лепешками и чашку с каким-то дымящимся напитком.
Девочка, взяв это в руки, отошла, а Реште оказалась прямо перед той, что в белом.
Парфянка повторила фразу на чужом языке:
- Два эклера и кофе со сливками.
Женщина быстро пощелкала какими-то деревянными кругляшками на железных осях, сдвигая их в обе стороны и сказала:
- Семьдесят восемь.
Реште молча высыпала в углубление перед ней все содержимое кошеля.
- А самой не выбрать, что ли? – недовольно пробурчала женщина, забрала несколько монет и выдала парфянке тот же набор, что и девочке.
Реште сгребла оставшиеся монеты в свой кошель, взяла маленькое блюдо и чашку, поставила их на ближайший стол и, присев на сидение, набросилась на еду, которая оказалась необычайно вкусной. Лепешки были из сладкого водянистого теста, а внутри них оказалось не менее сладкое коровье масло. Горячий напиток, хоть и необычный на вкус, неожиданно ей тоже понравился. Утолив голод, она почувствовала прилив сил, настроение улучшилось. Впрочем, его все равно отравляла мысль, что этот пока что довольно приятный сон рано или поздно кончится, а вернется проклятый Лабиринт.
Одновременно она украдкой изучала людей вокруг. Мимо прошла группа взрослых женщин разных возрастов, и парфянка уже второй раз - после огромного зала - подивилась их обуви. Она была невероятной: в большинстве случаев на пятке находился шип, который как-то неестественно искривлял стопу.
"Как же они ходят, не падая при этом?! - поразилась она. - Но зачем они себя так мучают?"
К счастью, обувь, в которой оказалась сама Реште, была лишена этого чудовищного шипа, за что парфянка от всей души поблагодарила богов Странного Мира. Впрочем, ее обувь все равно казалась ей тяжеловатой, ведь она привыкла к легким сандалиям.
Реште собралась обследовать здание дальше и, выйдя из помещения для трапез, пошла по коридору, встречая по пути все новые стайки детей, иногда попадались и взрослые. В одном месте она повернула в боковой коридор, более узкий, который заканчивался тупиком, а на последней двери висела табличка:
СЛУЖЕБНОЕ ПОМЕЩЕНИЕ
Оттуда доносился чей-то монотонный голос, напоминающий чтение молитвы. Почему-то парфянке очень захотелось увидеть, кому принадлежит этот голос, и она нерешительно толкнула дверь. Та открылась, и Реште оказалась в средних размеров комнате.
Здесь были люди. Слева на большом столе мужчина и женщина ожесточенно предавались любовным утехам.
Но Реште взглянула на них лишь мельком. Ее внимание оказалось приковано к ящику на ножках, передняя стенка которого была стеклянной.
В ящике находилась человеческая голова.
Причем она не была отрезана от туловища, шея не была перерубленной, а целой, и плечи тоже были целы. Туловище было аккуратно разрублено поперек – ниже плеч.
Но наибольшее потрясение парфянка испытала от того, что голова эта была ж и в а я ! Она разговаривала! Причем, вполне уверенно произносила какой-то текст, понять смысл которого Реште из-за волнения даже не пыталась.
Первым желанием парфянки было развернуться и бежать, но она пересилила в себе этот порыв и осторожно подкралась к ящику. Голова не обратила на нее внимания и продолжала монотонно говорить. Реште медленно вытянула руку и еле-еле коснулась прозрачной стенки ящика. Голова на ее движение не отреагировала.
Позади себя она услышала сдержанное хихиканье и тут же стук хлопнувшей двери. Она оглянулась. Стол был уже пуст, любвеобильная парочка ретировалась.
Реште повернулась к говорящей голове и принялась неотрывно за ней наблюдать.
«Я понимаю, что это! – пришла в голову мысль. – Несомненно, дакийцы бальзамируют не тела своих фараонов подобно египтянам, а только головы вместе с верхней частью туловища. Но их жрецы достигли в этом искусстве небывалых высот, сумев вновь вдохнуть жизнь в эти обрубки и заставив их говорить».
