Немеркнущая звезда. Часть вторая

особо и самолично подчеркнула заведующая, Ада Исааковна, таким тоном, словно бы речь тогда о собственном её чаде шла, - Саша - очень умный и очень талантливый парень: я его с детства знаю! И помню, как он всегда все задачи решал, с какою лёгкостью необычайной, как блестяще играл и играет в шахматы. Он и до этого, к слову сказать, все олимпиады выигрывал все прошлые годы. Так что ничего удивительного здесь нет: мы к этому уже привыкли.
- Да я разве ж говорю, что он глупый?! - недоумевал отец, раскрасневшийся и растерявшийся от такого полного непонимания. - Я говорю только, что олимпиады проводились нечестно! Нельзя было Тамаре Самсоновне их проводить, нельзя: там её сын участвовал, родной её сын! Поэтому-то и первенство его - сомнительное. Вот и всё, что я хотел вам сказать: я ЕЁ одну обвиняю, и только ЕЁ, а не её Сашу!
- Да как Вы смеете, гражданин, обвинять в нечестности и непорядочности нашу уважаемую Тамару Самсоновну! как у Вас язык-то ещё не отсох, мужлан Вы этакий! - пуще прежнего накинулись на отца разошедшиеся не на шутку женщины, как собаки сворные впившись кровавыми глазищами в него и буквально захлёбываясь от ярости. - Она - честнейшая и умнейшая женщина! не Вам чета! Она… она… она!...

Ну и так далее, и всё в том же агрессивном духе; всё - на повышенных тонах, на эмоциях, на унижении и оскорблении собеседника; а ещё - на злобе и ярости, что вызывал простоватый деревенский мужик у городских представительниц прекрасного пола, ярчайших его представительниц. Дело тогда разве что до откровенного мата у них, мегер образованных, не дошло, что было бы особенно интересно услышать в стенах ГорОНО, образцово-показательного заведения. Ну как в известном старом анекдоте, помните, когда звонит мужик по телефону и спрашивает: «Алло, это прачечная?» А ему в ответ: «Х…ячеечная! Институт культуры!!!»
В общем, весёлый там у них тогда разговор получился: как у немого с глухим. Отец им толковал про Фому, они ему в ответ - про Ерему; он - про то, что не имеет морального права мать приходить проводить олимпиаду, в которой непременно должен будет участвовать сын, они - про высокие моральные качества Тамары Самсоновны, про её профессионализм заоблачный и стаж работы. Логики в таком словоблудии рыночном не было никакой, и до правды, за которой пришёл Сергей Дмитриевич в городской отдел народного образования, дело тогда, увы, даже и близко не доходило…

18

Правдоискатель-отец отбивался в кабинете заведующей как мог, как умел доказывал свою правоту и твёрдую жизненную позицию - защищал сына старшего Вадика изо всех сил, “до последнего патрона” что называется. Молодец был! боец настоящий! Мужик! - за жену и детишек родных готовый и в пасть к тигру броситься!
Но взбесившиеся бабы, все три еврейки к тому же, были значительно хуже тигра - вот в чём была беда! - куда коварнее и опаснее любого четвероногого хищника. Втроём они легко переспорили и перекричали его, дали ему, бедолаге, жару. Женщины они были грамотные и заводные, и «базары перетирать, говоря перестроечным языком, умели прекрасно». Они не только перекричали-перебрехали отца, - они его ещё и застыдили вдобавок, “в дерьме извозили” по самые уши, склочником и сутягой выставили (что более всего его тогда оскорбило-обидело!). И сделали это изящно, изобретательно и умно, с каким-то дьявольским наслаждением даже: нашёл, дескать, чмо недоделанный, с кем связываться, с кем тягаться в риторике, у кого языки длинней - выяснять; да мы тебя, козла сиволапого, дескать, быстро к порядку приучим, объясним доходчиво, с какого конца спаржу пить и чем её потом заедать-закусывать...

