ответил Оливер.
– Могу я тогда сказать, что вы человек богатый? – задаётся новым вопросом Прасковья. Оливер осмотрелся вокруг и на себя, и с ухмылкой вернувшись к Прасковье, дал согласный ответ. – Пожалуй это так. Я себе могу позволить то, что многие только мечтают такое сделать.
– Только площадок для выступлений вам не дают. – Заметила Прасковья.
– Да, приходиться довольствоваться малым. – Согласился Оливер. – Миру не нужна правда. Он живёт в иллюзии своей правды и истории.
– А вы готовы разделить со мной мою правду жизни. – Протягивая купюру Оливеру, спросила Прасковья.
– Многозначное предложение. – Проговорил Оливер, не сводя своего взгляда с протянутой ему купюры. – Ко многому оно обязывает, как понимаю.
– А вы не спешите, подумайте. – Говорит Прасковья.
– А это можно. – Говорит Оливер, беря купюру. – Тем более у меня нет таких, обязывающих меня к чему-то дел. И я в это время через день всегда здесь. – А вот такое, в чём-то конспирологическое указание Оливера на шпионские игры разума, понравилось и укрепило сознание Прасковьи в желании не быть здесь статистом, и уж если занесла их всех сюда нелёгкая, то с какой стати она будет всем тут облегчать жизнь. И все известные миру физические и математические законы движения и отношении к жизни человека, в том числе закон всемирного тяготения и отталкивания, и в данной геолокации действует и касается тебя в той же точно степени. И тогда Прасковьей спрашивается, почему её должно больше тяготить и затрачивать больше поступательные движения здешние условия жизни и существования людей, если среда обитания и сопутствующие ей природные факторы для всех одни и те же.
– И тогда получается, что если природа нас между собой не делит, то свою руку ко всему этому разделению нас по своим категориям принёс сам человек, со своей эгоистичной внутренней природой. И здесь имеют основной правовой статус не естественные законы, а законы разума человека, с его философией жизни. – С этими мыслями Прасковья натолкнулась на рекламный щит, с которого на неё смотрела с до чего же довольной улыбкой и радостью не в себе подвид человеческого образа, в обиходе называемый моделью.
– Ну и чего ты так лыбишься в меня, заглядывая прямо ко мне в сердце и душу? – язвительно так вопросила в упор эту рафинированную дуру Прасковья, отчего-то никогда не стесняющаяся делать вот такие грубые и с первого взгляда на вот такой талант искусственно улыбаться обладательниц вот таких широчайших ртов и хороших в них зубов выводы. В чём зависти не было нисколько, за исключением разве что того, что Прасковье было всегда удивительно видеть вот такую беззубую на искренность игру на публику всех этих безымянных всё больше актрис. И что самое пошлое, им отвечают той же игрой, верой в их эту искренность радости видеть вас здоровыми и с неизменной улыбкой в гробу, как всё это видит Прасковья.
– А чё не так? – без тени сомнения в правильности выбранного для себя образа жизни, быть всегда у всех на виду, с высоты своего положения рекламного образа, вопрошает Прасковью эта модель, фигуральное воплощение Фаст-фуда и Пин-апа в своей совокупной экзальтации.
– Значит, отвечаешь за связи с общественностью, работаешь на публике, с людьми. – Игнорируя вопрос возмущения и недоумения Пинни, как за эту вешалку с рекламного щита решила Прасковья, Прасковья делает не спешно вот такой вывод. И попадает в точку.
– Люди любят, когда их окружает красота и что-то такое, отчего сложно отвести глаза. – Через горловую протянутость используемых в разговоре фраз, соглашается с Прасковьей Пинни.
– А что есть красота? – интересуется Прасковья, ставя в свой тупик Пинни, никогда не задававшей себе такого вопроса, считая себя само собой разумеющимся природным красивым предположением.
– Не знаю, каких ты хочешь услышать детальных подробностей, но как по мне, то их нет, а красота это я в общем. Посмотри на меня и скажи, что это не так. – Даёт вот такой ответ Пинни.
И с ней Прасковья поспорила бы из только внутренней строптивости, а если по факту и по делу, то Прасковья не может не согласиться с Пинни, она и в самом деле есть воплощение красоты, хоть и отталкивающей по некоторым морально-этическим аспектам (с ней хочется со стороны взаимодействовать, не подпуская близко к себе; наверное, потому, что не хочется в ней разочаровываться). Но Прасковью интересует во всём этом другой вопрос. – Почему и какая совокупность внешних и внутренних факторов определяет и создаёт в нашем сознании образ красоты? И не есть ли эта внешняя наша обёртка, проекция и воплощение нашей психологически-духовной составляющей? И тогда то, что нам близко по нашей душевной психоматике, и становится для нас красивым. А это уже какое-то объяснение. – Рассудила про себя Прасковья и решила больше не допытываться до Пинни. Хотя, как обойтись без резюмирующего вопроса.
– А ты, Пинни, кого в толпе прохожих для себя высматриваешь? – спросила Прасковья.
– Того, кто, как правило, среди обычных людей не ходит. – Со вздохом сожаления отвечает Пинни. – Но всё-таки иногда в обывательскую массу втирается.
– И кто же это? – с искренним интересом спросила Прасковья.
