школу, поработать на производстве и как раз накануне войны загреметь в армию, после которой собирался учиться на инженера по вычислительной технике.
Было видно, что идея с временным туннелем ему нравилась больше. Ну да, подумал Берзалов, мы воспитаны на электронных игрушках и фантастике, а Гаврилов, поди, всё это в своём Буйнакске пропустил не по собственному желанию, разумеется, а потому что сидел на заставах и ходил в дозоры, родину охранял. Кто же из нас прав?
– Это коридор с бесконечным набором функций, который ведёт куда-то и что-то там такое соединяет, – объяснил Юпитин.
– А… ну да… – невольно засмеялся Архипов, – ты же учился на математика?..
– Учился… – с гордостью сознался Юпитин, в надежде, что его похвалят.
– Видать, плохо, – огорошил его Архипов и даже промычал что-то уничижительное.
– Почему это?.. – обиделся Юпитин и моментально набычился.
– Потому что я тоже учил высшую математику, но какое отношение она имеет к бесконечно длинному коридору, я не знаю. И какие там функции заложены, тоже весьма сомнительно.
Юпитин покраснел, как рак, и сделался похожим на варёную морковку.
– Обязательное плюс положительное равняется нулю! – выпалил он.
Все замолчали, пораженные этой мыслью. Берзалов же стал припоминать всё, чему его самого учили в отношении ядерного оружия, но ничего толкового вспомнить не мог. Никто никогда не говорил и не писал, что может возникать эффект туннеля, да ещё и временного. Может быть, только при очень мощных взрывах? Ведь до этого никто не испытывал одновременно сто ядерных бомб или даже двести. Вдруг между такими областями возникла какая-то связь. Не в виде туннелей, конечно, во что я не верю, а в виде физической психологии. Собственно, эту мысль он и выложил. Его собеседники уныло поскребли затылки. Не понравилось им банальное объяснение, но и не возразили, не стали теребить душу командиру. Физическая психология, так физическая психология. Какая разница, лишь бы объясняла эффект туннеля.
– Мы никогда уже ничего не узнаем, – почти что с облегчением остудил горячие головы Берзалов. – Но в любом случае надо быть настороже. – «Мало ли что американцы навыдумали», хотел добавить он, но, конечно же, не добавил. – Докладывать обо всех необычных вещах. И вообще, варежку не разевать, а быть начеку, потому как мы в неизведанной области.
– А давайте спросим у мальца? – вдруг к неудовольствию Берзалова предложил Юпитин. – Он-то что-то знает, – и почему-то выразительно посмотрел на Архипова, который был реалистом до мозга костей.
– Давайте, – кисло согласился Берзалов, который всё для себя решил и уже не хотел возвращаться в разговору о всяких там коридорах, тем более, что коридор тот вместе со Скрипеем остался далеко позади.
Гаврилов, который обладал почти что звериным чутьем, уловил настроение командира и сказал:
– Погоди, лейтенант… Пока вы спали, мы рекогносцировку местности провели…
– Да?.. – неподдельно удивился Берзалов. – Почему сразу не доложили? Почему не спали, как я приказал?
– Лично я в бэтээре прикорнул.
– И я тоже, – отозвался Архипов, хотя ему, похоже, идея Юпитина очень не понравилась.
– Ну хорошо, – удовлетворился их объяснением Берзалов. – Рассказывайте.
– Да, собственно, рассказывать нечего, только… Пусть вот Архипов изложит, – кивнул Юпитин на старшего сержанта, который разве что из штанов не выскакивал от желания поведать о новых приключениях.
– Мы Кеца с собой взяли. Вернее, он с нами увязался, а когда мы его обнаружили, то отсылать поздно было, заблудится ещё. Сделали мы кружок по лесам километров десять, ничего толкового не обнаружили, кроме радиоактивных грибов, зато поняли кое-что. Кец-то наш… радиацию чует… – он заговорщически переглянулся с прапорщиком. – Мы-то с Федором Дмитриевичем по приборам шли и не всегда на них глядели. А Кец в одном месте возьми да упрись: мол, не пойду дальше, опасно, то в другом – возьми да обведи нас вокруг леска. – Я давеча хотел свернуть по мосту за речку, – объяснил Архипов, – так он мне не дал. Говорит, что место нехорошее, чумное. Хороший парень, – похвалил он то ли Кеца, то ли самого себя за догадливость.
