Египет к старым застывшим порядкам, к почитанию Амона? Ведь тогда и Тутанхатон сделается Тутанхамоном, и это будет конец всего, к чему стремились я и мой муж.
Фараон понимает это, он знает, что только во мне найдёт опору своим делам, поэтому Кийю он отослал от себя, – в голосе Нефертитти промелькнуло мимолётное торжество. – Я приняла его, будто ничего не случилось; богиня любви Инанна учит нас, что женщина должна уметь прощать, ведь чувствующий свою вину, прощённый мужчина ещё крепче привязывается к той, которую обидел. Однако мною двигал не холодный расчёт и не желание власти, чтобы обо мне ни болтали: Эхнатон мой муж по духу и плоти, он отец моих дочерей, и я люблю его, – да, люблю! – с вызовом сказала Нефертити. – Я готова до конца помогать ему во всём, но, повторяю, нам нужно время, что навсегда утвердить новые порядки, и, главное, получить поддержку народа. Теперь ты понимаешь, как важно для нас твоё искусство, Тутмос?
– Ты хочешь, чтобы народ увидел в вас человеческое и полюбил вас? – спросил Тутмос.
– Конечно! Об этом-то я и толкую! – воскликнула Нефертити. – Тогда жрецы Амона будут бессильны, ибо кто может победить любовь?.. Всё сделанное Эхнатоном утвердится навеки, и Тутанхатону не придётся отречься от дел его.
***
– Ты задаёшь мне нелёгкую задачу, царица, но мне кажется, я знаю, как её решить, – оживлённо сказал Тутмос, и глаза его блеснули. – Я повидал многих женщин, однако ни одна не сравниться с тобой. Благородство и ум, достоинство и честь – вот что я покажу в твоём изваянии! И при этом облик прекраснейшей женщины, будто созданной по канонам божественной красоты: правильный овал лица, чувственные губы, тонко очерченные уши, стройная шея. Пожалуй, нос несколько длинноват, что ни в коей мере нельзя считать недостатком, напротив, это придаёт твоему облику особое очарование, – прибавил он, всматриваясь в лицо царицы.
– Как ты разгорячился! – несколько смущённо рассмеялась Нефертити. – Но ты верно уловил то, что я хочу – изобрази меня женщиной, изобрази человеком. И муж мой тоже пусть будет иметь собственные человеческие черты на твоих произведениях.
– За изваяние фараона я возьмусь позже, а пока займёмся твоим, – сказал Тутмос, в нетерпении потирая руки. – Ты позволишь наложить воск на твоё лицо, чтобы снять затем маску? Не беспокойся, тебе не будет от этого вреда, мне уже приходилось делать такое. Потом я отолью изображение в гипсе и доведу его до совершенства, чтобы изготовить по нему известняковый бюст.
Ты будешь в короне; твоя шея будет подана вперёд, что создаст впечатление покоя и движения одновременно. На твоих плечах будет ожерелье – то самое, которое сейчас на тебе, из плодов персеи, цветков лотоса, василька и мака, – оно лучше подходит тебе, чем ожерелье из золота и драгоценных камней, и свидетельствует о твоём безупречном вкусе. Глаза я выполню из горного хрусталя и обведу их чёрным контуром, а лицо раскрашу нежнейшим розово-бежевым цветом, – тем, который оно имеет в действительности.
– Благодарю тебя, Тутмос, никогда я не слышала столь изящной похвалы себе, – улыбнулась Нефертити.
– Люди будут восхищаться тобою до тех пор, пока стоит мир, – уж я постараюсь! – сказал он, вскочив со своего места. – Ты разрешишь мне позвать моих подмастерьев?.. Эй, бездельники, все сюда! – крикнул он, открыв дверь. – Мы сотворим чудо.
