мерой невзгоды, побои, неприятности и лишения, которым несть числа, - она категорически не желала создавать неприятности другим. Так чудесно, воистину по-божьи, она была устроена.
И вот под крыло такой уникальной в смысле характера женщины и попал Максим, сняв у неё после Университета комнату, где он горя не знал, повторим, где жил как у царя за пазухой… Ну а дальше, дальше ему надо было включаться в работу по добыванию уже собственного угла - не чужого, не съёмного. Максим не грамма не сомневался в том, что у него это всенепременно получится. Залогом чему была его молодость, здоровье недюжинное, живые пока что родители и накопленные за время учёбы деньги, главное, - “подушка безопасности” на чёрный день. А впереди его ждал приз - да какой! - Мезенцева Татьяна Викторовна - его БОГИНЯ СЕРДЦА, ДУХОВНЫЙ МАНОК или ЛУЧЕЗАРНАЯ ПОСЛАННИЦА НЕБА, АНГЕЛ ВО ПЛОТИ!!! - которая была где-то рядом по-прежнему, продолжала дальше учёбу в родных стенах МГУ. За неё он горы готов был свернуть, реки поворотить вспять, до солнышка рукой дотянуться. Эту чудную девушку он обязательно разыщет в назначенный Богом срок, зная теперь её подмосковный домашний адрес, - обязательно! Но только тогда это всё случится - встреча и всё остальное, трогательное, нежное и интимное, - когда он уже сам станет твёрдым москвичом, а не командировочным жителем Рязанской области…
Глава 16
«И испытать тебя мне надо;
Их много, ищущих меня,
Неповторяемого взгляда,
Неугасимого огня.
И вот тебе ответный свиток
На том же месте, на стене,
За то, что много страстных пыток
Узнал ты на пути ко мне.
Кто я, ты долго не узнаешь,
Ночами глаз ты не сомкнёшь,
Ты, может быть, как воск, истаешь,
Ты смертью, может быть, умрёшь».
/Александр Блок/
1
В среду утром 19 сентября взволнованный Кремнёв топтался на железобетонном крыльце у дверей конторы на улице академика Волгина, поджидая приезда товарищей-сослуживцев - Казакова и Кокина. Точный адрес своего первого столичного места работы он узнал накануне вечером у двух Саньков, когда, найдя жильё на Таганке, приехал к ним в Новогиреево за вещами.
Сашки прибыли на городском автобусе, как и сам Максим, и подошли к проходной спустя десять минут после него самого, в 8,50 по времени, поздоровались весело, с жаром пожали товарищу руку, после чего оба дружно юркнули внутрь здания через входные двери, пообещав скоро вернуться и провести Максима внутрь. Минут через десять на крыльцо вышел Казаков действительно с временным пропуском в руках, оформленным на Кремнёва, провёл товарища через проходную и повёл его после этого на 4-й последний этаж по узкой лестнице - туда, где их отдел и располагался. Друзья быстро поднялись наверх - молодые были, резвые и задорные! - после чего Казаков по-хозяйски распахнул единственную на этаже дверь и завёл Максима в огромных размеров комнату, занимавшую пол-этажа, достаточно светлую из-за широких и длинных окон, сплошь заставленную шкафами с бумагами и столами с сотрудниками. Все столы были заняты, как заметил Максим, за ними сидели и работали женщины зрелого возраста, которые как коршуны вцепились глазами в нового молодого сотрудника, заинтересованно изучая его с головы и до ног на предмет дружбы и всего остального. От их хищных и похотливых взглядов Кремнёву стало не по себе: не привык он быть в центре всеобщего внимания.
