голову, погружаясь в мысли, что высказывало его безразличие к теме. И то, как он не поздоровался, всё теми же глазами, рассуждая о чём-то сам с собою, являлось нормой для его нового состояния.
— Вячеслав Владимирович… — протянул Павел Анатольевич, привлекая к себе внимание. — Вячеслав Владимирович… — он безответно продолжил, не снижая ласки. — Слава. — погрубев и как бы изумляясь, что мужчина не реагирует, не оставлял попыток привлечения внимания врача, усаживаясь на стул.
Услышав своё имя, Слава удивлённо возвёл глаза.
— Привет (Павел Анатольевич улыбнулся), Настя говорит, что ты её дразнишь, язык показываешь. Правда?
Слава отрицательно мотнул головой.
— То есть она мне соврала?
Невозмутимым лицом Слава кивнул.
— Я не врала! — воскликнула стоявшая между кроватью и столом медсестра.
— Я сейчас вернусь, минут через пять, и мы всё разберём. — заторопился Павел Анатольевич.
Он неуклюже и быстро вышел из кабинета.
— Вы чего, Слава. — расстроилось девушка.
Мужчина высунул язык. Увидев такой ответ, Настя чуть не плача выбежала из изолятора, провожаемая довольной ухмылкой Славы.
Облегчённо возвращаясь в изолятор, Павел Анатольевич в коридоре наткнулся на сидевшую на скамье Настю.
— Он опять, Павел Анатольевич! Как вы можете ему верить? Это он… он. —
перевозбуждённо прикрикивала девушка.
— Успокойся…успокойся. Иди сейчас в изолятор, а я на минутку задержусь и тоже приду.
— Но он…
— Не обращай внимание. Возьми книжку, почитай. — отталкивал её Павел Анатольевич.
Девушка вернулась к работе, а врач пошёл к пропускному пункту. Зайдя в комнатку, он попросил увеличить изображение с камеры изолятора. В то же мгновение вошла Настя и, как предложили ей главврач, взялась за книгу. Пока на мониторе ничего не происходило, не отводя от него взгляд, Павел Анатольевич догадался спросить:
— Запись с камеры у тебя?
— Нет, я их в областную отправляю.
Госпиталь был разросшимся психиатрическим отделением областной больницы, и не теряя её контроля над собой, переехал за город. Павел Анатольевич хотел было возмутиться, но на мониторе уличился обман — Слава, вытащив язык, рисовал им многогранные воображаемые фигуры. Бросив охраннику о том, чтобы тот возвратил формат изображения в средний размер, врач вернулся в изолятор.
— Итак, давайте продолжим. — обходя уступившую ему место Настю, Павел Анатольевич сел за стол.
Девушка нервничала, Слава скучал.
— Дайте мне ещё минуту подумать.
Наигранно Павел Анатольевич переглядывался с Насти на Славу, и в конце вынес:
— Настя, ты уже несколько недель заперта здесь, на любого человека это влияет не в лучших проявлениях. Поэтому, возвращайся на второй этаж. А я заменю тебя.
Девушка, довольная назначением начальника, из вежливости сказав: «Не очень-то я и устала.», — выпорхнула из изолятора.
— И снова мы вместе, Слава. Ты не помнишь, но я сидел у тебя несколько месяцев…
Главврач начал о том, как проходили первые недели комы, ведь до этого не рассказывал Славе о том периоде, затронул и свои переживания, ностальгически, как это бывает у людей внушительного возраста, рассказывающих о годах своей молодости, вздохнул в центре повествования о дне, когда Слава открыл глаза — собрал всё до настоящего момента. Но на середине рассказа слушатель отвернулся и больше не поворачивался, а речевым аппаратом Павла Анатольевича двигало желание выговориться, он даже несколько раз упомянул о ссоре с женой, но та закончилась скорым примирением. Не дождавшись конца, Слава повернулся и показал язык, заметив который, врач оскорбился. Больше в этот день они не разговаривали.
