мягкой травяной ковёр.
Тропинка появлялась впереди, исчезала позади последнего мужчины и за спиной у него возникали высокие, прозрачные непреодолимые стены.
Никанор Северьяныч первым остановился у могилы жены. Рядом по обе стороны стали остальные Никаноры. Привычным жестом руки, тыльной стороной ладони вытерли набежавшие слёзы. Глаза предательски блестели. Не сговариваясь, мужчины опустились на колени. Затем стали руками на землю и прикоснулись к сухой почве, - будто не было ненастного воя ливня здесь, в царствии вечного молчания и успокоения, - лбами.
- Прости меня, - проговорили мужчины вместе, каждый говорил от себя. – Прости, не уберёг. Не смог вовремя остановиться. Да что там говорить… - голоса мужчин прерывались, срывались на шёпот, хрип, кадыки ходили вверх-вниз, глотали с трудом сухую слюну. – Времени… времени-то сколь прошло, а никак не получается… Забыть, Нина…
Могильный холм слегка шевельнулся. Мужчины уставились тревожными взглядами на шевелящуюся землю. Покачнулся кованый металлический крест. Зазвенели выкованные из металла цветы, заколыхались лепестки, запели звонко металлические листочки, будто коснулся их дланью осторожно дядька-ветер. Поменял очертания крест, остался вроде бы прежним, но некие детали проявились едва заметно в конструкции.
Никаноры отпрянули, не вставая с четверенек.
И расколол небо громкий треск, сломалась ось, на которой держался небосвод, полетели с неба крупные градины, величиной с кулак взрослого мужчины; прозрачные, аки хрусталь, летели медленно, отражая гранями окружающее пространство: надутые пузыри облаков, похожие на свалявшиеся клочья шерсти серо-свинцового цвета, оголившиеся деревья, осиротевшую землю, ужавшуюся в берегах речушку с песчаными оплывшими берегами.
Длинная ветвистая молния ударила в землю, каждый ярко-смертельный отросток вонзился в землю вокруг могилы Нины и стоящих рядом мужчин, будто накрыл участок погоста золотистой клетью с живым золотистым плетением, разбрасывающим вокруг мелкие слепящие искры. Не переставая били молнии, гудела, дрожала земля, вздымались валы вывороченного грунта, выпирали наружу из недр старые и почти не тронутые тлением деревянные гробы и человеческие останки. Скалились ужасными оскалами черепа, ползли из глазниц толстые багрово-коричневые черви, вились вокруг костей гладкие блестящие змеи, подвижными телами увивая кости рук и ног.
Терзал гром устрашающими руладами, дребезжали струны невидимых арф, звонкими звуками рассыпались литавры и сухо ссыпалась с барабанных палочек мелкая тревожная дробь.
За пределами золотистой клети преобразилась земля. Зашевелилась, задрожала, пошла волнами, послышался шум, скрежет, гомон, визг.
- Нина, - взмолился Никанор Северьяныч, - никак что-то пошло не так? Ты уж прости нас, Нина!
Хруст перемалываемых костей насыпался сверху на Никаноров.
- Митрич! – воздели взоры к небу Никаноры, - можешь ты хоть в эту минуту…
- Не-е-е мо-гу-у-у… - завыл ветер и плеснул ледяной влагой каждого мужчину по лицу; кожа раскраснелась, вспухла, проступили багровые пульсирующие жилки.
- Мы ведь прощения пришли просить, Митрич! – превозмогая поразившую тело боль, прокричал Никанор Сильвестрыч. – Чуем, недолго осталось…
- Недо-о-лго-о-о… - повторил, завывая ветер.
- Срок подходит, - выкрикнул поражённый тою же немочью Никанор Силыч, - по всем приметам, скоро свидимся…
- Сви-и-иде-е-емся-а-а… - отшатнулся ветер от каждого мужчины, при этом старательно пытаясь повалить каждого, спеленатого им.
