образом собьёт Таганцеву с толку и она оставит его один на один с коньяком и единственным другом – телевизором, который орал днём, а ночью нашептывал о том, что только с ним одним никто никогда не сойдёт с ума.
Позабытое отчаяние медленно, как пена в сточной канаве, поднялось в Анине. Иммунитет Кирилла Дубасова заканчивался.
– Ты?!! – удивилась она и так пристально посмотрела на него, что бедное его сердце в надежде на безумную любовь кольнуло второй раз. – Да ты такой потрясающий! Ты тако-о-й!.. – не нашла она слов. – Я все картины с твоим участием пересмотрела по сто тысяч раз! А твой Жулин просто бесподобен! Я в него безумно влюблена! Какой мужчина!!!
Значит, я ещё наплаву, самодовольно распушил он хвост и понял, что с Евгенией Таганцевой вмиг добился того, чего не мог добиться от Герты Воронцовой – безусловного, как с Базловым, поклонения.
В следующую секунду она его безмерно огорчила, потому что моментально пришла в себя и спряталась за своё милую девичесть, и эта маска абсолютно не шла к её лицу, потому что она была маской начинающей стервы, которая только начала познавать сладость побед.
– У тебя телефон выключен. Я приглашаю тебя через неделю в Варну на фестиваль. Бери детей, жену. Приезжайте.
Слово «жена» она произнесла с каким-то странным смыслом, почти с формализмом, если не с ненавистью. Анин внимательно посмотрел на Таганцеву, всё понял и скорбно поджал губы: не так он представлял свою последнюю любовь, со знаком плюс каким-то, что ли, с бурей чувств, с потерей ориентации во времени и пространстве, но выбирать не приходилось, следующей может и не быть.
– Не приеду, – буркнул он, – да ещё с женой, ты меня бросишь, не начав любить.
Он моментально перешагнул все грани и этапы в отношениях, к которым она готовилась исподволь, намечая редуты обороны и делая подкопы, чтобы зайти с тыла. Глаза её переполнились насмешливым изумлением, которое могло перейти во всё, что угодно, от язвительности, до любовных откровений, но всё равно Анин не поверил ей ни на йоту. Должно быть, она точно так же водила за нос своих мальчиков, которые периодически затаскивают её в постель, цинично подумал он и решил, что это будет самым последним и самым отчаянным приключением в его жизни.
– Меня предупреждали, что ты страшный сердцеед, – сказала она, помедлив, и уже не кусала губы и не производила впечатление девственной простоты. – Но… мне этого не надо. – И глаза её непреступно блеснули.
Анин ощутил, как запылали у него уши. Позор! Позор! И ещё раз позор!!! – спохватился, но было поздно.
– Мне тоже этого не надо, – сделал он отступного и понял, что сотворил глупость, вывалился из роли, и всё такое прочее, когда говорят, что актёр сыграл «не в струю» или «дал петуха».
– Ох, Анин, Анин, – покачала она головой, загадочно глядя на него. – Я на тебя такие планы имела… – И, не притронувшись к коньяку, быстро, а главное, с победоносным видом, вышла, и бедра у неё не плыли, а летели, рассекая затхлый воздух квартиры.
Анин вдруг понял, что с треском провалил экзамен, точнее, расчувствовался под влиянием ссоры с Гертой Воронцовой и свалял дурака, подставился, упростился до безобразия, однако, не побежал в отчаянии провожать и говорить пошлые извинения; вытащить его следом можно было разве что на аркане; а налил себе полный бокал коньяка, критически посмотрел на свет, выпил, а потом в ожидании приятной реакции организма, задал себе один единственный вопрос: какого чёрта кто-то будет мчаться через пол-Москвы, чтобы пригласить тебя на фестиваль? А телефон, а интернет? И в этом плане Евгения Таганцева оказалась, мягко говоря, непоследовательной. Правду говорила мама: «Бывают дни похуже!» – натужно рассмеялся он и, как всегда, запутался в женской логике, однако, оставил себе маленькую лазейку в виде беспроигрышной самонадеянности.
