момент прибежал запыхавшийся Гаврилов и разрядил обстановку:
– Роман Георгиевич, вертолёты ждут! Начальство торопит!
– Грузите в машину, – скомандовал Берзалов, – и дуйте к вертолётам.
– Есть дуть к вертолётам, – спокойно и с достоинством козырнул прапорщик, не подозревая, что судьба его висит на волоске: – А ну, ребята, дурилки картонные, взяли… дружнее… дружнее…
И вдруг Берзалов спонтанно решил: всё, беру Гаврилова, и больше на эту тему не рассуждаем! А Кокурина – в следующий раз, пусть отдохнёт и… и… ума-разума наберётся, молод ещё.
– Старший сержант Гуча! – позвал Берзалов.
– Я! – От Гучи ничем особенным не пахло, кроме застарелого пота и прогорклой селёдки, а ещё у него, кроме клички Болгарин, была странная кличка Щелкопёр, из-за пристрастия к армейским газетам. Но, естественно, так его называли только за глаза, помятуя о его пудовых кулаках и свирепом характере.
– Пять минуть, чтобы побриться и привести себя в порядок.
– Есть привести себя в порядок! – радостно крикнул Гуча.
– Да… – сказал его в спину Берзалов, – и подушись одеколоном, воняет, как от козла.
– Есть подушиться! – радостно прокричал Гуча.
***
Через полчаса они уже были в воздухе. Трясло так, словно они катились с каменистой горки в корыте. Таинственные воздушные потоки бросали вертолёт, как игрушку. Спас вдруг подал голос: «Будь начеку…», и всё, и замолк, как воды в рот набрал. Что бы это значило? Спас редко давал советы, но уж если давал, то пренебрегать ими не стоило. Только толку от них, как от козла молока. Ну упадём, обречённо думал Берзалов, ну и хрен с ним! Рано или поздно все падают. Он даже закрыл глаза в пренебрежении к происходящему. Дело было в том, что предостережению Спаса никогда нельзя было внять, то есть Берзалов знал, что что-то должно было случиться, но что конкретно, гадать было бесполезно. Поэтому и на этот раз он не стал особенно забивать себе голову всякими вредными мыслями, тем более, что в душе у него почему-то, как и утром, поселился безотчётный страх, с которым он никак не мог справиться. Он его уже и уговаривал, и пытался от него отделаться, когда допрашивал пленных, и отвлечься, когда пришёл Славка Куоркис с пивом, – ничего не получалось. На некоторое время он сосредоточился на сборах, но стоило было перестать действовать и начать думать, как страх, словно скользкая змея, прокрадывался в душу и сворачивался там кольцом. Причину этого страха Берзалов понять не мог. Никогда ничего не боялся: ни противника на ринге, ни врагов на поле боя, а здесь сдал. И это было плохо. Нет ничего хуже неуверенности перед важным делом. А может, оно и к лучшему, думал он, осторожней буду, а то за последние месяцы я обленился, перестал бояться, а это верный признак того, что скоро погибнешь. Нет, надо бояться, но так, чтобы страх не парализовал волю.
– Товарищ старший лейтенант!.. Товарищ старший лейтенант!.. – Ефрем Бур орал прямо в ухо, как оглашенный.
– Чего тебе? – Берзалов наклонился, чтобы лучше слышать.
Бур, который нежно, как на девушке, висел на своём огнемёте, выглядел несчастным.
– А долго лететь?..
– Час.
Ефрем Бур со страдальческим видом сообщил:
– Кажется… кажется меня, укачивает... ой! – он схватился за горло, словно пытался задушить сам себя, и закатил глаза.
– Ты что, пообедал?..
– Ага… – кивнул Бур, зеленея на глазах, как арбуз, и дыша так, словно для него кончался воздух.
Берзалов сделал движение, чтобы избежать близкого соседства, но бежать в тесной кабине, заваленной оружием и амуницией, в которой, кроме его и Ефрема Бура, сидели ещё пять человек, было элементарно некуда.
– Кто?! Кто разрешил кормить новичка?!
Ефрем Бур сообразил, что опростоволосился, что над ним зло пошутили, придумали тихую, но верную каверзу.
