На улицах Стамбула

невыносимо. В какой-то момент, я, обезумев, снял ремень из моих джинсов, и, вытянув перед собой, издал еще раз протяжный рык. Это не было рыдание, это не был крик, это был рев отчаяния. Рев погибающего льва. Я кричал сквозь зубы, потому что я понимал, что если разожму их – я просто упаду. Я понимал, что, скорее всего, не переживу эту ночь, но если это требовалось Богу, я был готов пойти на это. Если моему Богу нужны были мои ноги – Ок, я готов был отдать их Ему. Я шел и терпел сумасшедшую боль, потому что что-то внутри запрещало мне присесть даже на секунду. Запрещало мне упасть,  запрещало мне умереть, хотя этого я хотел больше всего. Каждые несколько минут моего пути я вспоминал Серафима Саровского, на которого напали разбойники, и так избили его, искалечив позвоночник, что он навсегда остался согнутым и претерпевал сильные боли в спине всю жизнь. Когда преступников нашли и судили, он отказался выступать в обвинении против них, так кроток и смирен он был.
«Вот и  выпала честь пострадать за Бога, вот и славно. Пожалуй, где-нибудь здесь я и умру сегодня ночью», - каждая из этих мыслей крутилась вокруг меня, обвивала мою ватную голову. Не было сил сопротивляться. Я брел по улицам Стамбула, как пьяный, сутулясь и кашляя на каждый шаг. Видимо, я простыл от свежего ветра с Босфора. Хуже всего давались бесконечные лестницы. Каждый раз, когда нужно было взбираться по ней, мне хотелось рыдать. Я, здоровый молодой мужик, почти рыдал, когда делал первый шаг, чтобы взобраться туда. Я стонал, я вис на перилах, не мог поднять свой вес. Я разговаривал с собой, как с маленьким: «Давай, еще одну ступеньку, за папу, за маму, за всех святых, за Бога». И я делал этот шаг, я делал его. Нигде, в самом страшном своем сне, не мог я представить, что я попаду в такой переплет, что ночью, в тумане, буду бесконечно идти по Стамбульским улочкам. Эта ночь не хотела заканчиваться, продлевая мое мучение. Наверное, российская земля помогла бы мне, но Стамбул равнодушно смотрел на кровь, хлюпающую в моем правом кроссовке, на мои стоны, прорывающиеся сквозь мои стиснутые зубы. «Врешь, не возьмешь», - стучало кровью набатом в моей измученной голове.  Местами внезапно меня осеняло, что иногда я иду по кругу, потому что здания и дома я уже видел, они были абсолютно идентичны тому, что я видел до этого. Каждое такое узнавание дома, который я уже видел, приносило мне, разве что не физическую боль. Я понимал, что заблудился, но я не знал, как прекратить мучение, ведь что-то внутри меня заставляло идти вперед.  Я перестал соображать вообще что-либо, и внутри меня и вокруг был туман. В какой-то момент жутко заболела спина. Я чувствовал, как меч, воткнутый мне в спину, кто-то начинает еще и проворачивать. Скорее всего, наш организм не рассчитан на то, что человек будет идти сутки без остановки. Любой, кто ценит своё здоровье, кто дорожит своим телом, знает это. Любой, кто не собирается искупить все зло в этом мире ценой своей жизни, знает это наверняка.
44 глава
Каждую минуту я готовился упасть. Булыжная мостовая приближалась ко мне, как в дурном сне. Меня тошнило, голова моя кружилась. Я не встречал ни одного человека. Я посмотрел на часы:  Было около половины пятого утра. Я шел, покачиваясь, ещё какое то время, и запели азан. Никогда бы не подумал, что мне, человеку другой веры, полегчает, когда я его услышу. Но мне стало легче. Приближался рассвет, тьма должна была отступить. Но ей хотелось откусить от меня кусок побольше, и поэтому я начал спотыкаться. Я спотыкался о булыжники так, что мои ноги, которые к тому моменту я почти перестал чувствовать, отзывались такой страшной болью, что я кричал. Я, взрослый, здоровый, сильный мужик, кричал. Я шел и понимал, что, видимо, моя судьба – пролить кровь на эти камни булыжной мостовой Стамбула этой странной ночью. Я, честно говоря, готовился к смерти, и, когда рассвело, я не поверил своим глазам. Рассвет пришел неожиданно. Я шел без остановки вот уже 19 часов.