Следующим днём, а в последствии и месяцем, в изолятор, в котором отменилось круглосуточное присутствие медицинского работника, и за физиком наблюдала только камера, приходил логопед с «грамотного стиля общения». Ей единственной не довелось увидеть языка Славы, только если она сама не просила его выдвинуть мышцу для проведения упражнений. Да и Слава был заинтересован в скорейшей реабилитации речевых навыков, поэтому общими усилиями к концу третьего месяца с начала комы, он заговорил. И его вторыми в жизни первыми словами было «речная рыба», хотя женщина, указывая на карпа, добивалась только его синонима, приятным бонусом получили и прилагательное. Через неделю весь словарный запас был проговорён.
Передозировка оставила след на психическом состоянии Славы, теперь и навсегда, он никогда не откликался на «Вячеслав Владимирович», подозрение об отклонении промелькнуло у Павла Анатольевича ещё при посещении Настей его кабинета, месячной давности, где девушка жаловалась на «ребячество» изолированного. И при последующих визитах, после окончательного закрепления речи, подозрения перешли в истину.
На следующий день после полного отчёта логопеда о реабилитации, Павел Анатольевич зашёл в изолятор для перепроверки анамнеза, и с намерением получить ответ на всё ещё не разрешённый вопрос: «А сделал ли это Вячеслав Владимирович?». Мужчина всё ещё питал надежды на существование «особенного» человека и готовился к началу обследования.
«Я надеюсь, что вы понимаете глупость постоянного описания «щёлкнул замок, и вошёл(а) в изолятор, так что теперь я буду стараться не допускать автора к этим выражениям, сразу же переходя к действию.»
Слава с открытым ртом и запрокинутой головой, будто на осмотре, сидел в стоматологическом кресле. Павел Анатольевич с любопытством подошёл к месту, где мог бы стоять стоматолог.
— Слава, здравствуй.
— Толстячок, у меня талончик на 9:45, а ты отвлекаешь! — вскочив, возмутился мужчина, обойдя кресло и сев на небольшой, имеющийся в стоматологическом комплекте, стульчик врача, подпрыгнув с которого, переместился за письменный стол. — Дак чего хотел? Растай, растай, не застывай. — по-детски скомандовал Слава, руками обводя фигуру врача.
— Толстячок?
— Я?
Павел Анатольевич, вошедший в ступор, подошёл к Славе.
— Встань, пожалуйста. — протянул врач через зубы.
— И правда, давно сижу.
Снова вскочив, отодвигая стул и приглашая Павла Анатольевича сесть, Слава подошёл к шкафу.
— Ты хорошо спал?
— Превосходно!
— Голова не болит, спазмы, боль в теле? Ничего? — чтобы посмотреть на мужчину, Павлу Анатольевичу пришлось развернуться на стуле.
— Пальцем ударился, но уже не болит.
Слава поднял указательный на вид здоровый палец.
— А что ты делал в кресле?
— Где?
— На приёме у стоматолога. У тебя приём в 9:45, помнишь?
— Да…да, а сейчас сколько?
Павел Анатольевич, начал отодвигать манжет халата, когда между его лицом и плечом просунулась голова Славы.
— Ага, час. Значит я уже сходил. — он снова отбежал к шкафу и наклонился для продолжения разглядывания полок.
— Слава, сядь пожалуйста. — удерживая спокойствие и не догадываясь, как произошла настолько резкая смена поведения изолированного, твёрдо попросил врач.
Мужчина послушно подошёл к кровати и лёг на спину.
— Ты прочитал эту книгу? — приподняв в руке томик фантастики, который начал читать ещё Вячеслав Владимирович, спросил Павел Анатольевич.
— Да. Ужасная книжка. Положи! — хотя Слава кричал, лицо его ярости не выражало.
— Ты говорил, что она тебя заинтересовала.
— Вовсе нет.
— Хорошо. Ты помнишь, как тебя привезли в госпиталь.
— Вот у меня такое чувство, как будто я только сегодня родился. Такое… такое вот чувство, слово забыл… да неважно. Вот ты такое чувствовал, просыпаешься и вроде ты, а день лучше вчерашнего, но вчерашний ты здесь, а значит сегодня не может быть лучше вчера, а оно есть?
— Ты чувствуешь обновление?