***
И действительно, она позвонила вечером того же дня и в своей чарующей манере, словно ничего не произошло, спросила:
– Что насчёт моего предложения?..
И перед его внутренним взором всплыло её детское лицо с ангельскими, бессовестными глазами, и ему страшно захотелось владеть ими, заглядывать в них как можно чаще и говорить разные глупости, в которые он давно не верил.
– Котя, – ответил он с терпением волка, подозревая, что она хитро водит его за нос, – если я приеду, то приеду исключительно ради тебя.
– Не надо ради меня, приезжай просто так, – ответила она, чем поставила его в тупик.
– Хорошо, – согласился он, зная за собой грешок: только на сцене или на киносъемочной площадке он концентрировался и говорил, не шепелявя. – Я буду писать тебе СМСки.
– Отлично, – холодным голосом, как показалось ему, согласилась она. – Пиши. – И отключилась.
Или я старый осёл, подумал он ошалело, или она хитрее, чем я думал, или влюблена по уши, во что я, конечно же, нисколечко не верю. Но тогда я монстр, обрадовался он, просто большой, огромный монстр. И пил мелкими глотками весь вечер, надеясь, что обманул судьбу, и картинки, одна привлекательней другой, рисовались в его воображении, однако, лучше ему от этого не стало, он только заталкивал свою тоску ещё глубже и глубже, сжимая её, как пружину, и небо висело над ним, и звёзды вспыхивали голубым светом, и выход был только один – ждать приговора судьбы.
А ночью Виктор Коровин напомнил о себе самым диким способом: ткнул в ухо большим пальцем. И хотя у Анина была моментальная реакция на то, чтобы ухватить наглеца за этот самый палец, естественно, никого и ничего не ухватил, кроме воздуха.
– Витька, ты, что ли? – вскочил Анин, мокрый, как курица.
Сквозь шторы тускло светила огромная, добрая, надёжная луна.
– А кто ещё, – нагло ответил Виктор Коровин, как обычно, непонятно откуда, то ли из пола, то ли с потолка; в шкафу с бельём что-то громко треснуло, а в баре же звякнула бутылка с ромом.
– Я так заикаться начну, – пожаловался Анин, источая дикий страх.
– Поможешь мне, а я отсюда тебе подсоблю, – ехидно напомнил Виктор Коровин.
– В каком смысле? – спросил Анин, шепелявя даже больше, чем привык шепелявить последнее время.
– В кармическом. Помнишь наш уговор?
– П-п-помню, – заикаясь, признался Анин.
Его трясло от страха перед неведомым.
– Бери лопату, и вперёд!
– Ку-ку-у-да?..
Горло схватила ледяная рука, макушка сделалась горячей, как сковорода на плите, а ноги, наоборот, заиндевели.
– На кладбище! Я поторопился, у меня есть будущее!
– Что, прямо сейчас? – Анин выглянул в окно.
Он твёрдо помнил, что будущего у земного кино нет, об этом только ленивый не трепался за пьянкой.
– А когда?
– Сейчас ночь.
– А у нас солнечно, – расстроился Виктор Коровин.
– Повезло тебе, – вздохнул Анин.
– Нет, это тебе повезло, – зло напомнил Виктор Коровин, – я уже здесь кое-что предпринял. Твоему Сапелкину кирдык!
– Он не мой, – горячо возразил Анин, ибо ощутил в голосе Коровина скрытую угрозу.
– Тем более-более-более… – затухающим голосом согласился Виктор Коровин.
– Ау-у-у… – тихо позвал Анин, – ау-у-у… – Но Виктора Коровина уже рядом не было. – Ау-у-у… – Квартира отозвалась лишь ночной тишиной.
Анин решил, что ему опять приснился жуткий сон, сделал громче телевизор и под его бормотание моментально уснул.
***
Вряд ли Базлов ожидал, что ровно через сутки встретится с Аниным при весьма странных обстоятельствах.
