ГУЛЛИВЕР В СТРАНЕ ФИЛОСОФИИ

ордена доминиканцев, которые, будучи основными поставщиками кадров для средневековой инквизиции, снискали прозвище «Псы господни». Зато росло влияние иезуитов, мессианство которых известно примерами лицемерия и умения вести информационные войны. Успехи науки удивляли и предлагали новое мировоззрение. Духовность и чувственность уступала приоритет рациональному мышлению с его логикой, диалектикой и уважением к точным знаниям. Развитие книгопечатания множило разнообразие книг, что способствовало грамотности населения. Вместе с тем, на книжном рынке появилось масса неизвестных прежде античных сочинений, часть из которых была откровенной фальшивкой. Подделка произведений искусства стала доходным делом. При этом их истинные авторы скрывали свои имена под псевдонимами. Так что, сомнительным является даже авторство  эпических поэм Гомера и трагедий Шекспира. Под именем последнего, возможно, скрывается личность французского мыслителя Бэкона, объявившего целью науки власть над природой. Эту идею тоже следует признать авантюрой. Неудивительно, что у  публики  той поры популярностью пользуются произведения приключенческого и комедийного содержания. Этим объясняется плодовитость Лопе де Вега, написавшего 2000 пьес,  а также известность создателя комедий, Жана-Батиста Поклена, творившего под псевдонимом Мольер. Литературным событием «Нового времени» явился роман Сервантеса: «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский». По сути это была пародия на рыцарские романы с их примерами доблести, чести и благородства.  При этом Сервантесу удалось сочетать в своем сочинении сразу несколько из востребованных жанров:  приключения, комедию, сатиру, и, конечно, жанр авантюры.
      Пожалуй, в образе Дон Кихота отображен дух «Нового времени». Это становится ясно при знакомстве с философией эпохи «Аvante!», особенно в связи с учением Декарта. Суть идеи французского философа: субъективность – есть достоверная реальность. Его центральная формула: "мыслю, следовательно, существую". Отсюда следует, что смысл существования человека и главная сфера его деятельности - это познание, а вовсе не духовные отправления, как считалось прежде. Показательно, что исходная мысль картезианства принадлежит вовсе не Декарту, а взята и присвоена им из трудов Августина Блаженного. Не правда ли, такой плагиат очень в духе «хитроумного идальго», который, помыслив себя рыцарем, сумел внушить эту мысль простодушному Санчо и наивной Дульцинее.
    Не менее значимым и известным в эпоху «Нового времени» становится изречение английского философа Ф. Бэкона: «Знание - сила». Поэтому ученые были востребованы на самых высоких ступенях власти. Власть имущие хотели обладать особыми знаниями, которые недоступны черни. Но так как знания физиков и математиков были сложны и скучны, предпочтение отдавалось философам. Примеры таких знаний можно было найти в сочинениях Макиавелли. Иные из философов  удостаивались приемам во дворцах королей. Декарт, как известно, переписывался со шведской королевой Кристиной и принцессой Пфальцской.
    Так вот, быть может, подобных соблазнов не избежал и Лейбниц? И тогда стоит ли нам всерьез относиться к его «монадологии»?
        Однако тут надо бы заметить, что, как и в случае с формулой Декарта, монады не являются выдумкой или изобретением Лейбница. О «монаде» говорили еще древнегреческие пифагорейцы, обозначая этим словом «первое существо», «божество», или «единое как неделимое». Кроме того, понятие монады встречается у Платона и Аристотеля, а также  у представителей раннего неоплатонизма, где эта сущность ставится в основу бытия и даже мысли.
    Таким образом, выясняется, что Лейбниц всего лишь несколько модернизировал монаду. Во-первых, он сделал из нее субстанцию, что отвечает идее Аристотеля о том, что у каждой вещи есть своя особая ипостась, которая определяет ее качество. А во-вторых, этой субстанции он придал сущность эйдосов, то есть, идеальных образов вещей, из учения Платона, где эти эйдосы являются изобретением Бога, но известны душам. Так что, в трактовке Лейбница души и эйдосы сливаются в единую субстанцию.
    Отсюда, мы, как будто, вправе решить, что «монадология» - всего лишь спекулятивная интерпретация известных философских идей, притом такой интерпретацией, которая лишь прибавляет сомнений в их истинности.
    Впрочем, с сомнениями в существовании монад Лейбниц справлялся гораздо лучше, чем с  представлением об их природе. Неверующим в его теорию он легко доказывал, что в мире нет одинаковых вещей. Различны даже листья на дереве. Да что листья!? Не существует даже одинаковых снежинок. А ведь все они происходят из капель воды. Значит, есть что-то, что делает их разными. И это, разумеется, монады. Что же еще?
    Но главное доказательство истинности своего учения, Лейбниц демонстрировал с помощью изобретения Левенгука. Конечно, микроскоп нидерландского натуралиста был еще очень далек от совершенства. И потому невидимый глазу мир, который открылся Лейбницу, благодаря дружбе с Левенгуком, был еще плохо различим. Но как раз это и делало Лейбницу очевидным, что миром правят некие сущности, неразличимого содержания, но схожие с живой душой, а именно, те самые монады. А раз так, то все эти сущности должны быть кем-то созданы и должны взаимодействовать согласно закону своего создателя, каковым может быть только Бог. Так что, скорее всего, само учение Лейбница возникло  не столько из представления древних мудрецов о монадах, сколько из опыта обращения с микроскопом. У античных философов Лейбниц почерпнул лишь необходимые сведения для выработки своей концепции.