– Архипов! – крикнул Берзалов так, что на мгновение вой двигателей стал тише.
Высокий, жилистый сержант с большим лицом, сидящий третьим в противоположном ряду, живо открыл глаза. Должно быть, он по привычке спал. Ан, нет, оказалось, слушает музыку.
– Я не сплю, товарищ старший лейтенант, я всё вижу. – Иван Архипов, вытащил из уха наушник и приподнялся, волком глянув на Бура.
– Разберись, и чтобы впредь этого не наблюдалось!
– Есть разобраться!
Иван Архипов был чуть моложе Берзалова, и его очень уважали. Вместо того чтобы коршуном налететь на несчастного Бура и помочь ему, он локтём ударил сидевшего рядом Илью Кумарина:
– Ты попался, боец!
– А что я?! Я его не трогал! – Кумарин, у которого лицо и так было не шибко интеллигентным, притворился полным идиотом: раздул ноздри и возмущенно открыл было рот, блеснув железной фиксой. Даже сержантский чуб, который он носил не по званию, и тот выражал абсолютный нигилизм.
– Врёшь, сука, – Архипов посмотрел, как удав на кролика, – я думаю, куда вы пропали? А вы нарядились на кухню! Сам, поди, не ел?!
– Что я, дурак, что ли? – самодовольно ухмыльнулся Кумарин, – перед операцией-то. Ха! Я учёный. Меня однажды точно так же наказали, так я…
Должно быть, он решил, что шутка достойна тайного одобрения со стороны товарищей и что если бы не товарищ старший лейтенант, то всё обошлось бы радостным зубоскальством и подзатыльниками для Бура, которому до настоящего десантника ещё расти и расти.
– Будешь у меня станок от АГС таскать! – не дослушал его разглагольствования Архипов. – Сержант Чванов!
– Я! – отозвался боец, который сидел вместе с Сундуковым ближе всех к кабине пилотов, и шлем у него была величиной с казан, потому что сам Чванов был здоровым, как медведь, и даже такой же косолапый.
– Кумарин будет у тебя вторым номером. Отдашь ему свою цацку! – приказал Архипов.
– Есть отдать! – добродушно отозвался Чванов. – На это мы всегда готовы. – Его глубокосидящие глазки засияли радостью.
– Что, обломилась спинушка? – ехидно спросил сержант Рябцев, которого все называли Колюшкой за способность дружить со всеми и одновременно исполнять роль бескомпромиссного спорщика. Спорить он начинал с заявления «Не верю!» Спорил буквально по любому поводу и на всё, что возможно – даже на священные обед или ужин, и как ни странно, выигрывал чаще, чем проигрывал, поэтому на него поглядывали с удивлением и дико уважали за ухарство, полагая, что он не боится никого – даже старшего лейтенанта Берзалова, который при случае мог здорово навалять.
– Товарищ старший сержант, кто ж знал, что он такой жадный, – окая по-волжски, запротестовал Кумарин, – я ему говорю: «Хочешь пожрать перед смертью?» Кумарин на всякий случай простодушно улыбнулся, чтобы его тут же на месте простили и не делали вторым номером у сержанта Чванова: «Ну не дурак ли?», но было поздно – отныне Игорь Сундуков занял его место разведчика. Хорошо хоть, Кумарин не заржал с горя, потому что подобной шутки со старшим сержантом Архиповым никто себе не позволял, иначе можно было нарваться на крупные неприятности. В этом плане Берзалов был спокоен за отделение.
– Дурак ты, Илья! – заключил Архипов. – Он сейчас всё здесь облюёт, и ты же сам будешь свой рюкзак от блевотины отмывать.
Кумарин сделал вид, что об этом не подумал. Кто ж думает о подобных мелочах? Главное, весело провести время, чтобы потом было что вспоминать. Да и зло посмеяться над недотёпой – это святое дело, на этом держится вся армия.
– Не наблюёт! – заверил он Архипова и, совершенно не стесняясь Берзалова, показал Буру кулак.
