мужчина:
- А вам какое дело?
- Я имею право против таких, как вы, - и милиционер взялся за дубинку - применять вот это!
- Может, еще и автомат? – шагнул тот в сторону.
- Да, и автомат!
А дочка всё так же стояла и только смотрела на них.
- Галь, пошли... - тронула ее за руку:
И она вроде бы не услышала меня, но через секунду мы почти побежали в вокзал, - спрятаться б, затеряться среди людей и от этого милиционера, и от всего того, что случилось! Но вдруг она метнулась к какому-то парню.
- Что ты? - догнала ее.
- Билеты надо…
- Какие еще билеты? – запричитала. - Милиционер сейчас...
А она подошла к какому-то парню, они пошептались и у неё в руке мелькнули билеты:
- Как раз два... купейные.
Отвернулась к стене, полезла за пазуху, достала деньги, чтобы отдать перекупщику, и мы снова почти побежали по вокзалу, в темном уголке нашли свободные места, сели и я затараторила дочке на ухо:
- Да хрен с ними, с деньгами!.. да слава Богу, что живыми остались!.. ведь эти бандиты все равно нас не отпустили б, узнав, что у нас такие деньги… это они были, они, что в машине сидели...
И сыпала всё это потому, чтобы как-то заговорить ее, чтобы забросать словами, чтобы ушла от отчаяния.
На свой вокзал мы приехали в половине третьего ночи. Вместе с нами с поезда сошел только один мужик и мне снова стало жутковато и от безлюдного тёмного вокзала, и от этого мужика, который всё не уходил и сидел неподалеку от нас. А потом - и от безлюдных улиц, по которым надо было идти искать такси.
- Давай до утра на вокзале останемся, - тихо уговаривала дочку.
Но она не хотела. И тогда пошли мы все же по этим чуть освещенным улицам, припорошенным снегом, и я все оглядывалась: не идет следом тот мужик?.. а дочка твердила, как заклинание:
- Здесь я ничего не боюсь. Здесь нас никто не тронет.
И предлагала идти пешком до самого дома, если не найдем такси. Но оно замелькало. Остановили, сели. В нем было тепло, рядом с шофером сидела молчаливая девушка… словно манекен.
Сколько лет прошло!.. А я все ни-икак не могу простить тем, интеллигентным с виду, что так зло «кинули» нас. Всегда засыпала с молитвой, в которой конечными были слова: «Господи, прости всех грешных!», а после пережитого в Киеве стала прибавлять: «Господи! Пошли ты обидчикам нашим такую кару: пусть живут и терзаются, сознавая своё падение, грех!.. и пусть покаются! Господи, накажи их так, а потом прости».
Глава 13 «Венок» из опавших листьев
Наша квартира - в пятиэтажном доме, жильцов много, но как-то так сложилось, что нет у нас соседей, с которыми были бы дружеские отношения, хотя и приветствуем друг друга, перебрасываемся репликами.
И всё же... Как-то осенью принесла я из рощицы «Лесные сараи», которая в пяти минутах ходьбы от дома, «букет» оранжевых листьев, оторвавшихся от ветки родимой, сплела из них венок, повесила над книжной полкой и, когда любовалась их пёстрой красотой, то вспыхивала и грусть: а ведь совсем недавно принимали они на себя солнце, дожди, шелестели на ветру, но вот пожелтели, слетели с веток... Как же беспощадно, коварно время! И пробуждали они во мне ассоциации с «листьями» моей памяти, - образами тех, кто когда-то был рядом.
«Она входит, осторожно перешагивая через порожек и, ощупывая стену, прячет за ухо прядь седых волос, запахивает теплый халат и упирается взглядом в стенку, - плохо видит:
- Ох, Галечка, это опять я, - всегда слышу.
