычно яркое и ждут нас, а?
    Иван Семёныч покрутил головой.
    - Декаданс какой-то, в самом деле.
    - Вах, не умничай, да! Сидят и ждут – минуту задумчивость летала тенью по лицу Нико.
    - Вано, вот если бы тебе предложили написать приветственную речь представителям иной цивилизации, какими словами поприветствуешь их?
    Иван Семёныч ответил незамедлительно:
    - Прилетайте, мы вас не ждём!
                                                                                  Глебовский 23 ноября 2022 г.


                                              3. РЕНЕСАНС

                                                         
Исполненная хищной красоты ноябрьская осень весело отливала свинцово-синей прозрачностью чистого неба.
С инфернальной настойчивостью солнце делилось последним теплом и по утрам пар поднимался над жестяными кровлями, свиваясь в тонкие струйки.
С легкомысленной ветреностью шалил безобразник ветер. Он то бросал острые лезвия ледяных струй в лица прохожих, рискнувших прогуляться по улице, то запускал длинные шелковисто-холодные щупальца под одежду или нещадно бичевал бездомных псов, сгоняя их с нагретого места, или сдувал нахохлившихся воробьёв с веток, застывших в ожидании чего-то морозно-зимне-предсказуемого.
С ненавязчивой затейливостью осень меняла природные декорации: с небрежной щедростью избавлялась от летних и драпировала в изысканно-осенние на свой вкус.
Что-то ностальгически-тёплое напоминало позднее увядание.
Была ли то спонтанная вспышка и из памяти одно за другим поспешали-заскользили кадры из ушедшей бесповоротно молодости или ещё, более оправданное, выработанное за прожитые годы чувство циничного сожаления об упущенных возможностях и выгодах. Да и ладно, прошлое не вернуть. Умудриться бы будущее не проворонить.
Этими мыслями нагруженный по самую маковку, шёл Иван Семёныч по полупустым улицам города, как это было ровно год назад.
Суета и спешка, обычные в молодости, сменились возрастной умеренностью и рассудительностью.
Город пуст. Будни. До законного обеда далеко. Служащие и работники бутиков длинными цепочками очередей не атакуют заведения общепита, рассчитывая исключительно на толщину своего кошелька.
Посему, шлось Ивану Семёнычу легко, беззаботно, оставалось лишь смотреть по сторонам и с некоторой обиженностью осознавать: он не узнаёт категорически привычные места. Время летело вперёд с нарастающей скоростью и в этой гонке наперегонки менялась и жизнь вместе со всеми составляющими. То же происходило с городом: менялось лицо, ландшафт, местность преображалась, взамен старых ветхих построек величественно возносились к небу длинные стеллы стеклянных многоэтажек, лишённых архитектурной красоты, украшений, законченности зданий, всего того, что присуще старинным зданиям, современные коробки не блистали этим, а лишь уныло смотрелись, острыми гранями раня взоры жителей.
Подобно кораблю, плывущему без цели и не знающему места, где пришвартоваться, Иван Семёныч бесцельно шёл, куда глаза глядят, останавливался передохнуть минут пять на лавочке, полистать без той же определённости купленную утреннюю газету, лениво скользя по заголовкам и не вникая в глубокий смысл статей, очерков, заметок, концентрируя внимание на фотографиях с отцами города и прочией чиновничьей братией, коими густо пестрели страницы.
Шатания без цели в итоге приводят к какому-нибудь результату. В нашем случае, Иван Семёныч к своему удивлению остановился возле высоких ажурных кованых ворот городского парка, гордости горожан. Ещё более он удивился, отметив для себя, некоторые аттракционы работали и посетителей для них было достаточно. Работало колесо обозрения, так приятно иногда щекотавшее нервы.
Внучка называла его на свой, жаргонный лад – колесо оборзения. Всё потому, что шаловливыми детишки остаются, достигнув двадцатилетия и куда солидных лет, поэтому некоторые, с внучкиных же слов, шалили: бросали сверху конфетные обёртки и пакостили понемногу. Всё потому, что эти развлечения не несли за собой конкретного наказания, по принципу: не пойман – не вор. Внучка уверяла, что кроме бумажных самолётиков ничего не бросала и не краснела лицом, хотя Иван Семёныч чувствовал, что она безбожно врёт.
    Парк содержался в идеальной чистоте. Благодаря сохранившимся скульптурам из далёких послевоенных годов, несущих в себе флёр того времени, в парке частенько снимали эпизоды исторических сериалов.
    Другими словами, городской парк являлся место чуть ли не ритуальным в некотором смысле, где иногда накатывала грусть и где хотелось эту грусть исцелить в глубине зелёных, тенистых аллей и на скрытых от чужих глаз маленьких уютных полянках и лужайках.
    Иван Семёныч наметанным глазом определил прогуливающих занятия учеников, они мелкими группками шатались и громко обсуждали что-то своё. Также от его внимания не ускользнули молоденькие мамаши с колясками. Рассевшись на скамейках они, покачивая коляски, шушукались между собой.
