Единственные с первого потока продолжили обучение Василика и Софокльз.
С девчонкой ничего интересного — она всё ещё приходит каждый день, читает книжки, ведёт некоторые уроки; а иногда днями просиживает в госпитале, что скучно, нудно, и вообще, как этим можно увлечься?
Но её брат… Заинтригованы? В первый год второго потока мальчишка, не знаю только, чем он вдохновлялся, так как умением слышать мысли других обделён, воспрял сильнейшей тягой к чтению и каждый месяц уезжал в Платеи за новыми книгами. Думаю, Антипатрос ему завидовал. Но сейчас только о Софокльзе. А два года назад он решился переехать в полис. Отец при этом известии, а объявил Софокльз об этом на собрании, сорвался на него, остальные без исключения поддержали и спровадили ребёнка из деревни через неделю. В сопровождении ему поехал Антипатрос (школа осталась на попечение Василики, которая была чрезвычайно рада доверю учителя), который пробыл в Платеях несколько дней, пока нанимал дом и устраивал мальчика на работу, который, решив не измеряя ухватить больший кусок, пошёл в школу. С первого взгляда на эксцентричного юношу, заявившего о намерении преподавать, учителя рассмеялись, Софокльз в ответ задел их тем, что знает науки не хуже их, к чему те отнеслись серьёзно. И после, так сказать, интеллектуального эрудита, не отпустили ребёнка к Антипатросу, и юноша весь день потратил на ответы учителям о своих знания и о своей жизни. Антипатрос был огорчён и зол ещё больше. Он прождал Софокльза до вечера и, когда тот пришёл, заявив, что в школе он будет не только учиться, но и преподавать, и ему выделили казённый дом, заснул. Следующим утром, проводив ученика и отнеся его вещи в новое жилище, Антипатрос вернулся в деревню.
На этот раз Софокльз не смог превзойти своих учителей, но спустя год мог похвастаться званиями, которые по своей обширности не уступали тем, которыми ведал бы любой из них. За выдающиеся способности его торжественно нарекли гражданином Платей.
Посещение школы в качестве ученика Софокльз прекратил, но остался там преподавать. С его пылкостью можно было ехать и в Афины, но об этом, как он сам отговаривался, приезжая в деревню, он ещё пропускать в мысли не мог. В главном полисе мудрость оценивали старостью, а мальчишка не имел даже права голоса, так что он законсервировал себя до подходящего возраста. В Платеях же его знали все, а многие почитали, звали на приёмы в дома членов совета и на подобные светские прелюдии. И не находите вы унизительным то, что он раз в неделю или две возвращался в деревню? Зачем ему та мелочь? Кстати, сейчас я додумал, что ещё он мог не только по совестливым и благовольным побуждениям возвращаться, но и для напоминания собственному эго, что он всегда может пасть. В деревне он оставался на одни сутки, проводил уроки в школе, из-за него внепланово организовывалось собрание, где Софокльз рассказывал о своих новых увлечениях, друзьях и бохвальствовался прочим. В Элиссином времени прибытия ничего не изменилось, только иногда высказывалось предложение занять место… в современности, в котором издастся эта книга, должность называется секретарь или менеджер, но он это тоже откладывал.
И всё-таки пара слов о Байоне. Спать, как вы помните, к этому времени ему уже не хотелось, хотя, как по мне, страшнее жизни там ничего не могло быть, что отразилось и на его семье: жена, как и прежде ему беспрекословно подчинялась, младшие дети его боялись, особенно во времена припадков — но телесных наказаний к ним он не применял — от прошлого же своего мировоззрения отличался большей подозрительностью.
Сорвался Байон на Василику и Софокльза, когда узнал об их самовольном посещении запрещённого им заведения. День провёл он, не показывая об этом своего мнения, а ночью отнёс уставших, оттого не просыпавшихся детей, в небольшой дом у поля, в котором в пифосах хранил зерно. Попытки их выбраться из заточения были тщетны, даже мыши там заводились очень редко. Выпустили их через три дня, когда взволновавшийся Антипатрос разругался с Байоном, после чего пошёл к старосте и, уже вернувшись с несколькими мужиками, узнал место сокрытия детей. На совете, состоявшемся через две недели, была выдвинута мысль о том, что Байон не способен самостоятельно принимать решения и имеет нестабильность эмоциональных и мыслительных функций, из-за чего детей у него хотели изъять, но, решив, что никто их забрать в семью не может, оставили до повторения деяний.»
Продолжив разговор на углублённые темы ведения сельского хозяйства, в последствии перешедший в лекцию о выборе глины для определённых изделий, Элисса и Олиссеус провели час. К этому времени вернулся Антипатрос, предложивший девушке начать занятие раньше. Выучив слова, описывающие множественный спектр красок, юноша рассказал о школе и, отвечая на наиболее интересовавший Элиссу вопрос о построении доверительных отношений с одноклассниками, дал ей несколько советов. После урока они собрались на кухне, ожидая Мелиссу.
В этот раз пессимистично настроенная Элисса считала, что долгое отсутствие травницы вызвано долгими уговорами соседей, не соглашавшихся приютить девушку. Антипатрос наоборот рассчитывал на благосклонность односельчан, а задержка произошла из-за долгих бесед с её подругами или осмотром больного. Олиссеус не думал ни о чём — он беспокоился о долгой пропаже жены и надеялся на её скорое возвращение.
К успокоению души старика, Мелисса вернулась через пару минут. И после упрёков Олиссеуса за её беспечность, подала мужчинам ужин.
— Хоть зачинай скандал, хоть обижайся, Олиссеус, но Элиссу я оставлю у нас. Ну никто не берёт её, что я ещё могу сделать? Почему ты такой бессердечный? — отчаянно начала женщина, явно уставшая от долгих уговоров соседей.
