радостью переключился Слава и прыгнул на кровать.
— Сначала я заполню несколько бланков, а ты ответишь на мои вопросы.
— А ты ответишь на мои вопросы?
— Нет.
— Ладно, мы решили ответить только на твои. — посмотрев в другой конец зала, согласился Слава. — Только недолго, а то скоро утренняя еда.
— Завтрак.
— Вот вечно ты меня поправляешь. Я сказал то же самое, а ты хочешь, чтобы всё было, как у тебя.
Павел Анатольевич, интерпретировав этот порыв, как признак вычитанного вчера диагноза, опираясь на выписанные из той же книги варианты поведения, ещё не замеченные у Славы, спросил:
— Кого я напугал, когда вошёл.
— Его. — Слава кивнул на то же кресло.
— А кто там?
— А ты сам не видишь? Ещё имя-отчество назвать?
— Если ты их знаешь.
— Интерн Интернович. — Слава дико засмеялся.
— Ты говорил, что сбегал не один. С ним?
— Ага. — отдышавшись от смеха, не останавливая скатывающиеся по щекам слёзы, подтвердил Слава.
— Какие у вас отношения? Часто ссоритесь? — Павел Анатольевич придвинулся к изолированному насколько позволял стол.
— Какая тебе разница? Это наше с ним личное дело, какие у нас отношения.
— Я твой врач, а так же друг и должен знать о твоей социализации.
— Вот именно. Друг ты мне на втором месте.
— Не скажешь.
— Нет.
— Зачем ты вернулся в университет? — Павел Анатольевич окончательно убедился в достоверности поставленного диагноза и решил воспользоваться «изменением системы значений и ценностей» Славы.
— Дак к Лерке бегал.
— Зачем?
— Она сама мне записку передала.
— Сама пришла или кто-то из сотрудников госпиталя принёс? — насторожился Павел Анатольевич.
— Интерн принёс вместе с книжкой.
«А он ещё обещал! Я, конечно, там больше не работаю, и Павел Анатольевич думает о фантазии, но лично мне неприятно.»
— У тебя верные друзья.
— Снова о друзьях.
Слава вздохнул и лёг на спину, задеревенев.
— Это я хвалю.
— Не надо, он зазнается.
— Зачем Лера тебя позвала в университет? Для свидания она могла сама приехать, тебе тогда разрешено было.
— Фу, свидание. Я с ней не встречаюсь.
— Я не о том свидании…
— О том которое… тогда не презираю.
— И о чём вы говорили в университете.
— Ни о чём. Она как пришла, закричала и из баллончика на меня чем-то пшикнула.
— Как ты относишься к своей бывшей работе? — перескочил Павел Анатольевич.
— На то она и бывшая чтобы к ней никак не относиться.
— Вернуться не хочешь?
— Мне и тут хорошо.
— Но ты несколько минут назад хотел отсюда уйти.
— Хотел. Мне здесь не нравится.
— Но тебе тут хорошо.
— Ты меня запутал. Мне ту-у-ут хорошо. А именно здесь нет. Интерна, как друга, я ни на кого не поменяю. Но вдвоём скучно. Нам бы третьего. А подселите сюда Николая Александровича! — загорелся Слава.
— Пройдёшь обследование, и переведу тебя в «Небуйную», помнишь старых сожителей?
— Подленький ты человечишка, толстячок.
— Прекрати, Слава. Разыгрался и хватит. — строго пресёк его Павел Анатольевич.
— А ты меня не затыкай. Я свободен говорить, что думаю, и это не оскорбление. Ты толстячок, а люди всегда обижаются на правду. Вот назови меня толстяком, я промолчу.
— Нет. Тебя обзывать я не буду…
— Твоё право. — вставил Слава.
— … Но прошу называть меня по имени-отчеству. Я заведующий госпиталем и по положению выше тебя.
— Вообще-то я на пару сантиметров выше.
— Закончим после, я приду перед началом завтрака.
Терпя бесстрастные препирания, удерживаясь от ответа, Павел Анатольевич выскочил из изолятора.
— Подозрительный он сегодня. Не замечешь? — обратился Слава к стоматологическому креслу.
