назад, он притащил Павлюка к главному
тренеру, и тот рассказал и написал все, что было. Утром следующего
дня зазвонил телефон.
- Игнат Сергеевич, - голос был спокоен и бесстрастен. - Волей
случая Вы стали обладателем важной информации, разглашение
которой может повлечь для определенного круга лиц самые
неприятные последствия. Это тяжелый крест для одного человека.
Сегодня вечером приходите на установленное место, которое сообщат
позже. Один. Свидетели здесь без надобности. Надеюсь на Вашу
разумность. Необдуманные поступки усугубят ситуацию не только
для Вас, но и близких людей. Семья большая.
- Я понял, могли бы не говорить о семье, - Игнат удивился
охватившему его спокойствию - Только вряд ли мы договоримся –
неожиданно добавил он.
- А придется, - и собеседник отключился.
Лишь через пол часа Крапивин понял, что и без того свой малый
шанс уменьшил в разы. После отправки старших детей в школу,
возни с Сережкой, прощания с Оксаной, которую нежно обнял,
чувствуя растущую внутри жизнь, по дороге на базу резко почувствовал,
что возможно, видел их в последний раз.
Накатила бешенная злость на подонков, игравших его жизнью,
способных отнять у семьи мужа и отца, а у него близких и родных
людей. Каково им будет осиротеть во второй раз. А Оксане не
пережить второй потери. Ах, мерзавцы, всех под прицел взяли.
Но что же теперь? Смириться с этим? Позволять им собой
командовать? Нет! Никогда! Не будет он с ними договариваться и
голову склонять. Нельзя этого делать, иначе совсем жизни не станет.
И бегать он от них е будет, - не дождутся. Может, взять что с
собой. Поухватистее да поувесистее. Нет. Егору Прокудину в
«Калине красной» гаечный ключ не помог.
Отчего-то в памяти всплыла китайская мудрость: «хорошо
обладать мечом в руке, еще лучше держать меч в сердце, но высший
уровень боевого искусства – вообще не иметь меча». И ярость уступила
место спокойной решимости и уверенности, что все будет хорошо.
Тем временем, двое мерзавцев, о которых думал Игнат, имели
бледный вид перед президентом футбольного клуба «Столица» Никитой
Гавриловичем Патрикеевым.
Никита Гаврилович не первый год жил в спорте и в проект
«Столица» вложил немало сил и честолюбия. Возможность большого
рывка вперед привлекала его, хоть и знал, сколько людей на
этом погорело. Но к большому проекту всегда прилипает ненужная
мелочь, как водоросли к дну корабля. Один из спонсоров попросил
пристроить в структуру клуба племянника с приятелем, недавно
окончивших экономический университет и болтавшихся без дела, не
найдя применения знаниям и таланту.
С первого знакомства стало ясно, что за Альбертом Гуняевым и
Филимоном Кудряевым нужен глаз да глаз. Ребята явно водили дружбу
с криминалом, трепета к Закону не испытывая. Должности у них были
незначительные, хоть позволявшие не бедствовать. Но души поэтов
требовали действия и ощущения нужности. Вот и наломали дров.
Поздно вечером позвонил президент «Шинника» Игорь Петрович
Колесников и выложил такое, что волосы дыбом встали. Говорил
намеками, от которых перехватывало дыхание. Следующим вечером
договорились встретиться в Ярославле и обсудить возникшую проблему.
- Недоумки! - не сдерживая себя, орал Патрикеев на
Альберта и Филимона как провинившихся школьников. - Вы что
натворили! Молитесь теперь, чтобы команду не лишили
профессионального статуса! Если проект погибнет, я вас лично придушу
своими руками! Кем вы себя вообразили? И близко не знаете,
как делаются подобные дела, а лезете. Отвечайте, как на духу, все
что сделали.
Слова из приятелей сыпались как горох. Президент слушал
И багровел как свекла. Несколько раз возникало желание убить уродов
прямо в кабинете. И не просто убить, а одной из подставок для кубка
проломить череп и выпустить наружу никчемные мозги.
- Все? - переспросил он, когда словесный понос иссяк. - Ничего
Не забыли?
- Мы еще поторопились немного, - неуверенно вякнул Филимон. –
Не думали, что Крапивин сразу все из Павлюка вытрясет и тренеру
расскажет.
- Ну? - от догадки у Патрикеева похолодело сердце.
- Решили, будет лучше, если он насовсем замолчит, - закончил
за побледневшего товарища Альберт и опустил голову, как
осужденный палачу.
Но тому со злости стало плохо.
- Вон, придурки! - прохрипел он. - Не дай бог… - о
захлопнувшуюся дверь разлетелся в осколки бесценный бокал
венецианского стекла.
Сославшись на семейные обстоятельства, Игнат отпросился с
вечерней тренировки. Через пол часа с жалобой на плохое самочувствие
к тренеру обратился Павлюк.
- Иди, конечно, - посочувствовал Костенко. - Нам тебя беречь
надо.
Хоть не афишировали в команде грязное дело, немало
недобрых взглядов ловил на себе Виктор. Поэтому воспользовался
возможностью прийти к Игнату и раскаяться. Очень горько было на
душе.
- На базе Игнат. Рано же еще, - удивилась, открывшая дверь
Оксана.
- Ну да, - смутился Павлюк. - Извини. - и пошел вниз
по лестнице, с каждым мгновением убыстряя шаг.
Оксана хотела позвонить мужу, но что-то остановило ее.
В сердце зародился неприятный холодок, но она быстро
заглушила его, да Сережка отвлек.
