«эмоциональное заражение».
- Вот Хайдеггер говорил…
- Ты сам читал его?
- Я читал в книге Кривина о нем.
- И что пишет Кривин о том, о чем пишет Хайдеггер?
- Ну, я не знаю. Но, кажется, помню, что у него в этой книге записано. Человек есть пастух бытия. Он пасет, выгуливает его, растит его словом.
- Вот видишь - словом.
- Но это слово есть не средство употребления, а настроения бытия. Такое настроение, настроенность и есть непосредственное общение с самой реальностью. Кривин полагает, что мышление есть выражение самого бытия словом. Без мысли нет понимания в смысле настроения. Это настроение есть воля бытия, его власть над помыслами пастуха бытия.
- Не знаю - не знаю. Твой Кривин относится к таким деятелям мысли, для которых важнее самой мысли утверждение ее в реальности в своем лице. Мне интереснее мысль. Бывает ли безликой мысль? Наверное, бывает, при условии, что ее творец занят не собой, а мыслью. Почему, наверно? Потому что такие творцы не дали себе труд стать известными благодаря мысли. Мы знаем о существовании таки мыслителей, только если лично знакомы с ними. Большинство известных, народных или популярных мыслителей, так сказать, «мыслителей масс» есть те, кто думал не про себя, а для себя, то есть, для самоутверждения. Причем, думал для самоутверждения не в своих, а в чужих глазах и ушах, умах и сердцах. Это и есть «именные мыслители». Они – публичные мыслители, которых люди знают со студенческой скамьи, после знакомства с учебником по философии, реже с хрестоматией по философии. Это наши или мировые властители дум. В них больше власти, чем мысли, потому что власть связана с лицом, а не с мыслью. Бывают гибридные варианты. Взять того же нашего общего друга Далецкого, который давно уже «почил в бозе». Ты помнишь, что он любил думать и строил для этого свои триады понятий. Для чего он это делал? Чтобы все в его жизни было устроено на философский лад, логично. Не то, что в изложении своих идей он придерживался логического порядка (держался логоса), но уже в производстве этих самых идей у него все шло по плану. Он был, так сказать, «идейным плановиком», планировщиком уже в самой мысли.
Естественно в нем самом возникал внутренний конфликт, зрело внутреннее или сущее противоречие между творческим беспорядком или произволом, волеизъявлением мысли и логическим порядком, маршрутом, по которому ей следовало развиваться, идти маршем, маршировать. Это драматическое действо он разыгрывал в этнических лицах: творил как свободолюбивый франкофил и придерживался немецкого порядка. В результате получался среднеарифметический англоман. Он полагал английского лорда утрированным французским шевалье. Ну, это если говорить моими словами. Тебе это трудно принять, ибо ты больше ориентирован на восточную, индийскую мысль. Целью такого рода образа выражения мысли был соответствующий образ жизни в лицах. Актерская игра лицом, лицедейство, только не показное, натурально, а в мысли. Отсюда же склонность к подражанию и пародии. Что характерно для отпрыска еврейской крови.
Только Далецкий тяготился своим этническим происхождением, акцентируя свое сословное положение в качестве потомка галицких князей. Я никогда не слышал от него, чтобы он причислял себя к какому-нибудь еврейскому авторитету и учителю, вроде местечкового ребе, к его «династии». Он больше ориентировался на просветителей, философов художественного склада. Но его кровь давала о себе знать по страсти к анекдотам и к увлечению пародией в разговоре, в музыке, в живописании.
Однако во всем он пытался увидеть логику, скелет мысли, предпочитая схематизировать свой творческий процесс. Для этого он использовал любой писчий материал, включая в него оберточную бумагу, пакеты из-под молока, картонные чайные коробки, пачки сигарет и прочее. Такой материал он предпочитал бумаге формата А 4, ибо он держал форму и был живописен. Под стать его склонности к демонстрации была и внешность. Вспомни его любовь к берету. Он любил рисоваться в качестве художника на пленэре, на который выходил, выезжал вместе со своей женой-художником. Именно он приучил ее к абстрактной живописи, привил любовь к художественной схематизации. Многие сравнивали его с режиссером Тарковским, грешившим кинематографическим чудачеством.
- Да-да, именно с Андреем Тарковским.
- Вот видишь. Верное замечание относительно нашего непризнанного гения мысли. И ты знаешь, какую он преследовал цель?
- Ну, и какую?
- Быть излучателем мысли, построить из себя, из своего Я некий излучатель энергии, света знания. Он называл его гиперболоидом, как если бы он сам был сверх-, супер-генератором идеальной энергии, энергии мысли, который настраивал бы мысли людей на нужный ему лад, порядок мысли. При этом такими настроенными людьми должны были стать не абы какие люди, но существа из властных, высших сфер. Другими словами, идея просветителя приобрела в лице нашего друга гиперболический, безумный характер. Он в собственном смысле хотел стать властителем дум начальства ради того, чтобы оно таким образом управилось с самим собой и не мешало ему управлять народом усилием мысли. Пускай лучше они будут представителями его мысли в головах массы людей. В этом смысле он был абсолютным тоталитаристом.
С другой стороны, он не терпел никакого принуждения и любил, когда его называли бунтарем. Таким образом он изнутри, спонтанно, бессознательно боролся со своим сумасшествием. В этом смысле он был не столько философом, сколько философистом. Философист тем и отличается от софиста, что морочит голову не другим, не народу, но самому себе. Философист - это вывернутый наизнанку идеолог, просветитель, в старом стиле софист. В общем, учитель мысли, который думает за других, чтобы за него никто не думал.