- Да выслушай же хоть раз нас, Митрич, полностью выслушай! Не вороги мы тебе…
Между ними и могилой медленно проплыла полупрозрачная сизая бесформенная тень. Совершила круг, второй, третий. С каждым оборотом вокруг начинало медленно происходить что-то неестественное. Выбивающееся из устоявшихся норм.
Во время очередного круга вокруг могилы тень исчезла.
Пошатнулась почва под ногами мужчин. Вжались головы в плечи. Ноги начали медленно погружаться в грунт, будто некто основательно вознамерился вбить их поглубже. Затрепетал крест, посыпалась с него появившаяся внезапно ржавчина крупными хлопьями, осыпались тронутые ржой лепестки цветов и полу-рассыпавшиеся ржавые листья со стеблями.
Потемнело сильнее прежнего небо, облака устремились вниз с исступлённым свистом и гиканьем, уплотнился воздух.
Никаноры начали разевать широко рты, стараясь вдохнуть загустевший воздух, пахнущий сырой землёй, гнилыми досками, истлевшими останками, рассыпавшимся в прах тряпьём.
- Хватит! – послышалось отчётливо из-под могильного холма. – Уймись, Митрич! – спокойно звучал красивый женский голос. – И вы, братья Никаноры, встаньте.
Обрушился мрак непроглядный и следом за ним просияло на лазоревом небосводе, очистившемся от мрачных туч, ласковое солнышко.
Глебовский 22 октября 2022 г.
3. ПОСЛЕ ГРОЗЫ
Далеко на горизонте, - грустно-синем и, отчасти, мрачно-фиолетовом, - ещё бесновалась, крутясь и ворочаясь, но уже остывая гроза. Вспыхивали яркие пятна в чёрных глубинах туч, где продолжала молния пускать острые стрелы и рокотал гром, скрипя неисправным небесным механизмом.
Ещё там, - в далёкой таинственности горизонта, - из низких, набухших туч опускались к земле толстые длинные извивающиеся чудовищные хоботы; к ним навстречу от земли летели изящно-проворные тонкие серо-сиреневые щупальца; постороннему абстрактному наблюдателю могло понравиться это медлительно-захватывающее зрелище, - неспешная битва двух неизвестных титанов.
Ещё вслед за ветром по застывшей в испуганном напряжении поверхности земли неслась, посверкивая фантастически позёмка прозрачно-красной пыли, с нею, перемешавшись в чудовищно-сюрреалистическую смесь, гармонично вплетясь искрили свежим золотом и ржавой охрой листья, послания неведомых отправителей неизвестным адресатам.
Ещё кое-где двигалась, сотрясая глубоко грунты земля. Бугрились плоские поверхности, через появляющиеся рваные раны в почве наружу вырывались, несомые внутренними гигантскими силами комья, корни растений, корешки трав, камни и неизвестного происхождения таинственно-загадочной формы предметы.
Ещё бурлила, вспениваясь и пуская массу пузырей вода в реке, распространяя окрест болотно-гнилостный аромат остывающей злости и перманентное амбре неизбежности в виде несущихся в диком темпе по мутно-свинцовой поверхности вымытые потоком и им же скрученные в жгуты водоросли и перетёртые в труху стебли высохшего камыша.
Ещё неуспокоенные, кружились в проясняющемся небе птицы и разносился их тревожный гомон далеко, туда, откуда приходят одни ненастья.
Ещё возбуждённые, нервно носились по неизвестным замкнутым геометрическим линиям звери и в бессильной ярости слышался повсюду злобный рык.
Никаноры стояли лицом к кладбищенским воротам и расходящейся в стороны ограде. Как и прежде до ненастья, по старинной ковке ворот цветасто расплескалась ржа, покрыла длинные лепестки металлических цветов и буро-зелёный мох грязными наростами покрыл оголившуюся кладку, грустно смотрелись выщербленные кирпичи с отвалившейся штукатуркой. Представить навершие на арке ворот в форме креста на месте невысокой абстрактной архитектурной выпуклости могла натура с сильно развитым воображением.
