переглянувшись с Гертрудой — женщина ослабила хват, но продолжала держаться за Клавдия, улыбка которого начала исчезать, нервничал он меньше — прищурившись, Слава остановился на студенте, тот с трудом, но непоколебимо выдерживал напряжение, оставшись глазами на столе.
— Ты всё ещё обижаешься? — ласково осведомился Слава.
— Да. — неохотно, но под многочисленными взглядами, молодой человек ответил.
— Ип-по…— долгая пауза — под столом дёрнулась нога студента, он задел Лизавету. — …хондрик ты мой. — с оскалом, но любя, как сыну, обозвал Слава.
Лизавета что-то спросила у Матвеевича, и, хотя молодой человек поднял взгляд на девушку, к Славе не отвёл и, ответив жестами, снова опустил.
— Я… Ты доел? Мы всё, Павел Анатольевич, так что будем ждать тебя у изолятора. С вами был рад встретится, вы заходите, а то снова в кому от скуки брошусь.
Слава заливисто засмеялся и, подхватив поднос с нетронутой едой, отошёл от стола, «небуйная», сосредоточив всю свою сознательность, выражала одно наиполнейшее недоумение, но Клавдий всё-таки не удержался и улыбнулся, и возвращаясь от пункта первой остановки, изолированный продолжал смеяться и, подмигнув Клавдию, вышел из столовой. Павел Анатольевич торопился докончить с завтраком. Слава не заметил Колю, из-за чего тот рассердился. Те, чьи головы были ещё оторваны от еды, наклонились, и «небуйная» в молчании доела завтрак. Павел Анатольевич спешил, но до свинства не доходил, и ускоренно перемолов еду, выскочил из столовой.
— Как ты долго. — возмутился Слава, поджидавший его у лестницы.
— Какой ты противный стал. — нетерпеливо вырвалось у врача.
Слава удивлённо раскрыл рот, кончики которого приподнялись улыбкой, но Павел Анатольевич её не разглядел.
— А знаешь, я с тобой согласен. — Слава решил продолжить мысль, когда мужчины спускались по лестнице. — Я изменился. Я это знаю. Но не тебе… хотя почему не тебе?.. Ну да, не тебе. Ты ж меня «прошлого» и не знал.
Павел Анатольевич почувствовал неприязнь к Славе с месяц назад, и всё больше встречаясь с ним перенёсся в брезгливость к этому человеку — слишком едко мужчина отзывался в присутствии врача как о посторонних вещах, так и о нем, и в большинстве из-за новых прозвищ медика, не взирая на его восклицания о субординации. Однако Павел Анатольевич не забывал об известной только ему «особенности» Славы, но первичный азарт раскрытия способностей тела госпитализированного, сменился рассудительной заботой о репутации и вызов знакомых из РАН откладывал до того, пока он сам не раскроит ожидаемого.
— Павел Анатольевич! — поддёрнув в конце голосом, ребячески взвизгнул Слава, когда они спустились на первый этаж и, повернув в сторону выхода из госпиталя, ответил на вопросительный взгляд врача. — А что, если, — он тянул слова отходя к пропускному пункту, — я убегу. — он топнул и пригнулся, как будто приготовился бежать.
— Сомневаюсь. — хладнокровно осадил мужчину Павел Анатольевич.
— Сухарь. — улыбка сошли, и Слава развернулся к изолятору.
Войдя в зал, Слава снова приободрился и, пробежав по помещению, прыгнул на кушетку.
— Начнём опыты?
Искра мелькнула в тёмных глазах, как будто в них вливалась вся ненависть, подавленность и остальные отрицательные эмоции, испытанные в жизни Павла Анатольевича, задержалась, ушла вглубь, но не потухла. Ему даже припомнились школьные обидчики, дразнившие мужчину из-за лишнего веса на протяжении всех лет обучения и преподаватели, не возлагавшие надежд на его успеваемость, а иногда и в глаза говорившие о его «никчёмности для медицины». Теперь они были ничтожны перед его «открытием».
— Расстегни рубашку. — игнорируя вопрос и решив вообще не разговаривать с мужчиной, только если не о важных для пациента и врача вещах, процедил Павел Анатольевич.