Все, чего я хотел – спасти Землю от зла. Мне не хотелось ставить никакие рекорды, гордыня моя спала спокойно. Мне хотелось просто вынести это все, выдержать, и перед смертью хотя бы понять, что все это было не зря, что моя жертва нужна Богу. Вот и все, что мне нужно было: понять, что я сделал угодное Богу, что мы победили зло целиком и полностью. Мне хотелось понимать, что все не зря.  Я шел и чувствовал, как рассекал зло. По обеим сторонам моих щек струилось зло. Я плелся еле-еле, каждый шаг грозил мне тем, что я упаду на булыжную дорогу этого вечного города, и уже не смогу встать. Тело мое двигалось вперед, как черепаха, но я чувствовал, как душа моя стремительно летит вперед. Воздух свистел по обеим сторонам от меня потому, что моя душа стремительно разделяла зло по обеим сторонам, я был белым кораблем, рассекающим волны зла этого города. Мне казалось, что энергетическая светлая нить, которая тянется за мной, рассекает город на несколько частей.
Движения мои были хаотичны. В какой-то момент я понял, что хожу кругами. Один и тот же дом, серо-розовый, с осыпавшейся от времени штукатуркой, как в страшном сне выплывал из тумана, и я понимал, что я сделал очередной круг. Огромный, беспощадный круг. Я не пытался даже вычислить, сколько километров я прошел, я не смотрел на часы, я не пытался даже близко подойти к такси и вызвать машину до отеля. Я стойко проходил мимо останавливающихся из наживы или от сердобольности такси. Я хотел послужить Богу. Я хотел принести ему жертву. Даже если она ему была не нужна. Но я искренне хотел помочь. Почему-то вспомнил, что в Израиле проходили научные изыскания по созданию коровы красного цвета. Её даже вывели. Мне показалось это вдохновляющим.  Иудейские фундаменталисты уверены, теперь они смогут восстановить Третий Иерусалимский Храм на Храмовой горе. Каждый по-своему пытался спасти мир. Каждый человек пытается приблизить Второе Пришествие настолько, насколько он может. Натерпевшись зла, нахлебавшись жестокости и несправедливости этого мира, каждый второй из нас, воздевая руки к небу, кричит: «Доколе?!», а самые преданные шепчут: «Ну, когда же Ты придешь?». Я готовился умереть. Я отдал все, что у меня было. Больше у меня не было ничего, чтобы отдать Богу. Я много чего не умел, еще больше не знал, не обладал особыми талантами или выдающейся Силой, я не был свят, я не был достаточно добр, но я любил Его и хотел сделать все возможное, чтобы послужить Ему. Я мысленно простился со всеми близкими, с мамой, с папой,  с сестренкой (ох, как же мне их сейчас не хватало!), со всеми, кого любил, простил всех, кого ненавидел и кто ненавидел меня, попросил Бога простить меня. Путь мой был предрешен, мне казалось, что тело мое перестало существовать, боль вышла за рамки разума. Я перестал ее воспринимать. Тело мое настолько болело, что я перестал его чувствовать. Еще пара минут назад кровь моя пульсировала так, что я чувствовал ее удары в мозгу. Они звучали набатом, от каждого из них я сотрясался весь, полностью. Сердце болело несколько раз так, что я думал, что умру от сердечного приступа прямо здесь, на булыжной мостовой Стамбула, где умирали и продолжают умирать бедные работяги, тянущие, как муравьи, свои вечные тяжеленые тюки, размером больше, чем они все вместе взятые.