На нём и правда никто не сидел, и окна, закрывающегося часами тоже было, но как это комната без окна и Слава без Интерна? И мужчина их видел.
«Перестань смотреть через призму зрения здорового человека! Мне, конечно, льстит, что кто-то запомнил меня настолько хорошо, что сам ещё и говорит за меня.»
— Это он пока. Проведёт свои опытики и отстанет, поняв, что ты совершенно обычный. — отвечал удобно растянувшийся на кресле Интерн.
— Я не обычный!
— Да, но и особенный не в его интересах.
— Ну и пусть не в его.
Забыв об Интерне и даже слегка обидевшись на него за то, что тот назвал его «обычным», Слава заперся в душевой кабине. Сидел он в ней долго, сев на кафель и направив воду на голову, не меняясь в лице и без мыслей в голове, иногда откликаясь другу о том, что скоро выйдет, и, умывшись за пару минут до прихода Павла Анатольевича, лёг на кушетку подле аппарата УЗИ в новых, только что взятых из шкафа рубашке и штанах.
Несколько последних дней Слава думал мало, и не то чтобы он стал глуп или мозг его атрофировался, совсем наоборот, с самого его воссоединения мысленно— аналитических процессов, извилины его не были напряжены только последние три дня, и это по рассудительному заключению самого мужчины, «чтобы не выгореть». Учёным он уже себя не называл — настолько противна была ему бывшая его профессия, как и мысль, сподвигшая его на создание машины времени. Только знания всё же вспомнились, но он ими не пользовался, из-за чего некоторые формулы и определения стали забываться.
Так на второй неделе, пока Настя, зевая, читала «Математические начала», они с Интерном отыграли диалог, выдуманный ещё Вячеславом Владимировичем:
— Как ты не понимаешь! Этот… наш мир для таких простаков, как ты и я, подобен океану и инфузории туфельке. Кроме своих родителей, ты никому не нужна.
— А что там? — Интерну досталась роль Леры.
— Неизвестность, другой мир. — Слава не скрывал насмешки и намеренно переигрывал.
— Который может быть хуже нашего.
— Какой хороший пример! Если взять наш мир как нейтральный, то есть более развитые и нет. Если попасть в первый, получим их технологии, перенесём их сюда и станем известнейшими людьми на планете. С отсталыми цивилизациями проще. Останемся там и распространим там земные технологии и так же будем на вершине. Любой вариант лучше того, что имеем сейчас. Дак ты согласна? — Слава, не способный полноценно двигаться, с бесстрастным выражением лица смотрел в центр комнаты, в душе он играл чувственно; его манере могли позавидовать многие известные актёры.
— А почему пункт прибытия только один?
— Нам надо предотвратить там одно происшествие.
— И что это?
— Война.
— О нет, нет. В этом я точно участвовать не собираюсь. — Интерн, встав в центр зала, юлил, всплёскивал руками, одним словом, кривлялся, поддерживая образ восемнадцатилетней вольнодумной девчонки.
— Нам надо её предотвратить, а не принять участие.
— Да, просто подойдём к… местному вождю и скажем: «Мы прилетели из другого мира, если вы начнёте войну, то…», а что должно случиться?
— Чёрная дыра поглотит наше пространство — не только их мир, но и наш.
— Если мы предотвратим это и вернёмся сюда, поставите мне отлично на всех зачётах.
— Не только по физике.
— И вернёмся мы в тот же день и минуту, из которой переместились?
— На секунду позже, если быть точнее.
— Что же будем надеяться на то, что тот мир будет отличаться от нашего.
— Ты согласна?
— Придётся.
— Рerfecte!(это было сказано ещё Вячеславом Владимировичем) Ха-ха-ха! — И всё-таки Слава вышел из образа, настолько нелепым ему казались слова своего предшественника. Но он успокоился и вытянул палец. Интерн, как по сценарию, подошёл и обхватил конечность мужчины.
— Не знаю, какое действие это окажет на твоё тело, но склоняюсь к неприятным: головная боль, тошнота или потеря сознания.
— Только этого не хватало.
Интерн закрыл глаза, Слава дёрнул пальцем. Сцена отыграна.