— Ты что? Как можно. — Слава удивился и лукаво улыбнулся, но рубашку начал расстёгивать.
Павел Анатольевич включил аппарат, прилепил к груди мужчины присоски, защипнул на запястьях и ступнях холодные зажимы и попросил Славу не дышать. Тот закрыл глаза и, как заметил врач, дышать совершенно перестал. Пропустив с полминуты, машина выплюнула из себя листок с распечатанной кардиограммой. Взглянув на него, Павел Анатольевич начал толкать Славу.
— Ты что делаешь! — грубо воскликнул Слава, открыв глаза.
— Ты меня хорошо видишь? Не расплываюсь, без дымки? — волновался врач.
— К чему это?
— Для справки.
Изолированный в лице не поменялся, оно осталось настолько же исхудавшим и побледневшим, как когда они шли по лестнице, поэтому волнение Павел Анатольевич прекратил.
«Но стоит заметить, что во время завтрака оно приобрело живой оттенок.»
Слава ехидно прищурился и, не застёгивая рубашку, перешёл на другую кушетку.
— Не волнуйся. Это одна из моих особенностей. Давай дальше. Я в «Небуйную» хочу.
Павел Анатольевич отошёл к столу и, положив к медицинской карте Славы листок с почти горизонтальными чертами и небольшими волнами сердцебиения мужчины, возвратился.
Слава съёжился, когда к его телу прикоснулась холодный, скользкий датчик аппарата УЗИ. Мужчина задрожал, но вскоре расслабился и проскрежетал:
— Ты знаешь, ведь без меня ты никто.
— Почему? — Павел Анатольевич не отвлекался от монитора, но заинтересовался высказыванием изолированного.
— Как Виктор без чудовища, хотя тот действовал от идеи и науки. Ты от науки и алчности. Открыть что-то у меня хочешь, премию получить, а потом таскать меня везде за собой будешь, как экспонат для хвастовства. Ты хочешь найти во мне что-то, а ведь я не дам. — он смотрел в потолок, но под конец повернул голову на Павла Анатольевича.
— Как Колумб без Америки. — прыснул врач.
— Как червь и солнце, но менее гиперболическое сравнение. Ты тоже читал? Я вот недавно.
Слава вскрикивал, тараторил, но его сердце, всё ещё не дававшее покоя Павлу Анатольевичу, на котором он задержал датчик, не подтверждало результатов ЭКГ, оно билось размеренно и не учащённо, и внешнее волнение внутри не отражалось.
— Тебе принесли книгу?
— Нет.
— Но…
— Не думаю, что время сейчас об этом. Ты не поймёшь, ты читал отрывок — подумал, что бессмысленно и бросил. — Слава отвернулся и забыл о Павле Анатольевиче.
И правда, Павлу Анатольевичу был известна только та часть, которую он процитировал. После Слава снова по просьбе врача, возвратился к аппарату ЭКГ, в новых результатах отклонения от нормы не нашлось. Было решено прибегнуть к намеренному изменению показателей, для чего Слава проехал на велосипеде — тренажёре пять километров и один пробежал на беговой дорожке. Всё же физические данные его измениться не могли и преодоление запланированной дистанции Павлу Анатольевичу пришлось ждать долго. В результатах третьего измерения удары участились на несколько раз — Слава не старался, ехал и бежал медленно. И всё же это была норма. Проверили зрение — идеальное, итоги ещё нескольких исследований «особенностей» не выявили.
— Ты отчаялся? — поинтересовался Слава, пока врач выкачивал его кровь.
Павел Анатольевич сосредоточенно молчал, сдвинув брови, лоб волновался морщинами — в деле сестринском он не практиковался с университета.
— Да, я говорил, что не особенный. Вот не поверил мне, понадеялся. А ведь больно, когда надежда не сбывается. — впадая в рассуждения рот Славы не закрывался. — Ну всё, три месяца, как в одиночной за побег. Наконец сегодня в «Небуйную».
— Тебе не терпится. — третировал врач, вытаскивая иглу из вены сидящего.