Под конец 30-минутной отчаянной с обеих сторон схватки-брехни косноязычный, плохо всегда говоривший отец Стеблов не выдержал - сдался: нервы его расшатанные дали заметный сбой.
- Что же вы делаете, а?! - с мольбою в голосе и в глазах, красный, взмокший, раздувшийся от волнения, обратился он в последний разок к горластым чиновным бабам, защитницам детским по должности, но не по сути своей, убитый полным непониманием с их стороны, граничившим с заговором. - Что ж вы делаете, спрашиваю вас?! что тут сейчас вытворяете?! Я же к вам как к людям с чистым сердцем пришёл - за помощью и защитой, а не за деньгами в долг и не за левыми путёвками в “Артек” или “Орлёнок”! Стою и объясняю вам уже полчаса, русским языком объясняю-втолковываю, что незаслуженно обижают хорошего парня, сынишку моего, Вадика! Обижают нагло, цинично, в открытую, не стесняясь никого, не оглядываясь и не таясь, как только в войну немцы нас обижали и унижали, без мужиков-фронтовиков оставшихся, - а вы! Вы хотите мне доказать, что это правильно, это нормально, что так оно всё именно и должно быть в жизни и природе!
Бабы, что “кровь почувствовали” и кураж, на него опять втроём набросились-налетели - и орать и срамить принялись пуще прежнего, теряя человеческий облик! И бедный отец, вдруг понявший ясно, что стену живую, перед ним монолитом вставшую, не прошибить, что ещё немножко, и непоправимое произойдёт: он или расплачется от без-силия, или же в бешенстве пустит в ход кулаки, - отец, тряхнув головой что есть мочи и по-медвежьи зарычав, выпалил гневно, с чувством: «Да пошли вы все к ёб…ной матери, твари продажные! суки! жидовки крашеные! Видеть вас не желаю! Пропадите вы тут все пропадом!»
После чего он выбежал из кабинета вон, при этом ещё и больно толкнув локтем в грудь стоявшую перед ним заведующую, что загораживала ему путь к отходу.
- Хам неотёсанный! Быдло! Ничтожество! Тварь! Рожу свою сначала умой, свино, прежде чем на люди показываться! - услышал он злобное за спиной, когда сбегал вниз по лестнице…

«Зря я в этот зловонный гадюшник пошёл, определённо зря, - было единственное, что разнервничавшийся Сергей Дмитриевич думал по дороге домой. - Вадику своему только хуже сделал, защитник!... Теперь его Збруевы в школе совсем заклюют, вероятно, с потрохами проглотят и не подавятся, суки...»
 
19

По-детски опростоволосившись со своею затеей и ничегошеньки не добившись в итоге, старший Стеблов твёрдо решил про утренний визит в ГорОНО дома никому не рассказывать - забыть про него побыстрей. Уж больно не хотелось ему простофилей без-помощным выставляться перед семьёй, посмешищем, идиотом полным.
Но схитрить и затаиться ему не удалось, однако ж, не получилось глухой завесой тайны покрыть свой без-славный за правдой поход - и своё в том походе бездарное поведение и унижение. Сын его, Вадик, узнал про это - очень быстро узнал. Чем несказанно расстроил отца - заставил его краснеть, волноваться, оправдываться.
В ГорОНО отец ходил в понедельник, а уже во вторник, 15-го января, на перемене между первым и вторым уроком к Вадику подошла Лагутина Нина Гавриловна, взяла его за руку, в сторону отвела от класса, от учеников; и там, в уединении, спросила с ехидцей, перемешенной с удивлением:
- Твой отец вчера утром в ГорОНО ходил, что ли?!
- Мой отец?! - вылупил на учительницу ошалелые глаза Вадик. - Не знаю! Мне он ничего не говорил про это!
- Ну как же ты не знаешь-то, интересно? - хитро улыбнувшись, не поверила Лагутина. - Мне сегодня перед уроками Тамара Самсоновна рассказывала в учительской, что вчера твой отец пришёл около одиннадцати часов в ГорОНО, возбуждённый, нахамил там всем, начиная с заведующей и кончая двумя её заместителями, матом под конец ругался по-чёрному, как последняя пьянь, больно Аду Исааковну в грудь, уходя, ударил. И всё на Тамару Самсоновну жаловался-наезжал, и чуть ли ни бессовестной воровкой её обзывал при этом, якобы тебя обокравшей, обидевшей. Чем вы оба с ним не довольны-то, скажи?
- Да не знаю я ничего, Нина Гавриловна! - покрывшись краской стыда, совсем уж растерялся Вадик от услышанной только что новости. - Честное слово, не знаю!
Лагутина улыбнулась в другой раз натужно, и опять хитро, опять недоверчиво к сказанному отнеслась, потупила взор лукавый.
-…Зря вы, скажу вам, бегаете туда… и зря скандалы устраиваете: добром они для вас не закончатся, - промолвила она, наконец, с расстановкой, холодно посмотрев на стоявшего перед ней Стеблова, растерянного и обескураженного, с толку сбитого, выражая взглядом колючим полную к нему неприязнь. - Саша Збруев тебя ведь и на физике обогнал, и с большим запасом, насколько я знаю. Так что Тамара Самсоновна здесь ни при чём: на физике-то её в зале не было…