Теперь Реште не сомневалась, что это место было гробницей дакийских фараонов. А она дерзновенно осмелилась зайти сюда! С благоговением взглянув последний раз на ящик с говорящей головой, она на цыпочках покинула помещение, затворив за собой дверь.
Выйдя в коридор, она обратила внимание на кривую надпись на стене справа:
ФИЗРУК ЖОПА
Ниже уже другим почерком была нацарапана надпись поменьше:
ТА ЕЩЕ ЖОПА
От наставника Калишатхи Реште знала, что рядом с гробницами фараонов египтяне иногда оставляли Священные Надписи, понятные только посвященным, то есть жрецам. Очевидно, так было и у дакийцев. Эти надписи явно обладали божественной силой.
Незнакомые фразы на чужом языке вызвали у парфянки настоящее душевное смятение. Таинственная надпись одновременно страшила и притягивала, обжигая сознание и при этом окутывая его туманом, порождаемым чем-то потусторонним и недоступным.
Охваченная трепетом, не покидавшим ее с момента встречи с говорящей головой, Реште опустилась на пол и встала перед Священной Надписью на колени, несколько раз коснувшись лбом пола.
- Посланец богов, начертавший эти великие письмена, снизойди к моим бедам и укажи верный путь, - прошептала она.
- Набухалась уже? Хоть бы комсомольский значок сняла, паскудина! Вот только блевани здесь, я сразу директора приведу. И как таких земля носит! – раздался голос сбоку.
Реште повернула голову в ту сторону. К ней направлялась немолодая женщина в фиолетовой одежде, катившая перед собой на небольших колесах нечто не понятное по назначению. Впрочем, эта металлическая емкость была, скорее всего, урной с прахом еще кого-то. Возможно, у этого народа в ходу была и кремация.
И эта женщина могла быть только жрицей, причем, судя по ее гневной интонации, она сурово отчитывала парфянку за то, что та осмелилась зайти в склеп усопших царей.
Надо было как-то смягчить ее гнев. Фраза на языке Странного Мира пришла парфянке в голову сама собой.
- Прости меня, добрая жрица и не гневайся, что я по своему неведению осмелилась осквернить своим недостойным присутствием гробницу великих фараонов!
Реакция жрицы оказалась неожиданной. С неожиданным проворством она отскочила назад и крикнула:
- Глыть ты подзаборная! Шла бы ты на брой и в скирду, и чтобы тебя там выветрили!
И почему-то убежала, укатив урну с прахом. Недоумевающая Реште поднялась на ноги. Ее великолепно натренированная память успела вобрать в себя последнюю тираду жрицы в фиолетовой одежде. Запоминать даже самые непонятные фразы парфянка умела превосходно: этот навык развил в ней наставник-индус Калишатха.
Покинув место захоронений, Реште решила вернуться в огромный зал, благо она запомнила туда дорогу. Когда она зашла туда, этот зал был уже полон. Большинство сидений было занято детьми, кое-где сидели и взрослые. Да и на возвышении в конце зала расселись за столом какие-то люди.
Когда парфянка зашла, некоторые на нее оглянулись. Видимо, уже начиналось какое-то действо. Ее начало одолевать любопытство: что же будет здесь дальше? И Реште присела на одно из крайних сидений.
Какой-то мужчина подошел к маленькой чашке, насаженной на длинный шест, и сказал:
- Раз, два, три.
Чашка оказалась не простой. Она многократно усилила звучание его голоса, что заставило парфянку подумать о том, насколько искусны здешние ремесленники, способные мастерить такие хитроумные изделия.
И вдруг под сводами зала загрохотала песня!
Она звучала настолько громко, что у Реште в первый момент заложило уши. Очевидно, невидимый певец, который прятался где-то над потолком, пользовался несколькими хитроумными чашками.