На рассвете его беспардонно разбудил телефонный звонок. А так как Базлов засыпал не раньше двух часов ночи, то и спал, естественно, часов до десяти утра. Поэтому он вскочил злой как собака. Никто из его знакомых или, тем паче из банка, не смели будить его столь рано, разве что только в экстренных случаях или при всемирном потопе.
– Алло, Роман Базлов? – Услышал он в трубке.
– Да! – зло, но сдержано ответил Базлов, полагая, что если звонок никчёмный, то можно разразиться справедливой бранью.
– Ваш друг, Анин Павел Владимирович, находится в двести первой клинической больнице.
– Что?! – брезгливо переспросил Базлов, спросонья не поняв смысла фразы, ведь он же видел Анина совсем недавно в здравии и относительном благополучии.
– Ваш друг, Анин Павел Владимирович, находится в двести первой клинической больнице, – терпеливо повторили в трубку, должно быть, из-за привычки к подобным реакциям.
– Еду! – крикнул Базлов так громко, что отозвалось в левом ухе.
И несся по столице на грани фола, благо, его ни разу не тормознули. Мысли одна мрачнее другой теснились у него в голове, и надо отдать должное, Базлов был искренен в своём стремлении спасти друга, чего бы это ему ни стоило.
– Что с ним?! – ворвался он в кабинет главврача.
– Ничего. Спит, – терпеливо поднял на него глаза главврач.
– Как «спит»?! – опешил Базлов. – Вы же сказали?..
По лицу главврача было видно, что он не опустится до медицинских объяснений, а будет руководствоваться житейскими фактами.
– Его на рассвете привезла полиция, – сказал главврач, поднимаясь.
Он был плоским и худым, чистые мощи, а когда встал из-за стола, то оказался даже выше Базлова.
– Полиция? – удивился Базлов.
– Да. Пройдёмте, – главврач показал на дверь. И в уже в коридоре, добавил: – Его задержали на Троекуровском кладбище.
– А что он там делал? – Базлов, который впервые в жизни почувствовал себя маленьким, глядел на главврача снизу вверх.
– По словам полицейских, раскапывал могилу.
На лице главврач не промелькнуло ни капли иронии. Он, вообще, производил впечатление человека, которого общение с психами научило выдержке во всех отношениях.
– Могилу?! – ужаснулся Базлов и едва не схватился за ус, вовремя вспомнив, что находится в кризисно-психиатрическое отделении и любое нестандартное поведение может быть истолковано главврачом с профессиональной точки зрения. А Базлов не хотел, чтобы кто-то узнал даже маленькие его тайны, тем более, что узнавать было что.
– Да, могилу, – подтвердил главврач, взглянув на него свысока.
Базлов покрылся холодным потом, ещё никто так не глядел на него, ну разве что Анин, но Анин был маленьким.
– А чью? – уже спокойнее поинтересовался Базлов.
– Сейчас… у меня записано… – главврач полез в карман халата. – Некого Виктора Коровина.
И в двух словах рассказал, что Анин вознамерился было провести эксгумацию, но «был бит сторожами, откупился и перетянул их на свою сторону» – сообщил полицейскую фразу из протокола.
– А-а-а… – почти радостно засмеялся Базлов. – Это он умеет.
На самом деле, новость его шокировала, хотя, если положить руку на сердце, он давно ожидал от Анина подобного коленца.
– Но дело не в этом… – прервал его мысли главврач, открывая дверь в палату и предлагая Базлову войти первым.
– А в чём?.. – спросил Базлов и сделал шаг, чуть наклонившись, под руку главврача.
В маленькой палате, как одиночке, слева от окна с умиротворенным лицом возлежал Анин.
– Что?! Что вы с ним сделали?! – испугался Базлов.
– Ничего. Он до сих пор находится в состоянии гипнотического транса.
– Транса?! – выпучил Базлов глаза.
В голове у него зазвенело, словно будничный трезвон с ближайшей колокольни.
– Именно. Нам привезли его таким. Я думаю, он выполнил задачу и снова уснул.
– А что делать-то?.. – на миг обессилил Базлов.
– Ничего, – добродушно отозвался главврач. – Когда программа у него закончится, он проснётся. Вы не замечали