— Совсем не то… но если я не так объяснил, то может быть подойдёт.
— Ты помнишь, как тебя привезли в госпиталь?
— Да, давно это было. — сухо отбарабанил Слава.
— Помнишь, как сбежал?
— Помню.
— А с кем сбежал, помнишь?
— Да помогал какой-то, потом ещё убежал и не вернулся, скотина.
— Слава, ты же обещал, что не будешь обзывать людей.
— Правда? Когда? Не помню.
— Ну да, на прошлой неделе ещё.
— Тогда извините. — он с размаху ударил рот и рассек нижнюю губу, на которую пришлась большая часть ладони.
«Ах, Павел Анатольевич, непрофессионально использовать принципы пациентов для удовлетворения своих желаний.»
— А помнишь, что ты делал последние несколько месяцев.
— Отстаньте от меня со своими вопросами. Не успокаиваетесь уже несколько часов. Уйдите, я спать буду.
— Я пришёл не больше получаса назад.
— Поставьте мне наконец часы. Я устал определять по солнцу.
— Ты по солнцу понял, что я здесь несколько часов? — округлив удивлённые глаза, уточнил Павел Анатольевич.
— Да, сколько мне ещё глаза надрывать. Уходи, и без часов я с тобой говорить не буду!
Ошеломлённый нововведениями в поведении Славы, не выключая свет, Павел Анатольевич вышел из изолятора. В кабинете он открыл несколько справочников и, сопоставив «изменение отношения к воспоминаниям, изменения восприятия времени, изменение концентрации внимания, примитивные эмоции/ их отсутствие, чувство обновления», получил, что большинство черт подходит под описание характеристик изменённой системы сознания.
Решив повременить с привлечением вышестоящих кадров и провести первые обследования самостоятельно, с утра на следующий день Павел Анатольевич захватил с собой в изолятор слесаря.
— Доброе утро. — обратился врач к лежащему на кровати Славе.
— Снова ты его напугал. Можешь постучаться, перед тем как в следующий раз зайдёшь. — грубо отозвался Слава, вставая с кровати. — А вы кто? Очень рад познакомиться. Надолго ко мне?
— Ты вчера попросил часы…
— Ну да, и что, уже? — подпрыгнув, посмотрев на стену чуть ниже потолка бесстрастно спросил физик.
— Вот, Николай Александрович, покажи ему, где повесить часы.
— Николай Александрович… а ведь ты не ответил, надолго?
— Он только с часами.
— Ну и хорошо.
Слава повёл молчаливого слесаря к стене, на которую только что смотрел.
— Прям на него, да, повыше.
Николай Александрович взобрался на стремянку и под руководством Славы вкрутил в стену шуруп и зацепил за него часы.
— Николай Александрович, точная работа, даже окно закрыл — блестел глазами Слава, провожая слесаря.
Мужчина вышел, и Павел Анатольевич, несколько минут сидевший на стуле, после небольшого затишья предложил:
— Пойдёшь сегодня завтракать в столовую?
— Дак и я о том же. Как теперь за птичками наблюдать? — с серьёзным лицом возмутился Слава, показывая на часы.
— Ты видел птиц?
— Последнюю радость забрал. Делать мне тут больше нечего.
Твёрдо подступив к двери, Слава дернул за ручку, на себя, и незапертая дверь осталась на месте. Отпереть, как и закрыть, замок можно было снаружи, а мужчина, не обращавший внимания на её механизм, не знал или забыл…
«А, может быть, делал вид.»
… в какую сторону она открывается.
— Ты помнишь, что пытался уже от сюда уйти. — насмешливо произнёс Павел Анатольевич, сидя раскинувшись на стуле.
— Который раз уже спрашиваешь, помню я. — нервничал Слава и, дёрнув дверь с силой, отозвавшейся хрустом в плече, отложил занятие.
— И помнишь, что, когда вернулся, обещал пройти обследование.
— Ага. Этот вон меня кинул, а подопытным должен стать я. — Слава ткнул в сторону стоматологического кресла.
— Ты сам согласился.
— Так-с, ну и чего делать? — с взволнованной