– А вдруг он из нового поколения, которое чует радиацию? Ведь выжил же полтора года? – задал глупый вопрос неугомонный Юпитин.
– Он мне тоже нравится, – задумчиво согласился Берзалов. – Рассудительный. Я тоже никак не пойму, как он один жил. Кец! – позвал он, – бери свою чашку и дуй сюда.
Кец отделился от костра, где в обществе Сэра уминал огромный ломоть хлеба со сгущённым молоком и наливался чаем из огромной кружки, держа её полой безразмерной куртки. Бойцы его уже умыли от сажи и копоти, и теперь на Берзалова глядело детское-детское личико с очень и очень грустными глазами. Ему даже подстригли белокурые лохмы, которые торчали из-под шапки.
– Я вот почему-то думаю, – уверенно сказал Берзалов, когда Кец вполне по-дружески уселся рядом, а Сэр преданно переместился следом, не сводя глаз с куска хлеба и глотая слюну, – что у тебя был приятель?
Кец посмотрел на него очень взрослыми глазами и перестал жевать. Берзалову аж плохо сделалось. Почувствовал он, что прикоснулся к больной теме. Неизвестно, что мальчишка пережил, а здесь мы со своими дурацкими вопросами.
– Давай колись, парень, ничего не будет, – сказал Архипов.
Кец шмыгнул носом:
– Был… – сознался он и отложил кусок хлеба на пенёк.
Сэр облизнулся от уха до уха, но притронуться к хлебу не посмел.
– Я… – произнёс Кец и шмыгнул носом, – мы…
Не лез ему, видно, кусок в горло после таких вопросов. А кому полезет? – подумал Берзалов, когда ты, считай, четверть жизни прожил самостоятельно, без папы и без мамы. Я бы лично так не смог.
– Ешь, ешь и рассказывай, – велел он бодрым голосом. – Расскажешь, я тебе шоколадку дам, – пообещал он.
– Ванька… Габелый… – хлюпнул носом Кец. – Мы… мы с ним в одном доме жили.
Только сейчас Берзалов уловил его запах. Был он, как у месячного щенка – молочный и едва уловимый.
– Где жили? – не понял Гаврилов.
– В Липецке… – совсем раскис Кец.
– Стало быть, он твой друг?
– Ага…
– Ты воду-то не разводи, – приободрил его Берзалов. – Скажи по сути.
– А чего говорить? – взглянул на них Кец так, что они все поняли, хлебнул парнишка, так хлебнул, что им, воякам со стажем и при званиях такого не видать до конца дней своих. – Ушёл… – на лице Кеца заходили желваки, – он в этот самый коридор…
У Берзалова от этих слов что-то щёлкнуло в голове. «Вашу-у-у Машу-у-у!..» – он едва не выругался. И ему стало стыдно: вроде как пришли к единому мнению, а теперь снова здорово, наша песня хороша, начинай сначала. Он даже снова стал злиться, прежде всего, на самого себя, за ту самонадеянную глупость которую нёс перед бойцам и перед прапорщиком Гавриловым. Красовался павлином, ходил гоголем. Дурак дураком, летеха несчастный! А правда, она совсем иная, очевидная и лежит на поверхности.
– В какой коридор?! – невольно воскликнул он, чтобы скрыть замешательство, он даже украдкой взглянул на собеседников, проверяя их реакцию, но вроде никто из них не обратил внимания, что он покраснел и оконфузился. Мало того, Архипов многозначительно с ним переглянулся и покачал головой. Вот это да! – кажется, подумал он. Значит, глаза нас не обманули. Значит, мы действительно видели этот самый коридор, то бишь квантор, и баста! Значит, мы правы!!!