Это было всё, что она сказала вслух, на что решилась тогда, на что осмелилась. Но в глазах её холодных, прищуренных стоявший перед ней ученик - к немалому своему удивлению! - прочитал и другое, что постеснялась произнести учительница, учившая Стеблова уже пятый год, что при себе оставила.
«Ты, парень, - изумлённо прочитал он, - слишком высоко о себе возомнил, год в Москве проучившись. Ты как был никто, так никто и остался! Сиди и не дёргайся поэтому вместе с хамоватым папашей своим, неотёсанным и необразованным… Нашли с кем связаться, с кем тягаться, идиоты, - со Збруевыми! Да их весь наш город знает! - а вас?! Вы в подмётки им не годитесь, в половики коридорные, а всё туда же: со свиным рылом да в калачный ряд!... Славы вам, видите ли, захотелось. Ишь какие, славоохотливые! Нате, выкусите: шиш вам под нос! За славу, уважаемые, люди жизни свои на плаху кладут, деньжищи огромные платят. А вы хотите дуриком её себе получить, задарма! Так не бывает…»
- Ну, в общем, - совсем уж холодно закончила разговор Нина Гавриловна, презрительно отвернувшись от Вадика, в окно с прищуром смотря. - Скажи своему отцу, чтобы не бегал никуда больше, не кляузничал: не позорил ни себя, ни тебя… Ничего хорошего, повторяю, от его беготни и склок вам не будет; а неприятностей много можете огрести. Ясно тебе?...

20

После этого они расстались крайне неприязненно и недружелюбно, пошли каждый по своим делам и классам, больше на эту тему не заводя бесед, не намекая даже. Но уязвлённый Вадик отчётливо хранил в душе гадливое горькое чувство, что испытал тогда, что в него навсегда засело не выводимым вирусом.
И сколько б ни жил он потом на свете, сколько б ни видел горя, обид, унижений и слёз, - ни одно из перечисленных бед так и не смогло заслонить в его памяти того январского тягостного разговора с учительницей; даже и приглушить-ослабить произведённый разговором эффект не смогло, крайне-негативный и мерзопакостный, болезненно-тошнотворный. Так глубоко и прочно засел тот негатив в сознание, в сущность его, таким острым и плохо-переносимым был на протяжении долгого времени, почти что вечным.
Почему подобное происходило - понятно: Лагутина откровенно предала его, если вещи назвать своими собственными именами, сдала семейству Збруевых с потрохами. А предательства Вадик не прощал никогда и никому - даже и близким родственникам: сестре и брату. Это был самый большой, самый тяжкий грех в системе его непререкаемых морально-нравственных ценностей, которому не было оправдания!
Предательство Лагутиной, ставшее первым, по сути, в его начинавшейся жизни, было и непонятным и необъяснимым с любой стороны - и крайне обидным, конечно же. Аж с пятого класса далёкого, с момента прихода к ним на первый урок Нина Гавриловна учила своих питомцев, в числе которых был и Стеблов, добру, справедливости, честности, взаимопомощи и взаимовыручке в трудный момент. И