- Да, кого только не бывает среди ученой публики, - заметил Платон Сергеевич с удивлением.
- Правильно. Природа влечется к разнообразию. В лице нашего общего друга она сказалась в виде некоторым образом «вавилонской башни мысли». Так сказать, «гиперболоид», только не инженера Гарина (вспомни роман Алексея Толстого), а учителя мысли Далецкого. Я сказал бы не гиперболоид, а «менталоид». Но это спор о словах, важно, что устройство мысли, бог из машины – машины мысли, логоса. Он возомнил себя богом мысли из машины логики. Приметой этой машинерии в мысли и был его схематизм. Он был строителем ноогенной машины, искусственного интеллекта, с помощью которого хотел править людьми, конечно, в интересах добра, истины и красоты. Так говорят все властные утописты. К сожалению, или, к счастью, Далецкий так и не построил такого рода, умного рода машину. Это и понятно: такую машину, вроде вечного двигателя, в данном случае, мысли, и невозможно построить. В самом проекте умной машины уже кроется фундаментальная ошибка. Не может быть умной машины. В лучшем случае умным является только человек. Машина может только усилить его, но только не ум, а способность вычисления, ускоренного считывания массива информации за единицу времени, увеличения ее частоты вероятности. Но причем тут мысль? Глупо, в поисках причины редуцировать мысль к слову, к акустической пси-функциональности, как это делают психолингвисты и субатомные физики, занимающиеся квантованием сознания.
Правда, Далецкий сфокусировал свою мысль не на счете, а на самом себе, на своем Я, которое приобрело у него гиперболические размеры. Но опять же такое усиление, амплификация необходима была ему, чтобы пробить брешь в неприступной крепости или тупости сознания масс, общественном сознании. Аккумулятором тупости он считал сознание власти. Просвещение мыслью, философией необходимо было начать не с народа, а с власти. В этой безумной затее – в просвещении тьмы власти – он является прямым наследником просветителей. Как можно просветить тьму власти, если она есть прямое продолжение власти тьмы, массового невежества?
- Да, но как же Библия? В ней же записано, что «свет светит во тьме и тьма не объяла его», - возразил Платон Сергеевич.
- Каков истинный смысл этой фразы? Ты не задумывался? Свет не тьму освещает, а самого себя на фоне тьмы. Тьма нужна свету для себя, для света. Такова природа светотени. Но фоне тьмы можно увидеть свет, но только если ты на стороне света. Ты видишь не сам источник света, а только свет и в нем себя, в потоке света. Как можно быть излучателем, не имея отражателя? Вероятно, Далецкий полагал свой гиперболоид или менталоид неким рефлектором света, мысли. Излучатель же является идеей. Он думал, что этой идеей является он сам как Я. В этом сказался его особенный, философский эгоцентризм.
Причиной такого эгоцентризма могло стать его незавидная судьба в семье, в обществе в положении слуги. Лукавость раба проявляется в желании быть хозяином положения исподтишка, гадить всем в карман. В результате развития комплекса эгоцентрика получается самодур в мысли и даже в идее. В принципе, он безобиден, только если ему не дать волю, свободу рукам. Только представь, что такому субъекту дали возможность, волю навести свой излучатель на сознание людей. Он выжег бы им не только сознание, но и все мозги. Это я говорю не как охранитель общественного сознания, этакий сознательный, идейный традиционалист. Упаси меня боже, быть таким хранителем мысли, вроде стража, пастуха бытия а ля Хай-ль-де-ггера, минлихен гера-хера. Никакого гера. Нет, я говорю это ради одной только свободы всех в мысли. Если все свободны, то, разумеется, и я. Я, прежде всех, естественно, в себе и для себя.
- Кстати, что ты теперь пишешь?
- То же самое. Я пишу мысли, переводя их в образы слов. Заметь: Далецкий, напротив, писал не мысли, а слова. Мысли он схематизировал и следом складировал в слова по правилам своей диалектической логики, модифицированной из триады (трехклетки) в пентаду (пятиклетку) категорий. Это была пятитактовая логика, которую он по ходу мысли упрощал, схематизировал в тритактовую логику.
- Выходит, Сергей был твоим камертоном мысли?
- Нет, наоборот, он расстраивал мои мысли. Сергей служил моим ментальным анти-резонатором. И в этом качестве был мне полезен. Благодаря ему я понял, как вредно следовать чужим мыслям. Да, их много этих, анти-учителей мысли. Возьми того же Канта, Гегеля. Или наших, Соловьева, Ильенкова, наиболее чужого нам Мамардашвили. И в около-философской среде водятся похожие персонажи, только те уже более онаученные, специализированные, что ли. Есть, вообще, самоучки, мистически настроенные вплоть до полного безумия, вроде Даниила Андреева.
- Андреева не тронь. Ты не понимаешь его.
- Где мне понять. В этом случае философ уже бесполезен. Нужен специалист, как говорил Сократ у Платона, врач, психиатр, вроде тебя. Его пример другим богоискателям в образе Христа наука.
Вот такой случился философский разговор.
Вскоре, на удивление, в самом начале отпуска мне пришло приглашение на участие в международной конференции по теме, по которой у меня было несколько публикаций в печати. Все бы ничего, если бы конференция проходила