– Современный принц. Агент 007. – Проговорила Пинни со вздохом сожаления, удрученности и немного раздражения за то, что она, такая вся видная и красивая просто шик, должна днём и ночью, в любую погоду (а какие здесь ветра просто настырные и продувающие) во все глаза смотреть и искать этого в край обнаглевшего и оборзевшего принца, агента 007, и попробуй только на мгновение на себя отвлечься и слишком увлечься своими прямыми обязанностями, вовлечь потребителя в покупательские сомнения насчёт ею предлагаемого продукта, то в миг лишишься возможности найти для себя мечту своего сердца.
И этот крайне ловкий и увёртливый на уход от всякого преследования и мастер перевоплощения агент 007, Джимми или Василий, как более ближе по ментальности и сердцу Пинни, в ком за время его профессиональной деятельности выработался рефлекс и привычка ко всему быть приметливым и всё замечать, и в тоже самое время стараться, как хамелеон слиться с внешним миром и быть неприметным, естественно, не сам, конечно, а самопроизвольно и в чём-то противореча собственным амбициозным устремлением быть очень и слишком заметным для мира и главное для женских сердец, обязательно захочет пройти мимо той, кто его не зацепил своим взглядом и просто на него не смотрит, как Пинни.
«Так вот отчего он с иголочки так шикарно и постоянно одет, и застань его, например, в постели чисто случайно, проходя мимо его гостиничного номера, то и там, в постели, он будет одет в смокинг, поместившись с красоткой с надутыми от раздражения и разочарования губами, – всё-всё за этих агентов поняла вдруг Прасковья, – все эти мужики одним миром мазаны, ищут для себя и своих безответственных поступков оправдания. Мне, мол, по роду моей секретной службы запрещено иметь серьёзные отношения и наказано сов семи изменять в первую очередь самому себе, верному супругу и отличному семьянину. Ведь мне приходится заниматься вовлечением в сферы наших интересов резидентов разведок противника, то есть вербовкой. А здесь любые методы хороши и приемлемы. И уже это обстоятельство не позволяет мне быть верным одной только тебе. А разделять работу и личную жизнь я не умею.
Что и говорить, а до чего же хитрую позицию занял этот агент 007 для себя, не особо беспокоясь о морально-этических нормах и церемонясь с теми, кто отдал ему своё сердце и на него, падлу, рассчитывает. Да за одно только это, я не имею никакого права оставаться безучастной к этой части жизненного пространства. Где вот такие козлы, под прикрытием громких слов о национальной безопасности и спасения мира, продвигают в жизнь свои пакостные нарративы, живя без печати в паспорте в своё удовольствие, нарушая безнаказанно все правила и запреты. И я просто обязана навести порядок в этом вертепе безнравственной безнаказанности». – И вот чёрт! – Прасковью буквально сейчас же и на этом месте осенила удивительная и в чём-то странная догадка, заставившая её отвернуться от этого рекламного щита и посмотреть на витрину того торгового бутика, в которую она совсем недавно смотрела и, тогда не понимая вот такие элементарные вещи из жизни шпионских личностей, кто выбрал для себя путь лжи и обмана, не могла увидеть истинной сути того представительного господина, отчитывающего служебный персонал.
А вот сейчас, после того, как она более глубоко копнула то, что лежит только на поверхности, внутреннюю суть жизни людей шпионской профессии, то для неё много что стало ясно.
– Для этого типа должность администратора есть только прикрытие. Тогда как на самом деле он занимается тут совершенно другими вещами. И какими же? – задалась к себе вопросом Прасковья, заставившим её посмотреть по сторонам более внимательно и оценить это место нахождения с позиции заинтересованности в нём различных спецслужб.
И надо отдать умению Прасковьи находить то, что соответствует тому, что она вдруг надумала и признала эту мысль за перспективную. И она нашла это место своего и ранее этого торгового центра нахождение, весьма перспективным местом для разного рода операций для различных разведок, чьи оптически-волоконные шпионские сети обволокли все сферы и образы жизни современника. Где он и чихнуть теперь не может без того, чтобы этот его нездоровый манёвр не был бы замечен и запечатлён на уличную камеру мониторинга ситуации.
И как не в одном из локальных городских центров, где находится центр скопления покупательной способности современника, потребителя – торговый центр, затем неподалёку расположился другой центр, центр создания различных эмитентов, материальных и моральных ценностей – торговая биржа, и как вишенка на торте вот такой зрительной гениальности Прасковьи – на другой стороне улицы расположились в ряд посольства стран одного мировоззрения страны их сейчас расположения, которые смотрят на общее светлое будущее через призму взглядов на товарно-денежные эмиссии, не расположиться всем этим шпионским сетям, круглосуточно, в любую погоду ведущих наблюдение за всеми, кто попадёт в объектив их камер и взглядов.
– Да здесь каждый второй шпион, разведчик или … – на этом месте Прасковья сбилась, сфокусировав свой взгляд на своём отражении в витрине, за которую она ещё успеет заглянуть. – И эти некто будешь ты. – Нащупала-таки ответ на эту загадку Прасковья, самой себе улыбнувшись в стекло витрины и, посмотрев по новому на Пиппи. Кто теперь не казалась для Прасковьи такой уж бездумной дурой, выставленной сюда только напоказ, а она...
– Я знаю, Пиппи, что скрывается за твоим таким благодушным взглядом. Взгляд жестокой правды агента 00*, по своему природному характеру и номерному коду терпеть не могущий всех своих предшественников и возможных в будущем конкурентов. Кого ты видишь в каждом первом прохожем, кого необходимо уже на подходе к той самой мысли, решить стать твоим конкурентом в шпионской игре, осадить тут же и отправить домой разбитым и разорентированным, что б у него и намёков на такую мысль не осталось в голове. – Всё за