Вячеслава Владимировича Слава уничижал, стыдился его мыслей, поступков, целей — всего, что делала та личность. О машине времени он забыл уже по собственной воле единожды вспомнив о ней. Размышления, когда-то побудившие его изобретать (как он чувствовал — безнадобность его для мира), теперь сменилась интересом к современности и, в отягощающей мере, к госпиталю. Больше, после сценки, о Вячеславе Владимировиче он не вспоминал. Месячные думы касались отведения ролей «небуйным», с которыми в скором будущем он планировал сожительствовать.
Только услышав щелчок замка, Слава вскочил с кушетки и подпрыгнул к двери, чем, из-за неожиданности застать в миллиметре кого-либо за которой, напугал Павла Анатольевича, её открывшего.
— Пошли! — предложил Слава и без позволения вышел из изолятора. — Что ты там стоишь? Идём.
— Подожди. — грубо попросил Павел Анатольевич, закрывая дверь.
— Стой, что ты делаешь! — Слава задержал руку главврача. — Интерн, ты идёшь? Всё, теперь закрывай.
Павел Анатольевич провёл бейджем по сканеру, и направился вдогонку почти дошедшему до лестницы Славе. На третий этаж поднялись молча: врач пристально наблюдал за размашистой улыбкой мужчины, иногда посматривающим на Павла Анатольевича с одной стороны и на Интерна с другой. Завтрак начался несколько минут назад, и по-обычному расписанию «небуйная» занимала свой стол. Не замеченный бывшими сожителя, ведь те и не предпринимали попыток в мыслях о том, что мужчину могут выпустить из изолятора, отвесив женщине на пункте выдачи скромную улыбку, Слава резко сел во главу стола, со стороны центрального прохода столовой, напротив Клавдия.
«Небуйные» отреагировали многозначно. Занятые поглощением еды, от резкого удара подноса о стол, все вздрогнули, но тоже по-разному: Борис, Глеб и Пётр Семёнович, сидевшие в одном ряду, напугались натурально и сильно, с противоположной стороны Лизавета вскрикнула, но не громко и насколько позволяла её гортань, студент дёрнулся не от испуга и рефлекторно поднял глаза на Славу, но тут же, попытавшись оставить своё лицо не удивлённым, возвратил их к тарелке, в долю секунды Гертруда подскочила к Клавдию и сжала его руку, только потом злобно, боязливо и настойчиво вскинула голову, король медленнее и горделивее всех вознёс перед собой глаза и улыбнулся, нервничал он настолько сильно, что и улыбка не могла этого скрыть. Действовали все мгновенно. Слава улыбался шире обычного.
— А я уж подумал, что и вы умерли.
— Вячеслав. — восторженно и всё ещё удивлённо обратился Пётр Семёнович.
Мужчина обратил внимание на уперевшиеся в его сторону взгляды и, прослеживая их траекторию, посмотрел за спину
— А что там? Вроде ничего. Я вот не вижу. Ты? — он обратился к Интерну.
Подоспел Павел Анатольевич и сел между Лизаветой и Славой.
— Приятного аппетита. — протараторил врач.
Одни кивнули, другие поблагодарили.
— Вячеслав, я, думаю, выскажу мнение всех. Мы рады видеть, что тебя выпустили. Ты смог быстро восстановиться после комы.
— И всё-таки говори за себя. — недовольно ввернул Борис, Глеб согласился.
Слава не отвечал и, всё улыбаясь, рассматривал удивлённые лица.
— Вячеслав? — насторожился Пётр Семёнович.
— Он теперь «Слава». — не утерпел студент.
— Слава, как ты себя чувствуешь?
— О, старичок, превосходно.
Вся «небуйная» удивилась, Пётр Семёнович оторопел, не изменились только студент и Павел Анатольевич.
— Ну перестаньте, вы меня смущаете. Уставились, как будто несколько месяцев не виделись. — с тоном не принимающем возражений, попросил Слава.
— Три месяца. — поправил Пётр Семёнович.
— Очень даже может быть. — он перевёл взгляд на Клавдия. — Твои надежды всё так и при тебе? Сбылись?
— К ним долог путь.
— Ну жди, лелей дальше.
Резко