Казаков, что зашёл следом за Кремнёвым, попросил того постоять и подождать немного, а сам за шкафами скрылся в поисках начальства. И пока Максим стоял и ждал, переминаясь с ноги на ногу на входном пяточке, он от нечего делать принялся вертеть по сторонам головой - изучать окружавшую обстановку, которая ему не понравилась сразу же, тоску и уныние вызвала. А чем и из-за чего? - Бог весть! Может потому, что контора эта левой была, временной или случайной, изначально созданной для блатоты, которая тут всем и заправляла фактически, по-чёрному рубила бабло. Это Кремнёву было понятно ещё в Университете, и на соответствующий лад настроило его - резко негативный и отрицательный. Поэтому всё, что он видел тут, в том числе и люди, казались какими-то временными и не настоящими по этой причине, жалкими и убогими приспособленцами-приживалами, не жившими будто бы, а только ещё готовившимися жить, копившими для этого деньги и силы...
Ждал он сослуживца не долго, ибо не прошло и минуты, как справа из-за шкафов к нему навстречу вышел темноволосый кучерявый парень среднего роста и возраста в сопровождении Казакова. Он, пронзив Максима недобрым колючим взглядом, что взгляд Беклемишева очень напомнил, протянул ему для приветствия руку, влажную и мягкую как у бабы, и тут же представился Ильёй Яковлевичем, начальником одного из двух секторов. Максим, как полагается, назвал себя полным именем, но услышал в ответ иронично-насмешливое: «Я знаю, молодой человек: пропуск Вам только что выписывал. Да и анкету Вашу недавно читал, которую Вы весной написали, изучал её с пристрастием и дотошно. Так что знаю про Вас всё, что касается родословной и места жительства»… После такого вступления ошеломительного Илья Яковлевич повёл Кремнёва, за которым бодро шествовал и Казаков, в правую часть комнаты, также густо заставленную столами с сотрудницами, поднявшими головы как по команде и дружно обернувшимися на звук шагов. Они с улыбками на лицах кивали проходившему мимо Максиму головами в знак приветствия. Максим в ответ кивал и улыбался им...
В конце помещения, у стены, как куркуль на рынке восседал Сашка Кокин за небольшим дээспэшным столом в окружении толстенных папок с бумагами, с улыбкой наблюдавший за ними троими, подходившими к нему. Рядом с Кокиным Максим заметил два свободных стола. За один из них, что был совершенно пуст, его в итоге и посадили. Другой, соседний, с бумагами, был столом Казакова.
«Отныне это будет Ваше рабочее место, - с неким налётом высокомерия заявил ему Илья Яковлевич, останавливаясь и рукой показывая на пустой стол, при этом внимательно рассматривая и изучая пришедшего, составляя первое впечатление о нём. - Располагайтесь здесь, привыкайте к коллективу и обстановке. Будете сидеть рядом с Кокиным и Казаковым - Вашими университетскими товарищами. Так что скучно Вам у нас не будет, надеюсь. Располагайтесь и обживайтесь, короче, а я минут через тридцать к Вам подойду - и мы познакомимся с Вами поближе»…
2
Так именно и начался первый рабочий день героя нашего романа, Кремнёва Максима Александровича, - с негатива, повторим, от окружавшей его обстановки и от самих людей, временщиков презренных и тошнотворных. Усевшись за указанный стол и проведя по нему ладонью, чтобы убедиться, что стол чистый, Максим после этого опёрся о крышку стола локтями и принялся тихо трепаться по очереди с Казаковым и Кокиным - узнавать от нечего делать, чем они занимаются в данный конкретный момент. Лениво слушая рассказы товарищей, он одновременно стрелял глазами по сторонам раз за разом, изучая остальных сотрудников, что сидели на их половине и без стеснения разглядывали троицу из МГУ. Это были молодые женщины в основном, может даже ещё и девушки, недавние выпускницы столичных вузов, которые без-церемонно сверлили его, новичка, горящими похотью глазами и выстраивали в голове некие тайные планы по-видимому. Были среди них и хорошенькие, миленькие и фигуристые, как отметил для себя Максим, - но и только. Дальше этой оценки мысли его не шли, ибо сам-то он никаких планов в смысле служебных романов, тем паче - создания семьи, здесь для себя не строил, намереваясь побыстрее отсюда уйти к чертям собачьим.