Но я не умер. Мечети стали петь все громче и громче, все чаще и чаще, и мне становилось капельку легче с каждым новым призывом к молитве, хотя я был православным. Тонкие  лучи света рассекали тьму. Я шел и шел. Губы мои иссохли и покрылись корочками. Несколько раз я делал движение к уличным фонтанам, но что-то внутри запрещало мне пить. Я вышел за пределы жажды. Я вышел за пределы боли. Я продолжал свой путь. Иглы впивались в мои ступни, как будто этой ночью было недостаточно страданий. Каждый раз я думал, что вот-вот упаду. Еще шаг. И еще один. И еще. Еще за папу. Еще за маму. Еще за Бога. Еще капельку, и мое лицо упадет прямо в эти острые камни, и я останусь тут истекать кровью, пока добрые люди не найдут и не похоронят меня. Чем можно испугать православного человека? Ну не смертью же, правда? «Смерть! где твоё жало? ад! где твоя победа?» (1 Коринф 15:55 ) (с) Не в первый же раз умираем во славу Божью, не в первый. Так чего же нам бояться? Чего нам бояться, если все, чего мы хотим – оказаться там, на небесах. Ключевой момент – когда Он захочет, чтобы мы там оказались. Никаких фальстартов. Самоубийц ждет ад. А нам надо потерпеть, надо подождать, пока приберет.
Я не заслужил смерть этой ночью. Смерть, как ни странно, обошла меня стороной.
45 глава
Был полдень, когда я обнаружил себя на бывшем Ипподроме, глядящим на египетский обелиск, полностью обессиленным. Я принес свое измученное тело сюда.  Все, что у меня было – это мое едва живое тело, истерзанное настолько, что оно было ничем не лучше тряпки на ветру, но я все-таки принес его Богу: это все, что у меня есть, если это нужно для нашей окончательной победы в Битве, я готов отдать его. Я принес мое тело, держите. Берите все, что у меня есть, забирайте последнее, если это приблизит нашу победу над вековым злом.  Сил ни  говорить, ни даже шептать, у меня не было, но моя измученная душа безмолвно взывала так громко, что я мог докричаться до неба. Гробовая тишина была мне в ответ.  Я не видел ни белой платформы, ни  ангелов, сколько ни щурился на солнце, пытаясь разглядеть бывший Ипподром с египетскими обелисками и змеиной статуей. С леденящим душу внезапным ужасом я понял, что Битва закончилась. Конечно. Она закончилась. Поэтому такая тишина. Никто меня не встречает. Я опоздал. Непоправимо, беспощадно опоздал. Поздно! Я приплёлся сюда из последних сил, но как же поздно! Ох, какой кошмар! Какой ужас. Горе мне, горе. Провалил миссию. Не выполнил обет, данный Богу. Все ужасы прошедшей ночи зря. Все мои страдания зря. 24 часа непрерывной ходьбы по улицам Стамбула, непрерывной боли и крови  - зря. От горечи все сжалось внутри, как будто я физически получил от врага мощный удар ногой в грудную клетку. Я сгорбился еще больше. Вместо рыданий из моей груди вырвался какой-то хрип. У меня не было ни моральных, ни физических сил, чтобы рыдать. Я почувствовал горе такой силы, что еще больше согнулся. Последняя капля жизни покинула меня. Я начал заваливаться куда-то на бок, ничто больше не мешало моему падению, все закончилось провалом. Все зря, вся моя нечеловеческая боль зря. Вся горечь зря. Все испытания зря. Земля, как в замедленной съемке, приближалась ко мне, я наконец-то свободно падал. За несколько сантиметров до земли кто-то подхватил меня под мышки, поставил на ноги, легонечко встряхнул, и я понял, что это был Он. Внезапно я не почувствовал ни капли боли, ни в моей спине, ни в моих ногах. Вдруг как-то сразу я почувствовал какую-то легкую невесомость во всем теле, поразительно, в одну секунду боли не стало нигде. Я был полностью здоров и обновлен. Странное чувство, особенно, когда ты уже распрощался со своим телом, приготовился умирать и решил, что тревожить своим физическим существованием поверхность Земли тебе больше не придется.  Во второй раз Он встряхнул меня, и я увидел как будто в отрезках видео, как на повторе во время Олимпийских соревнований показывают лучшие моменты и ошибки фигуристов:  весь мой 24-часовой путь на