засеянные поля, частные ухоженные домики, взметнувшиеся гордо в высь стеклянные небоскрёбы, проваливался асфальт под едущим транспортом и обрушивались в образовавшиеся мрачные бездны целые жилые кварталы с жителями и домашними животными.
Паника, неразбериха, растерянность – эти верные сёстры любого губительного события и происшествия – охватила все континенты.
Горели ужасом глаза детей, женщин, стариков и мужчин: куда бежать, где искать спасение. Только эти слова слетали с воспалённых уст.
Мало кто заметил одну существенную деталь, - было не до вдумчивых и внимательных наблюдений, - впоследствии во время очередной передышки, некоторые всё же обнаружили некую странность: островками спасения неожиданно оказались строения религиозного культа любой религии и конфессии; вокруг них сохранялась неширокая, от ста до двухсот метров полоса земли, кольцом окружавшая здания. На этих нешироких полосах уверенности и спокойствия грунт сохранил свои природные свойства – прочность и неподвижность. И даже эти немногочисленные островки надежды не могли приютить оставшихся в живых.
Не избежали флюктуаций и поверхности всех водных источников. Вода в них вспенивалась, будто мгновенно вскипая от запредельных устрашающих высоких температур, меняла прозрачность на непроницаемый чёрный цвет; появившаяся на поверхности пеня застывала, напоминая коросты на ранах, вокруг них распространялся одуряюще-гнилостный, ни с чем не сравнимый тяжёлый дух. Он вызывал болезненные состояния у тех, кому не посчастливилось вдохнуть эти испарения.
Острая необходимость найти для выжившей части человечества, - жалкой части его, - место для проживания разрешилась просто: начали заселять провалы в грунте, исследованные на безопасность, внутри большинства обнаружились длинные пещеры вполне пригодные для существования.
Люди ушли жить под землю, подобно кротам…
Якутск 16 сентября 2022 г.
3. НЕБО И ЗЕМЛЯ
Если верить пророкам и кликушам, то лучше и не жить. Если веришь всей их несусветной глупости и чуши – умри сразу. Сразу, не выходя из лона матери, захлебнись водами, удушись пуповиной.
Хвала Космическим Богам, в их существование люди верят искренне, свято. Эта вера помогала во времена суровые, переломные, в часы испытаний. Как бы ни были суровы они, грядущее представлялось намного лучше.
Все эти представления связывались с надеждой, искренне живущей в нас. Поэтому, когда однажды разбудил не нудный трёп пророков – мы удивились. Вышли, влекомые тишиной, в пустые, гулкие коридоры подземелий и оглохли.
Тишина обрушилась на нас, привыкшим к постоянному гулу, мелодичным звоном. «Почему стоите, аки статуи, - раздался глас, - быстро ступайте на свет!» Первыми пошли отважные, за ними – дети, замыкали непривычное шествие старики.
Что же мы увидели, выйдя на поверхность, после мрака подземелий? Яркое сияние поглощало, заживляло небо, исчезала перфорация, пропадала мрачная мгла. Почва под ногами двигалась: заживлялись раны – затягивались провалы, сглаживались ямы.
Неведомые Боги исцелили небо, землю; дали человечеству шанс – испытание жизнью.
Якутск 28 сентября 2022 г.
ОКТЯБРЬ.
1. ПЕРЕД ГРОЗОЙ
Никанор Северьяныч, среднего роста мужчина зрелых лет стоял на невысоком нешироком крыльце в алой атласной косоворотке и одетом поверх стёганым жилетом, подбитым мехом молодого барашка, серые штаны из плотной ткани заправлены в высокие голенища начищенных до леска сапог. Чёрные кудри, едва тронутые сединой, шевелил незаметно ветер.
Серьёзным взглядом тёмно-серых глаз Никанор Северьяныч следил за медленно плывущими по низкому осеннему небу тяжёлыми тучами.
Изредка Никанор Северьяныч беззвучно шевелил полными губами, их скрывала щётка усов и аккуратная окладистая борода, то ли творил молитву, то ли вёл с кем-то безмолвный спор.
Также нечасто он медленно, с важностью крестился, закрыв глаза; едва сложенные щепотью персты касались левого плеча, напряжённый взор вновь устремлялся в небо, будто ждал от него какого-то известия. И снова шевелились беззвучно уста, продолжая прерванный спор с неким невидимым оппонентом.
Выглянув из-за угла добротного рубленного дома, налетал диким татарином со степи юркий, проворный ветер, остроглазый, любопытный, неутомимо играл уцелевшими тёмно-зелёными, битыми ночным заморозком листьями на ветках фруктовых деревьев в небольшом саду. Мёл метлой осыпавшиеся, пожухлые и свёрнутые трубочкой, словно письма неизвестному адресату, ломая, потехи ради, тонкие хрупкие веточки и противно скрипел, оседлав старый ржавый флюгер, сохранивший силуэт скачущего коня.
Никанор Северьяныч зорко следил за пустым подворьем: куры и гуси сидят в теплом курятнике, свиньи меланхолично хрюкают в сараюшке, пёс Лой не кажет носа из будки. Не упускал из виду и расшалившийся ветер, мысленно кидая тому под хвост сухие головки репейника.
Ветер создание эфирное, всё же уловил дружеские эманации хозяина, поспешил ретироваться со двора, скользя над самой землёй, оставляя за собой шлейф из мусора, листьев и пыли.
Никанор Северьяныч довольно хмыкал, не меняя выражение лица. На какое-то время восстанавливалось мнимое затишье. Успокаивалась вода в корыте для птицы, отражение неба в ней не дробилось рябью, а отражало всё величие; иногда с неба срывался короткий колючий мелкий дождь, выражая своё недовольство всем происходящим. В эти моменты вода в корыте украшалась ювелирными кружевами, появлявшимися на поверхности от вонзившихся в неё капель дождя и небо в такие минуты непременно по-старчески, с громыханием, кашляло и смеялось жидко над этой проказой.