А ещё он невольно сидел и думал про Илью Яковлевича - нового начальника своего, которого сразу же и машинально переименовал в Илюху. Неприятное впечатление в душе Кремнёва этот Илюха оставил по себе с первых минут знакомства. Уже потому, хотя бы, что жил и работал по принципу, который был чётко и откровенно написан на его хитрющем сальном лице крупными буквами и без труда читался другими: «Я - начальник, ты - подчинённый, а значит - дурак. И значит просто обязан передо мной лебезить и кланяться. Иных отношений с подчинёнными я не приемлю и не терплю, по-иному вести с собой тебе, мой дорогой, не позволю»… А подобного вида общения, крайнего, дерзкого и вызывающего, Максим никогда и нигде не допускал: ни в Москве, ни дома. Хотя, справедливости ради надо сказать, что такого откровенного хамства даже и университетские профессора себе не позволяли в отношении студентов: все они были сугубыми либералами и паиньками…
3
В 10-00 по времени, с получасовой задержкой, к нему подошёл наконец Илья Яковлевич, начальник того сектора, где предстояло трудиться Кремнёву, важно сел с ним рядом на стул и не спеша, хорошо поставленным голосом стал рассказывать про работу, при этом не сводя своих цепких и хитрющих глаз с нового подопечного. Он, не мигая и с неприязнью плохо скрываемой, что под конец обернулась почти что враждой, смотрел на Максима при разговоре. Максим с ухмылкой оборонительной смотрел на него, плохо начальника понимая и слушая. Смотрел и думал с неким злорадством и удивлением: «Ведь молодой человек ещё этот Илья: лет 30-ть ему по виду, не более того. Мы с ним почти что ровесники. А уже как держит себя с подчинёнными, как себя ведёт! Как старая и заслуженная учительница с первоклашками - ни дать, ни взять! Говнюк недоделанный, малахольный! Засранец! Ничтожество! Уже и по отчеству просит его называть - как большого и важного!... Еврей похоже по виду. Точно, еврей! Ошибки нет. Ох-как любят они выпендриваться перед нами, гоями, и как любят нас третировать и унижать! Я это ещё по Университету помню… Где он учился-то, интересно, этот индюк, и что сам закончил? Небось, пединститут какой-нибудь областной, где они массово учатся?! А туда же - в гении исторической мысли себя определил, в начальники и учителя! Жажда власти и карьеризм у таких м…даков на первом плане! Что он вообще делает в этом гнилом и гиблом месте, интересно было бы знать? Неужели же исключительно из-за бобла тут трётся столько-то лет, бобло тут как капусту рубит?...»
А у гонористого начальника были иные мысли и настроения насчёт молодого сотрудника, которые без труда, опять-таки, читались на его скривившемся от недовольства лице, что сделалось под конец беседы серым, злым и враждебным, не сулящим Кремнёву ничего хорошего в будущем: «МГУ, говоришь, закончил, чушкарь рязанский, неумытый! Ну-ну! Посмотрим теперь, каков ты в деле, в работе. Как будешь крутиться передо мной юлой, педераст, и ходить по струночке. Всё, чему тебя в Университете учили тамошние профессора - забудешь как страшный сон: оно тебе больше уже не понадобится. Теперь я тебя буду учить уму-разуму, буду профессором у тебя и научным руководителем одновременно! В бараний рог тебя скручу, шабес-гоя чумазого и норовистого, половой тряпкой сделаю, отхожим местом! Ты у меня попляшешь гопака перед всеми, гадёныш, повеселишь тут нас! А не станешь плясать, дерьмо собачье, начнёшь выпендриваться и кочевряжиться! - ушлём тебя из Москвы на Урал в срочном порядке, переиграем распределение. Это всё сделать легко! И будешь там до старости гнить, про учёбу в Университете местным алкашам и дебилам