- И сколько вам дать сегодня? – уже вынимаю кошелек из сумки…
Ну да, мой верный дружок Комп, пожалуй, вот так и начну свою зарисовку о нашей соседке Надежде Борисовне, - опять вчера приходила занимать деньги, когда я только-только подсела к тебе, помнишь? Ну конечно, ты всё помнишь… если не выберу и не нажму «delete». Да, кстати, надо написать о том, что приходит она…
А приходит она к нам каждый месяц, сразу после тринадцатого, - знает, что в этот день мы получаем пенсию, - вот и сегодня… А я, между прочим, после утренних хлопот, только-только уселась за компьютер, а я только-только собралась с мыслями, чтобы закончить четвертую главку, но вот:
- Ох, и не знаю, - медлит Борисовна, словно рассматривая обои и только теперь соображая: сколько ж попросить-то? – А-а, давай тысячу, - машет рукой и еще раз запахивает халат.
Открываю кошелек, вкладываю ей в руку купюру, - Борисовна очень плохо видит – и думаю: ох, хотя бы взяла ее и ушла! Не надо бы сейчас… не хочу сейчас!.. опять её рассказа о новой двери? Но увы, уже слышу:
- И как тебе наша дверь новая?.. Красивая говоришь, - и её интонация уже набирает разбег, чтобы опять рассказать о двери.
А дело в том, Комп, что её дети сменили недавно входную дверь, и вот теперь она каждый раз!..
- Еще и крепкая, говоришь? Ну да, да. Мы ж в кредит её взяли, сын будет расплачиваться, - пытается найти мои глаза: - Хотя и как он будет это делать? Пьет же, собака. - И интонация её ожесточается: - Да и дочка закладывает. Правда, закодировалась вчера, может, не зря, а? – не найдя моих глаз, снова смотрит в стену.
Да сочувствую я ей, Комп, сочувствую! И тогда ахала, охала, а сама… Знаешь, нехорошо это конечно: человек выкладывает тебе душу, хотя бы и про дверь, а ты…
Но она вдруг всплеснула руками:
- Га-алечка, а ты слышала про Аньку-то? – Нет, не слышала я про Аньку потому, что, честно говоря, даже и не знаю её. – Она же щенка себе дорогого купила на базаре от маленькой собачки! Принесла домой, накормила, потом легла так-то на кровать, а его и положила себе на грудь. Она ж одна живет, хочется ей, что б рядом живое что-то было. Ну вот, легла она, значит, смотрит на этого щенка-то, а тот – на неё. И прямо в глаза Аньке смотрит-то! Да так, что не отрывается. Напугалась Анька этого его взгляда да к ветеринару. – Снова заправляет свои седые пряди за уши. - Принесла ему этого щенка, а тот как глянул!.. И оказалось, что и не щенок это от маленькой собачки, а самая настоящая крыса. И глядит так на Аньку потому, что ждет, когда та уснет, а как только уснет, так сразу в горло ей и вцепится. И загрызет. – Борисовна всплескивает руками, опускает голову, стоит какое-то время, слушая мои удивлённые ахи, а потом, так же неожиданно, как и начала, заканчивает: - Ну, ветеринар, значит, взял шроиц и усыпил эту собачку. – Я снова издаю междометия, а она уже говорит: - Спасибо тебе за деньги, спасибо. Пойду я. Когда снова приду, ты уж не откажи.
Да не откажу я ей, Комп, не откажу! И её рассказ об Анькиной крысе приняла как расплату за эту тысячу, и под локоть тихонечко направила к двери, приговаривая: осторожней, мол, осторожней, не разбейте лоб, у нас же двойная дверь. Но когда ушла!..
Уф!.. Теперь – к Компу, к тому, что наметила сделать. Итак, я хотела закончить главку словами Набокова: «Мне думается, что смысл писательского творчества вот в чем: изображать обыкновенные вещи так, как они отразятся в ласковых зеркалах будущих времен…» Но все крутилось, кувыркалось в голове: собачка маленькая… щенок… крыса… снова щенок с пристальным взглядом… ветеринар со шприцем… Блин! Как же выбросить-то, стереть всё это из головы? Ах, если б - как в компьютере: выбрать - «delete» и-и всё! Но, увы.