- Вот и всё, братья, - сказал, суровея лицом Никанор Северьяныч. – Боле нам тут делать нечего.
- Твоя правда, брат, - не замедлил произнести Никанор Сильвестрыч. – Не гоже далее дразнить Митрича. Не на шутку он нонче разошёлся.
- Да, уж, - вздохнул с некоторым облегчением Никанор Серафимыч, - с ним шутки плохи. Неровен час рассерчает сверх меры, тогда поздно портки ремешком подвязывать.
- Пример налицо, - проговорил Никанор Силыч, - ухо с ним надо востро держать. На сей раз обошлось и слава силам природы. Каково будет в грядущем, гадать стоит ли…
Успокоившийся ветер снова завёл унылую песню, выдувая со свистом жалостную мелодию из треснувшей свирели. Выбили струнный печальный проигрыш, ударив скрюченными пальцами-сучками по небесным струнам ветви. С громким надломленным треском старых барабанов отозвались с ферматой древесные стволы.
- Вспомнились мне, братья, одни строки, - проговорил Никанор Северьяныч, глядя перед собой, в развернувшуюся панораму осеннего дня. – Не подходят оне под нынешний момент, но чует сердце, как нельзя лучше показывают внутреннее состояние каждого из нас. Как, выслушаете, братья?
Промолчали мужчины, на какой-то короткий миг окунувшись во глубины собственного состояния.
- Верно ли считаю ваше молчание за согласие?
- Читай уж, коли собрался, - вразнобой ответили мужчины. – Знаем тебя, раз решил, не отступишься, как каждый из нас.
- Ну, что ж, - огладил бороду Никанор Северьяныч и с некоторым размышлением, начал:
Сказали мне, что эта дорога
Меня приведёт к океану смерти,
И я с полпути повернула вспять.
С тех пор тянутся предо мною
Кривые, глухие, окольные тропы…
Закончив, Никанор Северьяныч немного помолчал, покрутил головой, зачем-то сжал кулаки.
- Идёмте, братья…
Решительно, с нарастающей скоростью пошёл к дому.
Следом за ним поспешили Никаноры.
И зазвенел вдалеке, откуда и звуку-то исходить невозможно, тонким голоском колокольчик и незамедлительно откликнулись отовсюду хрустальные перезвоны, напевы и мелодии, будто ждали чьего-то позволения…
Среди сохранившихся частично декораций прошедшей грозы просматривалась тающая утренним туманом лаконично-красочная драпировка.
Возле покосившегося забора, сработанного в седые времена на совесть из крепких досок, остановилась молчаливая процессия.
Первым приблизился к калитке Никанор Северьяныч. Положил на поперечную доску калитки широкую ладонь. Придавил легонько. Отозвалась, старчески кряхтя, доска.
- Давно пора подновить, - да руки не доходят.
- Крышу не мешало бы перекрыть, - прищурив очи посоветовал Никанор Сильвестрыч.
- Ставни новые пришлись бы ой как кстати, - добавил по-хозяйски Никанор Серафимыч.
- Навести кое-чего кое-где, - вставил словцо своё Никанор Силыч.
- Знаю, братья, всё знаю. Повторю: руки никак не доходят, - веско проговорил, не ожидая оппонентских возражений Никанор Северьяныч и с плохо скрываемой грустью добавил: - Час попрощаться пришёл, что ли…
Прямо перед Никанором Сильвестрычем возник овальный яркий проём, лучащийся золотистым сиянием.
- Прощайте, братья Никаноры! – сказал и шагнул в него Никанор Сильвестрыч.
Над фигурой Никанора Серафимыча появилось подвижное серое облачко. Оно втянуло мужчину и раздалось из белесой мглы:
- Прощайте, братья Никаноры!
- Пришёл мой час прощаться, - сказал с сожалением Никанор Силыч. – Прощай, брат