О серьёзных намерениях травницы было понятно всем, а отсутствие звука в комнате было перекрыто монотонным постукиванием Олиссеуса по каше. После бессловного обеда, Мелисса убрала со стола посуду и встала на то же место, где стояла всё это время — напротив мужа — не сводя с него глаз, давящих неотступностью от принятого ею решения. Олиссеус высокомерно поднялся со стула и направился в сторону мастерской. Услышав за своей спиной шаги жены, он, не оборачиваясь, поднял руку, тем самым заставив её остановиться.
— Каша была вкуснее, чем вчера, спасибо. А Элисса должна уйти.
Так же с манерой немногословного обаяния, показавшейся Элиссе наигранной, он закрыл за собой дверь, оставив женщин и Антипатроса на кухне. Отчаянно направившись за мужем, Мелисса вышла из комнаты.
— Элисса, не хочешь прогуляться? — предложил Антипатрос, не хотевший, чтобы девушка стала свидетельницей ссоры между стариками.
«Как странно. С этим человеком я общаюсь больше всех, но ничего о нём не знаю.» — подумала Элисса.
— С удовольствием. — присластив ответ широкой улыбкой, сказала девушка и, взяв руку Антипатроса, предложенную мужчиной как опору в помощь больной ноге, вышила из дома через госпиталь на затемнённую безлунную улицу.
— Элисса, не сердись на Олиссеуса. — начал Антипатрос.
— Я хорошо его понимаю. С его стороны было бы странно оставить у себя в доме незнакомого человека.
— Ты пробыла там месяц. Разве это мало? — внимательно обходя ямы, спросил Антипатрос.
— Достаточно, но если бы он разрешал оставаться всем, кто лежал в госпитале месяц, их дом превратился бы в маленький город. — продолжив отыгрывать существо невиннейшее и душой чистое, не видевшее в людях преднамеренной подлости и поддерживающие всех при любых поступках, засмеялась Элисса.
— Вообще-то за семь лет, что я здесь живу, ты первая, кто пробыл там больше одной недели.
— Всё равно я не виню Олиссеуса. — для большей доверчивости Антипатроса повторила Элисса.
В ответ на её слова на лице молодого человека промелькнула одобрительная улыбка. Весь путь, преодолённый ими, вёл к школе. И когда Элисса начала понимать, где будет конец прогулки, спросила:
— Вы же спросили во всех домах?
— Да. — выразив печаль как в голосе, так и на лице, на которое падали тени домов, ответил Антипатрос.
После сыгранного раздумья, девушка продолжила:
— Может быть в деревне есть дом, из которого люди ушли? Если бы я убрала из него мусор, то могла бы жить в нём.
— Я знаю один. Он находится почти в центре и в хорошем состоянии. — не оставив время для раздумий, откликнулся Антипатрос.
— Сходим к нему?
— Завтра. Мы гуляем дольше обычного — это не пойдёт на пользу твоей ноге.
— И где же мне сегодня переночевать?
«Вам же не надо уточнять, что они почти подошли к школе?»
Взглянув на здание, Элисса вопросительно наклонила голову к Антипатросу.
— Если ты не против, то я предложу свой скромный дом.
— А я, пожалуй, соглашусь.
Устроив девушку в своей комнате, Антипатрос заснул на одной из школьных скамеек.
— Антипатрос, проснись.
Мужчину разбудил тихий женский голос, и он попытался открыть слипшиеся веки.
— Почему ты спишь здесь? — наклонившись над ним, негромко продолжала Василика.
— Что ты здесь делаешь?
— Проснись. Школа откроется через полчаса.
Последние слова взбодрили Антипатроса, и от тумана, окутавшего его сознание во время сна, не осталось и следа.
— Василика, что бы я без тебя делал. — обхватив лицо руками и прокатывая их по щекам, надрывистым голосом, застоявшимся от нескольких безработных часов, поблагодарил Антипатрос и добавил. — Разбуди ещё Элиссу, пожалуйста. Она в комнате.
— А она что здесь делает? — улыбнувшись комплименту начала реплики, и переменив выражение при упоминании девушки, возмутилась Василика. — Мелисса закончила её лечение? Она мне об этом ничего не говорила.
«Будто она волнуется только о её здоровье, а не ревнует к Антипатросу.»
— Да, да, её нога почти восстановилась. Пожалуйста, разбуди Элиссу. — более настойчиво повторил Антипатрос.
Пока учитель готовил школу к учебному дню: раскладывал восковые таблички и стилосы, которыми пользовалась и Элисса, а также линейки и книги, Василика исполняла его просьбу, и через полчаса новая ученица предстала перед одноклассниками.
— Опять в школу. А я только начала её забывать. — вздыхала Элисса.
— Может быть ты будешь говорить по-гречески, когда рядом есть ещё кто-то. — не утерпела сделать замечание Василика, на что девушка не дала себе отреагировать.
К изучению греческого языка добавились география, математика, история, астрономия, письмо, литература, философия и искусство. Пройденные ещё в школе основы этих предметов, считавшихся у греков новыми, изученными не полностью, которые только открывают для них множественный потенциал окружающего мира, не представляли для Элиссы ничего сложного, но сначала девушка «ничего не понимала» и вела себя, как обычный ребёнок, далёкий от наук.
На первых уроках дети уделяли достаточно внимания персоне новой знакомой, но к концу дня, привыкнув к её присутствию, прекратили её триумф. А в голову Элиссы пришёл очередной план о том, как узнать год, в котором она находится. Она не могла прямо спросить о том, в каком веке они живут, ведь был ряд недопониманий, с которыми бы ей в таком случае пришлось столкнуться. И самое значительное из них это различие летоисчисления. Эта мысль настойчиво занимала её внимание последние