И вот сегодня ночью влетело: да просто напиши об этом, может, как раз для этих самых «ласковых зеркал» и пригодится?»
«И до сих пор, проходя возле квартиры номер пять, вспоминается бывшая её хозяйка, довольно помятая высокая худая блондинка с ярко накрашенными губами и лохматыми волосами. Шептались соседи: водит, водит мол, Ленка к себе мужиков, и сколько ж их у неё перебывало! Да и песни попсовые, часто гремевшие из её окон им надоедали, - веселилась она, хотя были у неё дочь подросток и сын, которого я так и не видела, - придя из тюрьмы, вскоре снова туда возвратился, а дочь… Несмотря на совсем юный возраст, часто видела её во дворе в окружении развязных парней с непременными бутылками пива, они громко разговаривали, смеялись, на просьбы соседей вести себя тише хотя бы после двенадцати, не обращали внимания и как-то соседка с третьего этажа из форточки выплеснул на них ушат воды. Взвизгнули, замолчали, но ненадолго… Потом к подъезду стал подъезжать серенький помятый «Москвич» с упитанными мужичками, выходила дочь Лены с такими же, как и у матери, ярко накрашенными губами, садилась в машину, и та их увозила. Но вскоре стихли песни в той квартире, - на одном из поворотов центральной улицы «Москвич» врезался в столб и дочь погибла, а мать вскоре продала квартиру и куда-то съехала.
... Вроде бы то была счастливая семья, - симпатичные муж и жена, да и дети были такими же, - сын Олег и дочь Марина. Когда на праздники после демонстрации возвращались они домой с яркими шарами над головой, - красивые, улыбающиеся, приветливые, - то в душе пролетало облачко любования этой благополучной семьёй, но... Как же хрупок наш мир! Вскоре сына забрали в армию, попал он в Афганистан*, а возвратился в одном из цинковых гробов. Отец не вынес горя, стал пить и вскоре жена нашла его утром мёртвым. Поговаривали соседи, что она потом тоже стала «закладывать» и через год последовала за мужем.
Осталась дочь Марина. Несколько лет летними вечерами гремели из её квартиры шлягеры, слышался веселый говор, а однажды моя дочка привела со двора хромого кокер спаниеля со словами: «Давай себе оставим… Маринка выбросила его из окна, и он даже ногу сломал». И спаниель остался у нас, а Марина хотя и узнала об этом, но даже не подошла к нам спросить о собаке, и вскоре тоже куда-то съехала.
... Соседи почему-то называли её белорусской, эту одинокую невысокую пожилую женщину с цепким взглядом темных глаз, Когда мы возвращались с дачи и проходили мимо сидящих рядом с ней говорливых собеседниц, то почему-то спиной ощущался именно её прилипчивый взгляд. Не слышала я добрых слов о ней и от соседей, - по-видимому и их цеплял её взгляд, а, может, и слова, ибо поговаривали, что именно она отравила двух кошек, которых жильцы выпускали погулять на лестничные площадки. Было ли так? Не знаю. Но, наверное, не зря говорили, ибо когда она неожиданно умерла, то не услышала я слов сожаления об этой одинокой и, может быть, когда-то озлобившейся душе.
...Теперь соседнюю квартиру хозяин сдает временным съемщикам, а в не столь давние времена жила в ней семья: баба Настя с дочкой и маленьким сыном, который часто забегал к нам играть с моими детьми. Приехали они из деревни и в их квартире поселились её приметы: на полу - половики из лоскутков, на кровати – подушки с кружеными наволочками, на столике – самовар, на стене – пара лапоточков из липы, и всё это в окружении обоев с яркими цветами. Да и сами хозяева не теряли облика деревенского, - дома одевались пёстро и непременно с вышитым фартучком, говорили с мягкими окончаниями, - идёть, говорить, поёть, - и почему-то от этого становилось на душе так же уютно, как и при виде полосатых половичков и пышных подушек. Да и в общении хранили они традиции деревни, - в христианские праздники поздравляли с улыбкой, полупоклоном и добрыми