– Я ему говорил, не ходи... – у Кеца на лице заходили желваки. Он снова переживал случившееся. – А он… хочу, и всё! Хотя бы одним глазом глянуть, что там такое. Интересно ведь…
– Ну и что?.. – жалостливо и с придыханием спросил Юпитин и поморщился так болезненно, что стало ясно: если бы не война, не глубокая разведка и не очерствевшие души, он бы пошёл и нашёл бы друга Кеца, лишь бы Кец был счастлив. А уж какие там функции и производные от них, в жизни не имеет никакого значения, потому что жизнь – это не высшая математика.
– Ушёл… Ванька… – Кец степенно, как столетний дед, не глядя ни на кого, взял с пенька хлеб и снова принялся есть.
Сэр голодными глазами следил за каждым его движением. У него, как у собаки Павлова, слюни текли аж до самой земли.
Берзалова поразила взрослая реакция ребёнка, которая не всякому мужику свойственна – обречённость перед таким великим понятием, как жизнь, со всей её жестокостью и непредсказуемостью. Маленький, а понимает, подумал он с благодарностью. Я так не смогу. Я всё ещё фантазирую и витаю в облаках. Варю вот вспоминаю каждый день. Ему захотелось отойти в сторону, повыть на луну или сунуть голову в радиоактивную лужу, встряхнуться и дать себе слово быть твердым, всепонимающим и целеустремленным, как полёт пули.
– Я его, дяденьки, три дня ждал… – доверительно поведал Кец, и, казалось, всхлипнул, но на самом деле не всхлипнул.
И всем ещё яснее стало, что Кец настоящий друг. Таких теперь нет. Все продались, и все купились, а о настоящих чувствах забыли. А настоящие чувства присущи только малым детям, потому что дети чисты и ясны, как утреннее солнце.
– Ну а бревна кто притащил? – не поверил Архипов.
– Бревна в школе давно лежали. Там вначале люди прятались.
– А где твои родители?
– Родителей я плохо помню, – вздохнул Кец. – Батя в армии служил. А мама – учительницей была.
– Ну, а где мама?
Хотя и так было ясно, что мамы у него нет.
– Мы ведь, дяденьки, на даче были, когда война началась. Это нас и спасло. А мама потом пропала, ушла за едой и не вернулась. Я дома долго сидел, а потом ходил, искал её, но так и не нашёл.
– Как же ты выжил?
– Да я уже привык. Мне, дяденьки военные, всегда везло. Вначале в магазине жил, потом, когда магазин сгорел, в подвал переехал. А летом мы собирались на море податься.
– Молодец, пацан, – похвалил его Архипов. – А кто, по-твоему, так страшно скрипел зубами?
– Я думаю, что это из того коридора, в который Ванька подался. Скрипеем зовут.
– Скрипеем?
– Ага…
– А зачем Иван ушёл?
– Да звал его Скрипей туда. Шёпотом, иди, мол, ко мне, иди. Изводил он нас и днём, и ночью. Только я почти что не слышал. А Ванька слышал, вот он и не выдержал. Я бы ещё подождал день или два и ушёл бы восвояси на море.
– Странно… – сказал Архипов, – а нас пугал…
– Может, он только детей привечает? – предположил Берзалов и внимательно посмотрел на Кеца.
– Нет, – убеждённо сказал Кец, и глаза у него были честные-честные, – он всех пугает.
– Ладно… – потрепал его по голове Берзалов. – Нечего тебе на море делать. Он теперь зараженное. Держи свою шоколадку, доедай и в машину, сейчас поедем.
– Хорошо, дяденька, я быстро.
– Не называй меня дяденька, говори, товарищ старший лейтенант или Роман.
– Хорошо, дядя Роман.
– Ну и договорились.
Берзалов вдруг понял, почему испытывает симпатию к Кецу – уж очень он походил на него самого в то время, когда он с родителями жил на севере. Был я таким же белокурым и таким же лохматым, вспомнил Берзалов, потому что стригся два раза в года – когда ездили на море, и когда возвращались. А стриг меня прапорщик по фамилии Круг.
Глава 4
«Дубы» и рабы
До Усмани они, конечно, не дошли. Не тот вариант, не при таких раскладах атомного века, когда тебе выпадает самая никчёмная карта. Только ты не знаешь, что проиграл, пока противник не выложит каре или стрит флеш, а то и роял флеш. Вот тебе