- Вполголоса жить не стоит!
Мы начали свой разбег!
Нам выпала честь с тобою
Открыть двадцать первый век.
Я слышу сквозь ночь и вьюгу
Часов волевой отсчет!
Стрелки
идут по кругу!
Время
идет вперед!
Грохот этой песни пронизывал все пространство зала. Но, в отличие от потрясенной парфянки, остальные сидящие реагировали довольно спокойно, даже безразлично. Без сомнения, это было богослужение, но такое, какого она еще не видела.
Вдруг сидящий по соседству молодой мужчина, уже не раз поглядывавший в сторону Реште, тихо обратился к ней:
- А вы меня совсем не помните? Мы как-то в совхозе встречались, вы туда с младшим курсом ИПЭ приехали, а я со старшим Театрального. От вас еще какой-то ваш комсоначальник чего-то добивался, я даже его спросил, в чем дело. Вас, кажется, Настей зовут? А я Степан.
Реште перевела на него взгляд и холодно ответила:
- Я впервые вижу тебя, незнакомец. А у вашего народа принято вести разговор во время божественных песнопений?
От неожиданности собеседник чуть не поперхнулся, как-то странно на нее посмотрел, но более к ней не обращался. А Реште вдруг вспомнила, что ни в Парфии, ни в Риме мужчины и женщины никогда рядом не сидели. Но у дакийцев, видимо, все иначе, да ей и без разницы, раз это сон.
А невидимый певец, точнее, уже хор, гремел:
- Если дело отцов станет делом твоим,
Только так победим, только так победим!
Слышишь юности голос мятежный?
Слышишь голос заводов и сел?
Ленин!
Партия!
Комсомол!
Последние три слова продолжали и продолжали повторяться. Некоторые из взрослых вскочили и жестами стали показывать детям, чтобы те последовали их примеру. Сидящие стали подниматься с мест и, повинуясь еще каким-то жестам, выкрикивать вслед за хором:
- Ленин! Партия! Комсомол!
И уже весь зал, встав, многократно повторял эту фразу.
Разговорчивый молодой сосед поднялся вслед за всеми, правда, с видимой неохотой. И едва шевелил губами.
Во всем зале осталась сидеть только Реште, не пришедшая к выводу, как ей быть в этой ситуации. На нее стали оглядываться. Поняв, что лучше не выделяться и примкнуть к прославлению дакийских богов, парфянка тоже вскочила и вместе со всеми принялась выкрикивать. Причем, возбуждение ее достигло такой степени, что она даже вошла в раж, не будучи способной остановиться.
Потом невидимый хор замолк, затихли и люди в зале, начав садиться обратно на свои места. И только раскрасневшаяся Реште, не видя ничего вокруг, в одиночку продолжала выкрикивать:
- Ленин! Партия! Комсомол!
Она тут же оказалась объектом общего внимания. Все поворачивались к ней, по залу прошел тихий гул. Опомнилась парфянка лишь тогда, когда сосед, назвавший себя Степаном, молча дернул ее за рукав. Реште тут же пришла в себя, замолчала и опустилась на свое сидение.
- Торжественное собрание коллектива учителей и учащихся школы, посвященное шестидесятилетней годовщине Великой Октябрьской социалистической революции объявляю открытым! – громко пробасил в чашку на шесте лысый мужчина, один из сидящих за столом на возвышении.
Дети и взрослые принялись бить одной ладонью о другую, издавая довольно смешные хлопки. Такой ритуал парфянка видела впервые в жизни, но чтобы не выделяться, последовала общему примеру.
После этого к хитроумной чашке на шесте стали поочередно подходить взрослые, а пару раз и дети. Каждый говорил минут пять, после чего каждый раз сидящие в зале лупили одной ладонью по другой. Реште с трудом сдерживала смех. Уловить смысл произносимых фраз ей не удавалось, хотя большинство слов было ей понятно.
«Странный Мир», как она окрестила содержание своего сна,