Никанор Северьяныч ловил краем глаза не только происходящее у него дома, что творится у соседей и где-то там не очень далеко, где берега обмелевшей речки, впадающей в осень, заилились, воздух пропах тиной и гнилыми водорослями.
В прежние годы, - когда Никанора Северьяныча звали ласково Никушей, - эту реку, в её широком месте, не могли переплыть взрослые парни и мужики, отличные пловцы, считавшие воду своей второй родной стихией.
Водилась в чистой воде рыба. Счастливчики хвастались богатыми уловами и вёдрами таскали раков. Отдельные рыбаки божились, что встречали сома, но доказать факт не могли.
Со временем река начала мелеть. Масштабные мелиоративные работы истощили водную жилу. Построенный высоко по течению завод загадил воду отходами производства. Рыба ушла. Берега заболотились. В нынешнем состоянии её трудно было назвать рекой, но и язык не поворачивался сказать ручей.
Воспоминания растрогали ненадолго. Никанор Северьяныч коротко тихо вздохнул. В нём с рождения был стержень; раскиснуть себе не позволял ни в молодости, ни сейчас, когда пошёл на убыль пятый год от полтинника прожитых лет под солнцем. Когда дошла до него страшная весть о супруге Нине, только крепче сжал губы и на лицо надел маску отрешения.
Много лет минуло с той поры. Не забыть, да и зачем? Как не забыть соперника, пытавшегося отбить Нину до свадьбы и не оставившего попыток в часы, когда она должна была родить. «Люблю! – кричал соперник. – Отпусти!» Хотел тогда и сейчас иногда возникало желание в вечерние смутные часы бесед с самим собой, сказать ему, мол, что, ты-то о любви знаешь. Тогда просто выбросил за порог и пригрозил расправой, коли ещё наведается.
Ветер вернулся. Ему наскучило бренчать на струнах провисших проводов, попытки изобразить мастерскую игру провалились, выходила не мелодия, а какая-то какофония.
На сей раз он не стал проказничать, опустился послушным псом рядом на ступеньку и издал непонятный звук.
Никанор Северьяныч скосил глаз. Прозрачная тень бесформенной кляксой разлеглась на почерневшей от времени доске и кашлянул, дескать, сиди уж, коль пришёл. Не прогонять же.
Небо не менялось. Облака-тучи плыли по нему туда и обратно. Большие облака-тучи поглощали маленькие. Маленькие быстро выпрыгивали из больших. Всякий раз это небесное развлечение оканчивалось одинаково – внезапно хлестал плетью косой дождик. Воздух пронзительно сырел, влага впитывалась землёй, и она всё больше раскисала.
- Выходи, что маешься, - неожиданно к кому-то обратился Никанор Северьяныч густым басом.
Рядом с ним на незначительно расширившемся крыльце появилась мужская фигура, полная копия хозяина двора.
- Здравствуй, Никанор Северьяныч! – голос гостя был похож на звучание медного колокола.
- И тебе быть здравым, Никанор Сильвестрыч, - ответил хозяин. – Как дела?
- Всё по-старому, - уклончиво ответил Никанор Сильвестрыч. – Без изменений с небольшими изменениями.
- Узнаю любителя пофилософствовать и напустить в речь туману, - усмехнулся Никанор Северьяныч. – Прямо сказать, что шило в зад воткнуть.
- Иначе жить нет интереса, - живо откликнулся Никанор Сильвестрыч. – В отсутствии оного самому интерес придумывать приходится.
Что-то снова привлекло внимание хозяина, и он прикрикнул, но с нотками ласки:
- Хватит маяться, будто девкам красным перед свиданьем. Выходите, не томитесь.
Крыльцо снова немного расширилось и рядом с хозяином и его гостем появились две мужских фигуры, ничем от них не отличавшиеся; ни внешне, ни одеждой.
- По серьёзной причине задержались али из баловства? – с юморком поинтересовался Никанор Северьяныч. – Никак девки распутные речами сладкими руки-ноги повязали?
Двое вновь прибывших едва заметно смутились, улыбаясь.
- Да как сказать… - начал первый и второй закончил: - От тебя ничего не утаить.
- Говорите, как есть, - подбодрил хозяин.
Мужчины поклонились почти до земли.
- Сначала, здрав буди! – произнесли в унисон.
Никанор Северьяныч ответил поклоном.
- И вам не горевать. Тебе, Никанор Серафимыч, и тебе, Никанор Силыч! – Никанор Северьяныч положил руку на плечо Никанору Сильвестрычу: - Вижу, ты, Никаноша, не рад будто.
- Очень рад, - с прежней поспешностью ответил Никанор Сильвестрыч. – Учусь управлять эмоциями.
- Это зачем же?! – удивились три Никанора.
- Бают умные люди, - продолжил Сильвестрыч, - на эмоции много жизненной силы уходит, отсюда и сокращение лет, отмеренных природой. А жить-то, братья, подольше хочется.
Три Никанора почтительно помолчали, переваривая слова.
- Умные люди не всегда умные слова говорят, - огладил бороду Никанор Северьяныч.
- По поводу эмоций и энергии, - огладил бороду Серафимыч, - это по воде вилами писано.
- Жить тебе дольше хочется, - повторил манипуляции с бородой Силыч. – Будто мало живёшь, ей же ей! С другой стороны – любопытно, какая кому корысть от этого будет.
Сильвестрыч нисколько не смутился; посмотрел на братьев.
- Не о себе пекусь одном, о вас тоже думаю.
- Думать – дело полезное, а о ближнем, вообще, похвальное, - с
