царица слишком добра ко мне, – сказал Тутмос с довольной улыбкой.
– Я всего лишь воздаю тебе должное, – ответила Нефертити и продолжила: – Новые советники мужа составили для него полный отчёт о том, что происходит в стране. Прочитав его, мы с мужем пришли в ужас. Почти всё что производилось у нас, присваивалось спесивой знатью и жадными жрецами, из которых самыми алчными были жрецы бога Амона. Когда-то они шли служить ему, чтобы вымолить мир и процветание для народа Египта, но эти времена давно прошли: Амону стали служить, чтобы обеспечить сытую жизнь для себя. А между тем, что это за бог, почему его следует почитать больше, чем других?
– Он бог небес, а что может быть выше неба? – сказал Тутмос. – По крайней мере, так утверждают жрецы Амона.
– И это вдвойне неправильно! – горячо возразила Нефертити. – Во-первых, он бог воздуха, а это далеко не то же самое, что небо. Разве небо состоит из одного воздуха? Разве на нём нет звёзд, и они не наполняют его светом? И уж, конечно, звёзды выше воздуха, поэтому и тут жрецы Амона неправы.
– Однако именно они хранят Книгу мёртвых, без которой нет надежды на спасение души в загробном мире, – снова возразил Тутмос, скорее чтобы услышать опровержение Нефертити, чем подтверждение этих слов.
– О, да! Они всегда ссылаются на загробный мир, будто являются единственными, кто знает правду о нём! – иронически воскликнула Нефертити. – Но разве лишь те, кто почитает Амона и его жрецов, достойны спасения? Нет, загробный мир одинаков для всех, и суд, который вершится там над людскими душами, не зависит от того, во что веровал человек и веровал ли он вообще; перед судом Осириса предстают все, кто покинул наш мир, без различия верований и народностей.
Книга мёртвых рассказывает, как вершится этот суд: Осирис восседает на троне посреди огромного зала как верховный судья; ему помогают сорок два других бога, знающие всё, что происходит на земле. В центре зала стоят весы, на которых боги Тот и Анубис взвешивают душу покойного: её кладут на одну чашу весов, а на другую – перо богини истины Маат, чтобы проверить, насколько праведно он жил.
Горе тому, чья душа отягощена грехами и перевешивает истину! Эту грешную душу тут же пожирает страшное чудовище Аммат, у которой туловище гиппопотама, лапы, как у льва, а пасть, как у крокодила. Души больше нет и никогда не будет, она канула в вечное небытие…
Счастье тому, чья душа легка и не перевесит истину на посмертном суде! Он будет жить на прекраснейших полях Иалу, где царит вечная весна, и где спасённые души проводят дни без печали и забот.
***
– Так написано в Книге мёртвых, но причём здесь жрецы Амона? – продолжала Нефертити. – От них ничего не зависит: спасение души – это забота самого человека. Таким образом, жрецы присваивают себе то, что им не принадлежит. И так во всём: они покушаются даже на верховную власть – они хотели бы, чтобы и фараон подчинялся им.
Для того чтобы изменить жизнь Египта к лучшему, надо было ограничить, если не прекратить совсем, непомерные притязания жрецов Амона. Мой муж и я поняли это, и мы знали, какой бог нам поможет. Среди всех богов право верховного божества принадлежит, разумеется, Атону. Он бог света: его живительные лучи пронизывают весь мир, а без него была бы холодная безжизненная тьма. Его иногда изображают в виде бога Ра, бога Солнца, имеющего тело человека и голову сокола, но это условное изображение, потому что Атон не имеет и не может иметь человеческого облика.
Если же представить себе бога в виде человека, то неизбежно надо будет представить и всё человеческое в боге. Такой бог должен есть и пить, спать и справлять естественные надобности – не насмешка ли это над божественным?.. Истинный бог не может иметь человеческого и ничьего иного облика; истинный бог непостижим, он всюду и везде. Таков Атон, власть которого безгранична.