      В связи с этим, нам стоит снять с Лейбница подозрение в том, что его «монадология» - есть откровенная авантюра гения.  Скорее всего, Лейбниц сам верил в свое учение.
    На это вы можете сказать: «Тем хуже для Лейбница». Мол, такой блестящий ум, и такое отсутствие простого здравомыслия!»
    Однако не будем забывать, что в лице Лейбница мы имеем дело с философией. А в этой сфере, как я не раз показывал в других статьях, здравомыслие не слишком ценится. Скорее философам по вкусу слова физика Н. Бора: «Ваша теория недостаточно безумна, чтобы быть истиной». Вот и с монадами Лейбница произошли удивительные превращения.

7.
    Смутное представление о монадах открыло философам простор для самых фантастических идей и породило множество толкований этой сущности. Подразумевая под этими незримыми образованиями источник развития всего сущего, философы стали давать им такие определения как «единица бытия», «живой  ноль», «энергетическая точка», «духовная основа вещей». «потенция сущего». Иные знатоки монадологии свидетельствуют, что каждая монада - есть «рупор, эхо Вселенной», «потенция сущего», «отражение мироздания», «диалектическое соотношение конечного и бесконечного», «средоточие прошлого, настоящего и будущего», «углубленный в себя и, только себя знающий, мир», «нечто свертывающееся, развертывающееся, и способное превращаться в материальное тело».  Но особенно философам нравится воображать монады сознающими субъектами.  Именно в зависимости от степени сознательности строится иерархия монад. И все это при полном отсутствии каких-либо достоверных доказательств существования этих «единиц бытия». Удивительно, не правда ли?
    Впрочем, некоторые доказательства существования монад философы все же приводят. К примеру, наличие у человека разума, по их мнению, как раз и объясняется существованием монад, обладающих малой перцепцией (способность воспринимать окружающий мир). Кроме того, из учения Лейбница следует, что все мировое пространство заполонено монадами, что исключает пустоту. И значит, должны наблюдаться переходные формы между сущностями. А так как такие формы и в самом деле существуют, например, в виде зоофитов или вирусов, то это, мол, и доказывает, что монады – объективная реальность.
    Кого-то, возможно, удивляют такие доводы. Но тут стоит заметить, что сам Лейбниц в своих теоретизированиях пользовался специальным методом, известным в философии под названием «абдукция». Это когда причину устанавливают из следствия. Допустим, вы видите свет в окне. И делаете вывод: «Значит, там, в квартире, есть источник света». Правда, свет в окне может появиться в результате отражения света фонаря на улице. Но это уже издержки метода.
    Особенно монада приглянулась гностикам и эзотерикам. Например, о сущности монады много рассуждает Блаватская в своем теософском учении: «Тайная доктрина». Правда, к своему стыду, я так и не смог постигнуть всех истин ее откровений. Меня вгоняют в ступор тексты, подобные таким:
  «Монада возвращается в Безмолвие и Тьму, как только она выявила Триаду, от которой исходят остальные 7 чисел из 10 чисел, лежащих в основании Проявленной Вселенной».
    А так как похожим образом Блаватская излагает всю свою «доктрину», то я лучше обращусь к специалистам, овладевшим ее учением. Вот, что я прочел в статье из Интернета « Е.П. Блаватская о "человеческой монаде" и "минеральной монаде":
      «Как бы полемизируя с учёными своего времени, Е.П. Блаватская озвучивает предполагаемый вопрос: "Какое отношение имеет монада к атому?" И далее объясняет, что монада никак не связана ни с молекулой, ни с атомом, в том смысле, который вкладывает в эти понятия наука. Но при этом замечает, что монада минеральная отличается от монады человеческой. Монады человека, а также монады высших животных многочисленны, в отличие от минеральной монады. "Минеральная монада – одна".  Когда говорится "человеческая монада", имеется в виду "Духовная душа", а не только единый принцип, её "оживляющий". Поскольку, если представить отделение этого единого оживляющего принципа, то душа перестаёт существовать как таковая, поэтому "человеческая монада" означает духовную душу человека».
      По-моему, этот пример хорошо показывает, насколько вольно способны обращаться с монадами авторы оккультных учений.
        Однако находились мыслители, которых не увлекал полет фантазии по поводу монад. И они въедливо интересовались, например: «Как монады, будучи идеальными сущностями, порождают материальный мир? Каков механизм этого процесса?» Или спрашивали: «Как мир, который, по заверениям Лейбница, создан совершенным, может стремиться к совершенству?» «И вообще, откуда в совершенном мире столько зла и несчастий, если в его основе монады, озабоченные стремлением к гармонии?»
        Впрочем, с подобными вопросами к настоящему философу лучше не соваться. Они, философы, если надо, легко обоснуют необходимость зла, и что зло – это, в сущности, добро.  А что касается превратностей монад, то тут еще проще. Можно, например, сослаться на деятельность духов, упомянутых Лейбницем. Благо никто не видел этих монад.
      Зато с помощью монад Лейбниц, как будто, делает благое дело. Он доказывает существование Бога. Ведь и впрямь, кто-то же создал эти монады. Не могли же они возникнуть сами собой, да еще с такими невероятными свойствами. Кстати, Лейбниц полагал, что истинная философия обязательно приходит к