— В крайности не терпится. Вот ты посиди в одиночестве, да подольше, потом выйди на несколько минут, но, думаю, тебе лучше подойдёт час, а потом снова в камеру. Подразнят тебя свободой, как ребёнка конфетой, а потом съедят на его же глазах. Как после этого не захотеть с большей жадностью найти спрятанный мешок и съесть его весь, а если ребёнок с воображением, и количество находок позволяет, разбросать фантики, высыпать оставшийся шоколад, раскатать его по полу и лежать, обтекая им. — он захлёбывался наслаждением, но рассудительные глаза впёр в Павла Анатольевича.
— Чудовищно. — соскользнуло с языка врача.
Он поднял все собранные на столе банки с анализами Славы и вышел, защёлкнув дверь.
— А обед? — беспомощно, посмотрев на часы, спросил мужчина.
— За тобой вернутся через полчаса.
— Что-то жрать хочется. Вымотал меня, свинья, и ушёл. — Слава погрубел, и даже с ненавистью посмотрел на дверь.
Интерн замечания не оставил и сел на стул, а Слава, ввернув лежавшую на столе ручку в замок, открыл шкаф и, проговаривая «Так, так, так», начал проводить пальцем в воздухе, читая названия незнакомых ему препаратов, несколько таблеток которых он закинул в карман. Выбирал он долго, просмотрел ни один шкаф и, дольше остановившись у яркой коробки, вытащил её и разжевал пару таблеток.
— Фу, горькие. — его лицо сморщилось.
— Что на этот раз?
— Пустырник. Вернёмся в коллектив с хорошим впечатлением.
До того как за Славой пришёл санитар, он успел повторить с помарками Интерна заготовленные для каждого «небуйного» фразы и, прекратив репетицию, расплывшись в улыбки при появлении не имевшего, как представлял изолированный, эмоций мужчины, вышел в коридор. Диалог из-за молчаливости санитара у них не вязался и, подбираясь ко второму этажу, Слава замолчал, ускорив шаг, переступая через ступень. У столовой санитар остановил убежавшего на несколько шагов вперёд мужчину и уведомил о том, что Павел Анатольевич разрешает ему вернуться в «Небуйную».
— Да это я и сам знаю. — отмахнулся Слава и вбежал в столовую.
Санитар за ним не вошёл, а развернулся к лестнице.
Слава был разочарован. Как он сам и выразился, его «надежды разбились», но восстановлению подлежали, и, додумав, что имеет преимущество перед ещё не прибывшими «небуйными», схватил ближайший поднос и сел во главе стола.
— Интерн, сегодня твоя любимая икра. — прожёвывая кусок бутерброда,
прочавкал Слава, ещё при подходе к столу, он так же нёс тарелку супа и салат.
— А то я не вижу. — Интерн схватил с тарелки кусок хлеба.
— Да подожди, дай поставлю.
Слава рассервировал стол и приступил к еде. Когда мужчина выпил суп до половины в столовую легкой поступью влетела Лизавета. Она никогда не шла, а уж тем более не топала. Была худа до того, что легко прикасалась к земле, и так же невесомо отрывалась от неё. Девушка заметила Славу, когда с подносом приближалась к столу. Она удивилась и слегка улыбнулась, села на привычное место и, отодвинув поднос на несколько сантиметров от себя, сняла с него салат, поставила перед собой тарелку и взяла в руку вилку.
— Приятного аппетита, Лиза. — громко, но ласково проговорил Слава, что ложка в руках девушки внезапно проскрежетала по тарелке. Она подняла на мужчину взволнованные, но приятные глаза и кивнула, затем снова наклонилась.
— Ты можешь со мной поговорить? Мы никогда не оставались наедине. — в его голосе прозвучало умоление, глаза округлились, края бровей поднялись. Он отодвинул от себя тарелку, Лизавета повторила движение и вопросительно посмотрела на Славу. — У тебя очень красивое лицо. Я просто, чтобы ты знала. Такой вопросительный взгляд. Не надо. Достаточно улыбки. Но не смущайся. Я всего минутку посмотрю.
Слава сощурился и ровно минуту разглядывал лицо