    Как и летом, в большинстве киосков продавались любимые десерты, горячие и холодные напитки. В воздухе стоял устойчивый аромат жарящегося шашлыка.
    Иван Семёныч купил стаканчик кофе и стоял, выбирая укромное местечко присесть, чтобы никто не докучал. Скамейки, как назло, были заняты. Идти далеко от входа желания не было и внезапно он зацепился взглядом за мужскую ссутуленную фигуру, одиноко сидевшую в отдалении, с поникшей головой. И чуть было не закричал, узнав старого школьного друга, однако некоторая несообразность в фигуре заставила не делать этого.
    Нико его не заметил. Обратил внимание после приветствия, которое довольно громко произнёс Иван Семёныч.
    Нико поднял грустное лицо и Иван Семёныч ужаснулся переменам в облике друга.
    - А… Вано… Привет… - без интонаций, без прежне импульсивности проговорил вяло Нико.
    - Можно сяду?
    Нико кивнул и указал подрагивающей кистью руки на свободное место.
    - Садись, кацо… Конечно… Места всем хватит… - и указал рукой куда-то в сторону и вперёд и такая в его голосе слышалась непритворная грусть, гнетущее уныние, что Ивану Семёнычу передалось его настроение.
    - Что с тобой, Нико? – участливо спросил Иван Семёныч.
    Ответ последовал с замедлением.
    - А что со мной, Вано…
    - Ну, как… - не нашёлся Иван Семёныч.
    - Вот и я, ну как… Точнее, Вано, совсем никак…
    Иван Семёныч повертел полный стаканчик и отхлебнул.
    Установилось молчание, его можно было назвать неловкое или ещё как-нибудь.
    - Ты, Вано, пей… Пей кофе, - сказал Нико отрешённо. – Остынет. Холодный кофе также отвратителен, как горячее вино…
    - Почти ничего не осталось.
    Нико горько вздохнул. Тяжко.
    - Также и у меня, Вано… Почти ничего не осталось…
    Нико передёрнул плечами и мелко затряс головой.
    - Шутишь что ли… 
    - Нет, Вано, не шучу… Осиротел я… Ушла от меня Ниночка, моя любимая Нино… - сказал Нико и заплакал.
    Что говорить в таких случаях, Иван Семёныч не знал. Нужные слова только у героев в книгах находятся сразу.
    - Спасибо, Вано, что не говоришь слов сочувствия…
    - Да я…
    - Молчи, лучше молчи… Видишь, даже нет сил говорить и шутить, а нам грузинам это несвойственно…
    Скрывшиеся в голых кустах позади мужчин весело зачирикали птички.
    - Слышишь, Вано, птички поют… Солнце светит… Ветер дует… - Нико поднял лицо, по нему текли слёзы, он их не вытирал, голос подрагивал. – А Нино нет… Всё осталось, всё продолжает быть, только нет Нино… Ответь, Вано, в этом есть справедливость?
    Говорить на эту щепетильную тему с человеком, которого постигло горе, нелегко и Иван Семёныч промолчал. Честно говоря, у него не хватило бы духу вообще что-либо советовать.
    - Ушла, понимаешь, Вано, ушла… Днём почувствовала укол здесь, - Нико указал на сердце, - просит, дай таблетку. Выпила, не полегчало. Потом посерела и говорит, задыхаюсь… - Нико ожесточённо со свистом втянул носом воздух. – Вызвал «скорую». Быстро приехали, молодцы. Оперативно замеряли давление, аппаратом таким маленьким проверили сердце. Послушали. Врач отводит в сторону, так и так, подозрение на пневмонию. Увозят. Вечером Нино звонит, успокаивает, мол, Нико, не переживай, всё хорошо. Нормализовалось. Слушаю её, а голос у неё, бедненькой, дрожит. Говорит так, чтобы меня беречь. Зачем меня беречь, Вано, когда без неё ничего не нужно! – закричал Нико, - ничего этого. Мир стал однообразным, серым… под утро просыпаюсь в липком поту… Снилось всякое… мутное… Помню, стоит возле кровати Нино, улыбается, говорит что-то, я не понимаю… Прошу повторить… Она вдруг поднимает руку и машет ладонью… Вот так… - Нико покачал ладонью, - понял, прощается моя Нино со мной… И я ей хочу ответить, а не … не могу… Тело будто судорогой сковало… Просыпаюсь сидя на кровати… Звонок… Из больницы…Сообщают, крепитесь, мол, вашей… Супруги… Нет больше Нино!.. – Нико тихо зарычал через зубы. – Вот скажи, Вано, объясни мне неразумному, разве сейчас, в двадцать первом веке можно умереть от какого-то воспаления лёгких? Живём-то не в глухие времена, когда медицина была в зачаточном состоянии… Да и тогда как-то вытаскивали из лап смерти людей… А сейчас столько лекарств… Пеницилин-меницилин всякий… Вано…
    - Врачи как-то объяснили, сказали…
    Нико махнул рукой.
    - Что они скажут… - в его голосе ощущалась пассивность. –