Выскочив из подъезда, Виктор набрал номер Медведя,
председателя фанатов «Шинника».
- Николай Павлович, помогите, беда! - едва не крикнул он
в трубку.
Место было удобное. По комнате гулял легкий весенний ветерок.
Скамейка городского сквера просматривалась в окуляр прицела,
как на ладони. Объект появился минута в минуту. Не узнать его было
трудно. Каждый день он смотрел с фотографии над кроватью сына,
бредившего футболом, мечтавшего стать великим вратарем.
Никогда не думал, что тот, с кого брал пример сын, станет
объектом. В Москве иногда говорили о Крапивине в среде болельщиков.
Многие им восхищались, некоторые не понимали, а кто-то не верил.
Он Крапивина уважал и завидовал, как можно завидовать
человеку, живущему просто и естественно. Сидел он на скамейке
спокойно, почти не двигался, ничем не выдавая нервозности. А ведь
нервничал. Семья дома большая. Надо же, женился на многодетной
матери и счастлив. Любит ее, наверное, очень. И детей.
Он знал, что такое любовь. Из-за нее и стал тем, кем стал.
Служил, воевал, да так сердце там и оставил. Хотел, чтобы
близкие люди были счастливы и жили в достатке. Ради жены и сына
был на все готов.
Рано или поздно, все мы когда-нибудь умрем. Люди часто
убивают друг друга. Он это сделал своей работой. Тайной жизнью.
Харон не виноват, что волей судьбы стал лодочником на Стиксе.
Какой сволочью надо быть, чтобы заказать такого как Крапивин.
Видно, встал кому-то поперек дороги. Как хотелось, порой,
добраться до заказчиков, но неписаное правило это запрещало.
Разве что, за обман при оплате, но его пока не обманывали.
Игнат видел, как вечернее солнце садится за крыши высотных
домов, и его лучи успокаивают, вселяя уверенность.
Неожиданно зачесался лоб, и Крапивин непроизвольно глянул
в сторону третьего окна слева на восьмом этаже высотки, стоящей
через дорогу.
Он отшатнулся от встречного взгляда в окуляре прицела.
Стало мутно глазам и муторно душе. Палец онемел, не желая ложиться
на спуск. Пришлось встряхнуть кисть, чтобы прилила кровь. Он всегда
продумывал отход заранее, но теперь стали ватными ноги и охватил
страх.
Внезапно зазвонил телефон, выводя из липкого кошмара. Заказчик
отменял заказ. ОН возразил, что так не делается и все равно придется
платить. Заказчик был готов заплатить с верхом. Он отказался, не
привык брать подачки.
Когда взглянул в окуляр, рядом с Крапивиным сидели двое:
один толстый как бочка, второй щуплый и суетливый. Хорошо,
когда есть друзья.
А он одинок. Случись что, - никто не поможет. Встряхнул
головой, отгоняя горькие мысли, и два раза перекрестился. Одним
грехом меньше.
- Странное дело, - говорил Игнат Медведю и Павлюку по
дороге домой. Один раз мне уже назначали встречу. Тогда тоже
никто не пришел.
Когда уложили детей спать и остались вдвоем, Оксана спросила
мужа, не хочет ли он ей кое о чем рассказать.
- Была тут одна проблема, решил, - успокоил он.
- Вот дать бы тебе скалкой промеж глаз, да неудобно, как
людям покажешься, - обняла его Оксана. - Мы одна семья. Радость и
беда у нас общая.
И от этих слов впервые за день отпустило сердце и удалось легко
вздохнуть.
Глава 6
Роберто
Когда закончился первый тайм, трибуны встретили своих
любимцев оглушительным свистом. Вратарь Альберто Карлос вдруг
схватился за голову. Сквозь пальцы потекли прозрачно-розовые капли.
« Помидором гнилым «угостили», - и такое захлестнуло отчаяние,
что хотелось провалиться сквозь землю. В раздевалке он заперся в
туалете и тщательно смывал прилипшую к коже гниль. Вода смыла
отчаяние, но взамен пришло дикое опустошение, вакуум внутри.
Стало тихо, переклинило слух.
Тем временем, в раздевалке не было сказано ни слова. Лишь
угрюмое молчание давило виски. Не о чем было говорить, все и так
понятно. Через десять минут двинулись к выходу и только сейчас
заметили отсутствие вратаря.
Роберто Альварес решительно дернул дверцу туалетной комнаты,
запертой изнутри. Тишина там ему не понравилась.
- Альберто, открой, не дури! - потребовал он. - Я знаю, тебе
Плохо. Мне тоже плохо. Всем плохо. Тебя никто не винит, с
каждым может случиться. Пошли добывать победу, пока не добыли
нас.
Нет ответа. Вздохнув, Роберто резко дернул дверь на себя.
Слабо ойкнул погибший замок, и капитана встретил чистый, пустой
взгляд.
- Подвинься, - сказал и сел рядом. Резким движением корпуса вбок
сбросил невезучего вратаря с унитаза. Свалившись на пол, тот
встряхнул головой и резко поднялся.
- Теперь вижу, что живой, - одобрительно произнес Альварес. –
Пошли. За ремонт двери заплатим поровну.
Альберто хотел что-то сказать.
- Молчи, - опередил капитан. - На поле скажешь. Игрой, - и
слегка подтолкнул к выходу.
- В чем дело, Роберто, - встретил их у бровки тренер. - Уж
Не приступ ли истерики тебя скрутил?
Снова стало стыдно, но от этого хотелось не умирать, а драться.
- Он больше не будет, - заверил капитан, глядя как Карлос
бежит к воротам.
Игнат понял, что теперь начнется
