совершенно не понимая, что от него все хотят и кто он есть такой в этом потоке размытой и нагружающей его по самый разум ежесекундно информации. И тут-то к нему вновь и приходит на помощь государственная машина власти, организуя для вот таких как он, растерянных и разориентированных людей, клубы по собственной идентификации или интерпретации, в общем, кому что больше нравиться и подходит.
И теперь человек, чувствуя очень крепкую о себе заботу родного государства и потребность прорвать сковывающую столько времени его оболочку анонимности, заявляя и определяя себя, наконец-то, во всеуслышание, может открыться в этом клубе по общим интересам.
– Я алкаш! – сперва не слишком уверенно и разумно этим словом пытается себя идентифицировать вызванный для своего представления человек из общего круга на этом собрании по общим интересам – прилюдно и не стесняясь поговорить о том, что тебе ближе всего и нравится. И это когда все домашние совершенно не понимают и не принимают этого твоего увлечения напиваться до предела своего разума и затем гонять их всех по двору уже за то, что они так до сих и не поняли одной главной вещи: Когда я в таком приподнятом над собой и землёй состоянии, то лучше не перечить и делать так, как я сказал.
И хотя этим своим признанием, наконец-то, перед восторженной и понимающей тебя как надо, а не скотиной публикой, ты несколько бравируешь и в чём-то даже гордишься, тебя всё равно никто не собирается осуждать, следуя принципу: по себе людей не судят. И это очень сильно помогает всем этим людям не быть столь сильно требовательными к выступающим на этом собрании людям, в конце концов, нашедших себя и признавшихся в том, кто они есть. Ну а то, что их несколько распирает гордость за то, что они вот такие увлекающиеся собой и своими хобби люди, то это всего лишь их радость за то, что они нашли себя и смысл своей жизни.
И теперь со всех уголков пыльных заведений, ретрансляторов онлайн реальности, репродукции публичной и непубличной жизни реальных, параллельных и ирреальных пространств несутся слова собственного самоутверждения и всё на радость государственных служб опеки, которым так хочется вас опекать и жизнеутверждать: Я псих! Я гротеск реальности! Я иллюстратор! И, конечно, я Элвис и какой-нибудь супер (скорей всего, шпион)!
И вот такого анонима, определённо ещё не открывшего себя для самого себя и ещё ищущего, и неопределившегося, и увидеть захотел в Василии Клаус, определившийся циник и подонок, только дай ему возможность и безнаказанность так действовать (по этой самой причине он и пошёл в шпионы, здесь выдаётся лицензия на бесплатный сыр в мышеловке, а также право на без обязательные отношения со своей стороны).
– Вот прямо и не знаю, какого хрена я трачу своё время на тебя придурка, – вот так себе в нос пробубнил Клаус, исподлобья, исподтишка и из глубины своей позиции посмотрев в сторону агента 007, Василия, кто со своей стороны увлечённо и в тоже время аккуратно и осторожно, чтобы не дай бог его не заподозрили в излишней заинтересованности в том, на что он смотрит и обратил внимание, поглядывал на Пиппи перед собой, – ну, давай, уже хорош строить из себя мямлю. Если имеешь про себя что этой чиксе сказать, то так прямо и размажь на её физиономии эту её снобистскую ухмылку. Спросишь, как? Да всё просто. Сделай ей такое предложение, от которого она точно отказаться не сможет. Хотя бы по причине своего непонимания, что всё это значит и означает.
И видимо, агент 007 Василий сумел-таки сделать такое резонное предложение Пиппи, в результате которого она сумела отказаться от всех своих прежних принципов женской солидарности, самодостаточности и высокомерия, посчитав при виде вот такого, лапушечка взгляда прямо в тебя со стороны этого не пристроенного и неприбранного человека, что на этот раз можно и изменить себе и потеснить всё то в себе, что слишком завышает планку во всём вокруг и не даёт ей покоя и ответить ему взаимностью. Чего, – очень не жаль, и это предполагалось такой, как Клаус неприятной никому кроме себя личностью, – этот Клаус не счёл нужным для себя правильно интерпретировать, сконцентрировавшись на чьих-то уж очень до блеска вычищенных туфлях, при взгляде на которые стало очень больно за себя и свою чистоплотность и обязательность Клаусу, уже не могущему ни о чём другом думать, как только о носителе этих туфлей, поставленных им так в предел близко от его туфлей, что казалось, что целью этого типа было, как минимум, желание зацепить внутреннюю архитектуру Клауса, построенную на аккуратности и пунктуальности, а по максимуму наступить ему на руку.
И надо отдать должное этому типовому денди, выказывающему напоказ, какой он чистоплюй и как он прёт по жизни буром, с готовностью вставшего на его пути человека опрокинуть своим упорством достигать поставленной цели и нахрапистым мировоззрением немного, он сумел-таки, хоть и не буквально, а фигурально наступить на больную мозоль Клауса, на его честолюбие.
И с этого момента Клаус, в момент забыв обо всём том, что его до этого момента тревожило, неистово и с полным погружением в свою ярость, желал знать, кто это такой наглец. Также забыв одномоментно одно из главных правил человека из разведки: «Никогда не руководствуйся своими эмоциями. Тебя обязательно на них будут провоцировать, чтобы раскрыть тебя или подвести туда, куда твоему противнику надо».