– Я изображаю его как диск с солнечными лучами, – сказал Тутмос. – Это тоже условность, но допустимая, учитывая, что сам фараон одобрил подобное изображение.
– Это лучше, чем нелепый бог в человеческом облике, как Амон, – согласилась Нефертити. – Подумать только, что его жрецы пытались доказать, что он-то и есть настоящий бог Солнца! Моему мужу пришлось потратить немало времени, доказывая превосходство Атона, но жрецов нельзя было разубедить, ведь они отстаивали собственную выгоду. Тогда фараон приказал оставить почитание Амона и поклоняться Атону; чтобы подчеркнуть свою приверженность Атону, мой муж переменил имя – прежнее Аменхотеп, «Амон доволен», он сменил на Эхнатон, «Полезный для Атона». Так мы его теперь все и зовём.
– Да славится он во веки веков! – вставил Тутмос.
– Однако не все были этим довольны: ты помнишь, как жрецы, а вместе с ними знать, пытались вызвать волнения в народе, когда храмы Амона закрывались? – спросила Неферити.
– Они так и не закрылись, многие по-прежнему действуют, пусть и потеряли былую пышность, – заметил Тутмос.
– Это верно, трудно преодолеть давние заблуждения. Часто бывает легче построить дом на новом месте, чем перестроить старый, – вздохнула Нефертити – Вот почему мой муж решил выстроить для себя новую столицу, – здесь, где мы сейчас находимся, – а вместе с тем полностью преобразить искусство. Впрочем, ты сведущ больше меня, Тутмос. Что ты скажешь о строительстве Ахетатона: станет ли этот город новым чудом света, подобно пирамидам?
– Он будет лучше пирамид, – убеждённо сказал Тутмос. – Что такое пирамиды? – просто огромные груды правильно уложенных камней. Они поражает своими правильными формами и точностью постройки, но не красотой. Город же, который строит великий фараон Эхнатон, недаром назван «Всем, что видит Атон»: тут будет всё лучшее, что есть в зодчестве, ваянии и живописи.
– Ты видел план города? – спросила Нефертити.
– Ещё бы! Его видит каждый человек, входящий в Ахетатон, – ответил Тутмос. – Стела, на которой изображён план, великолепна сама по себе, а изображения на ней просто восхитительны! Великий фараон и ты, царица, и вся ваша семья поклоняются Атону; раньше подобным образом изображали поклонение Амону, но никогда ещё не было такой правдивой и живой картины.
– Разве я не говорила, что мой муж просит, чтобы мастера изображали нас как можно правдивее? Иногда они даже чересчур усердствуют в этом, – засмеялась Нефертити. – Я вспомнила, как один из твоих собратьев по искусству изобразил фараона. У него удлинённое лицо, толстые губы, тяжёлый подбородок, худая шея, отвислый живот и хилые ноги с полными бёдрами. Пусть будут свидетелями все, кто знает моего мужа, – это сильно преувеличено, он вовсе не безобразен!
– Мастер увлёкся: он забыл о соразмерности пропорций и чрезмерно заострил внимание на деталях, – засмеялся и Тутмос.
– Зато росписи на стенах дворца получатся, я надеюсь, действительно хорошими, – продолжая улыбаться, сказала Нефертити. – По замыслу фараона, на самой большой из них мы сидим напротив друг друга в окружении первых трёх своих дочерей – это было самое счастливое время в нашей жизни. Наша старшая дочь Меритатон стоит возле отца; он целует её и протягивает ей серьги с подвесками, на лице Меритатон радость. У меня на коленях сидит вторая дочь, Макетатон; она одной рукой гладит мою щёку, а в другой тоже держит серьгу. К этой серьге тянет ручки маленькая Анхесенпаатон, третья наша дочь. Вот такая семейная сцена.
– Поразительно! – удивился Тутмос. – Нас всегда учили, что человеческие чувства допускается показывать на росписях лишь в сценах оплакивания умерших.