При слове блевотина Ефрем Бур зажал себе рот обеими руками. Лицо у него сделалось страшно изумлённым. Глаза полезли из орбит, а сквозь пальцы брызнула эта самая блевотина. Берзалов невольно дёрнулся, но всего лишь успел отвоевать пять сантиметров пространства, уперевшись левым бедром в ящики с патронами и консервами.
Архипов возмущенно заорал:
– Скотина, урод!!!
Ефрем Бур сделал единственное, что было в его силах – он принялся заглатывать то, что с такой охотой исторгнул из желудка.
Архипов сунул ему пакет:
– На!!! – и бросил взгляд на Берзалова, проверяя его реакцию.
Берзалову было всё равно, как он управится с ситуацией, лишь бы в следующий раз не повторилось.
Ефрем Бур ткнулся физиономию в пакет и долго мучился над ним, благо, что за шумом и тряской слышно не было ничего. Потом поднял лицо. Изо рта у него текло, в глазах застыло страдание, однако цвет его лица из зелёного стал розовым, глаза, правда, налились кровью, ну и пахло, конечно, соответствующе – кислятиной. А я тебя предупреждал, хотел сказать Берзалов, что здесь не детский сад, но промолчал. Впрочем, если Спас намекал на Ефрема Бура, то он не впечатлил Берзалова. Нет, думал он с тягостным предчувствием, это не повод. Что-то ещё должно произойти. А что, бог его знает.
***
В Ефремове их уже ждали. На краю летного поля, под деревьями темнели два бронетранспортёра БТР-90. Командование расщедрилось. Майор Дружинин из связи был старшим. Он вышел из бронемашины «волк», в котором сидел, самодовольный, как повар в столовке, и поздоровался.
– Чего на ночь-то глядя?.. – кивнул на хмурое небо.
Берзалов неопределенно пожал плечами, выражая тем самым мысль, что, будь его воля, он бы двинулся в путь, как положено, на рассвете, с первыми лучами солнца, а лучше – в сумерках, и не пёрся бы, бестолково выпучив глаза в темноту, но начальство перестраховалось, ничего не попишешь, ему виднее, на то оно и начальство, хотя в глубине души был согласен: береженого бог бережёт, обжёгшись на молоке, дуешь на воду.
– Авось проскочим… – сдержано ответил он, хотя понимал, что майор прав: если там, за невидимой границей, их ждёт кто-то серьёзный, то он ждёт и ночью, и днём, и в полдень, и на рассвете, и в сумерках, и в дождь, и в снег, в общем, в любую погоду и в любое время суток. Так что шансов – кот наплакал, только русский авось, на который надеяться нет смысла.
Майор Дружинин как-то печально посмотрел на него, на его подтянутую фигуру, на лицо, кожа на котором была словно отбита скалкой, и, ничего не добавив, махнул рукой – то ли выражая безысходность ситуации, то ли давая команду водителям. Бронетранспортёры действительно утробно заурчали, выплюнули по облаку чёрного дыма и лихо подкатили к вертолётам, и бойцы стали перегружать в них амуницию и оружие. Управлялись даже ещё быстрее, чем грузились в вертолёты.
Темнело. От этого сосны казались выше и монолитнее. Над далёким лесом взошла луна. Воздух посвежел и приятно бодрил. Спас не подавал никаких знаков. Может, всё обошлось? – с надеждой думал Берзалов и не верил даже сам себе. Неспокойно у него было на душе, что-то должно было случиться.
– Товарищ майор, – позвал водитель, – связь!
Дружинин взял шлемофон и приложил наушник к уху:
– Тебя, – и протянул шлемофон Берзалову.
– Роман Георгиевич, – узнал он голос подполковника Степанова. – Погоди минуточку, сейчас Семён Аркадиевич лично хочет тебя проводить в путь-дорожку.
– Есть погодить, – ответил Берзалов и невольно оглянулся – так и есть, что-то случилось: нехорошее, тёмное, мрачное, что не должно было случиться ни при каких обстоятельствах. Бойцы, которые если не весело, то по крайней мере, непринужденно болтали, вдруг настороженно примолкли.
К Берзалову уже бежал прапорщик Гаврилов. Пару раз он едва не упал на ухабистой дороге.
– Товарищ старший лейтенант! Товарищ… Дурилка я картонная!
– Что случилось?
–