Но наличие в душе и сердце Клауса яростного огня борьбы со своим идеологическим противником, всё не давало ему того внутреннего эффекта, полного своего отстранения от действительности и быть созерцательно-нейтральным, и Клаус часто бывал сбит с толку своим, не столь явным, как он противником. Что произошло и на этот раз. И Клаус, закипев весь в себе, между прочим, представителе нордического психотипа, кому не свойственны были вот такие взрывные эмоции, забывает завязать самим же и развязанные шнурки для создания вот такого повода для своей остановки и замешательства следящего за ним противника, и, поднявшись на ноги, решает выяснить, кто это собственно такой, кто ведёт себя так бесповоротно нагло и беспринципно, следуя к своей цели, не замечая чужих рук на пути своих ног.
– И если этот наглец не предоставит мне убедительные доказательства своего права наступать на руки кому ему только хочется, то ему будет нечем приводить вслух эти аргументы и доказательства. – Вот так жёстко наметил свой разговор с этим типом Клаус, кто, всего вероятней, и начистил свои ботинки до такого невероятного блеска для одной лишь цели – смотреть на себя в их отражении и таким образом не замечать вокруг никого.
– А вот меня ты, падла, скоро заметишь. И прямо в своих ботинках. В которые ты начерпаешь воды и будешь в отражение этого пруда видеть меня. – А вот эта мысль Клауса окончательно поставила точку в том, что сейчас происходило и находилось за его спиной.
А там между тем события развивались не просто своим чередом, а по возрастающей для душевной конституции Пиппи. Как оказывается, не такой уж бездушной и лицемерной дуры. А вот если у неё есть сердце и она прислушивается к нему, то её решения редко бывают дурными. Неразумными да, но вот только не неумными.
– И куда вы мне посоветуете отправиться? – задаётся вот таким вопросом к Пиппи остановившийся перед ней человек с задумчивым видом, рассеянным взглядом и затем только Пиппи замечается, что он в костюме, с поднятым воротником. Кто, как она, в этих делах разбираясь, отлично думает, является человеком с таким душевным нарративом неустроенности и стресса в себе, что ему необходимо с кем-то поделиться самым своим сокровенным, а иначе он в себе перегорит. А почему он не может быть откровенным и поделиться этими своими душевными и в чём-то даже сердечными проблемами со своими близкими, то тут либо вариант предположения Пиппи – он в последнюю степень одинок из-за того, что слишком требователен к своим избранницам и ищет для себя идеал, то либо вариант фактически приближенный к действительности – его профессиональный род деятельности категорически не предусматривает такого рода откровенности со всеми теми, кого он знает, и что самое для него сложное, то с теми, кто в его сторону доверяет и делится своими откровениями.
Ну а сейчас всё зашло так далеко, что сорвись этот человек на нервах и расскажи всю правду о себе своим домочадцам, особенно жене, то она не то чтобы ему не поверит, а она его теперь в жизнь не простит за то, что он всю их совместную жизнь ей врал, выказывая себя примерным супругом, из-за чего в ней развился комплекс неполноценности, а сейчас, когда он, гад, всё же ей изменил при невозможности всё это сохранить в тайне, – что, всё-таки Люська добилась своего?! – решил таким образом опередить события с раскрытием своей измены и в очередной раз сделать из меня дуру.
Ну а как это происходило и с каких начальных слов покаяния начал этот свой итоговый для столького времена совместного и счастливого брака агент 007 Василий, то тут и голову ломать не нужно, когда всё это прямо читается по тусклому и потерянному взгляду Василия.
– Я, лапусик, не могу больше от тебя скрывать… – здесь Василий сбивается на дыхание и чрезмерно поднявшееся давление, чем немедленно воспользовалась Лапусик, супруга Василия, чья основная жизненная характерность заключается в том, что она вечно опережает события своими поспешными выводами. Из-за чего и по этой в том числе причине, Василий предпочитал свою вторую, тайную жизнь, держать при себе и не раскрывать перед Лапусиком настоящий источник их благосостояния – это прям самая секретная служба Ми-6.
И, хотя во внутренних должностных документах и инструкциях было прописано и в предел рекомендовано держать все свои и о себе секреты за зубами, и всё это было скреплено подписью о неразглашении и угрозами с предупреждениями о том, что тебя, падла и предатель, будет ждать в том случае, если ты всего этого не будешь придерживаться и пойдёшь на поводу своего эгоизма, всё-таки Василий, а так-то Джеймс по документам и для своего куратора, леди Джейн, кто единственный знал его по настоящему имени и в соответствии с ним в лицо (так вот с кем Джеймс изменил самому себе), пошёл на такое отступление от правил по другой причине. А именно из-за спонтанного желания своего безрассудства, усиленного приёмом внутрь храброго напитка и всё это под впечатлением очередного героя нашего времени, решившего на весь белый…будет правильней назвать на весь солнечный свет, объявить себя тем, кем он был на самом деле, но до сего дня скрывал из-за корыстных и конъюнктурных соображений, самых верных и убедительных для себя, если уж быть до конца честным.
Вот и Джеймс решил, что он ничем не хуже всех этих людей, совершенно забыв при этом, что на такую публичность идут в основном люди публичные, как раз свою жизнь обеспечивающие в результате своих выступлений на публике, даже если это кино, тогда как его жизнь и специализация предполагает самое обратное. Отчего видимо и возникло сразу же такое непонимание его и того, что он хочет сейчас сказать со стороны Лапуси. Сразу же заподозрившей в им недосказанном самое недопустимое для продолжения их