– Теперь всё будет по-иному, – разве только чувство скорби достойно показа? – Нефертити пожала плечами. – И разве фараон только грозный правитель и полководец, разве в нём нет ничего человеческого? Он ведь ещё муж и отец, не говоря о том сокровенном, что скрыто в его душе. Вспомни, лишь безобразное и злое боится правды, а светлому и доброму её бояться нечего! Мой муж поклоняется свету и добру, зачем же ему скрывать свои чувства?..
Ты знаешь, Тутмос, он даже стихи начал сочинять, – с доброй усмешкой призналась Нефертити. – Написал «Гимн Атону», а мне посвятил любовные строки. Откровенно говоря, они не совершенны, но сколько в них тепла и искренности!
– Поразительно! – повторил Тутмос. – Поразительно…
***
– Но есть и другие причины, почему нам важно как можно скорее построить этот город и окончательно утвердить новую веру, – сказала Нефертити, невольно понизив голос. – Моя беда в том, что я не смогла родить фараону наследника: мы долго ждали сына, но рождались одни дочери, и я стала замечать, что муж охладевает ко мне. Я уже говорила, что таковы все мужчины, они не способны любить долго, но здесь вмешалась ещё сама судьба. Наши отношения и без того ухудшались, и в это время умерла наша вторая дочь Макетатон. Муж сильно любил её, порой я даже ревновала его к ней, – и вот она угасла за несколько недель! Она начала худеть, плохо ела и ослабла настолько, что не могла вставать с постели.
Мы все дни проводили возле неё, надеясь на чудо, но Макетатон умерла. Это был ужасный миг: мы стояли у её ложа, убитые горем; у меня подкосились ноги, и муж одной рукой поддерживал меня, а второй прикрыл своё лицо, чтобы никто не увидел его слёз. Заплакали и запричитали служанки, но страшнее всего был крик старой няньки, ухаживавшей за Макетатон с детства. Старуха бросилась на её неподвижное тело, выла и рвала на себе волосы; с трудом вывели несчастную женщину из комнаты, – Нефертити тяжело вздохнула. – Фараон хочет, чтобы и эту сцену изобразили на стене, но я прошу его не делать этого: боль не утихла до сих пор…
После смерти Макетатон мы жили как чужие люди, – продолжала она после молчания. – Мне так нужны были его внимание и сочувствие, но он почти совсем перестал бывать у меня. Раньше он редко посещал наложниц, но теперь проводил с ними все ночи.
Вскоре мне объявили, что фараон решил взять себе вторую жену; меня убеждали, что это необходимо, ведь без наследника некому будет продолжить дело Эхнатона. Впрочем, моё согласие ничего не значило, вторая жена для фараона уже была выбрана: ею стала принцесса из Митаннийского царства. Так же, как меня, её прислали Аменхотепу, отцу моего мужа, в дар для скрепления союзнических отношений, – и так же, как я, она оставалась ненужным подарком среди других его наложниц. Имя этой принцессы было Тадухепа, но египтяне прозвали её Кийей, «Младшей» или «Малышкой», а когда мой муж решил жениться на ней, он назвал её Бакетатон.
Она столь же глупа, как красива, – презрительно усмехнулась Нефертити, – но фараону не ум её был нужен. Он наслаждался её телом, и она родила ему сына, однако, – продолжила Нефертити шёпотом, – мне передавали, что тот, кто сейчас считается её сыном, на самом деле ребёнок от другой наложницы, а настоящий сын Кийи умер, не родившись. Это великая тайна, которую даже мне не доверили: во всяком случае, фараон признал наследника и дал ему имя Тутанхатон.
Это славный мальчик, я полюбила его как собственного сына, но он слаб здоровьем и душа его слаба. Что будет, когда он станет фараоном?.. Сможет ли он продолжить дело Эхнатона, устоит ли в борьбе с сильными и коварными жрецами Амона и знатью, поддерживающей их? Не вернётся ли
