Моя земля не Lebensraum. Книга 6. Дороги смерти

руку с ножом, целя в грудь. Но там, где положено быть мозгам, у ивана образовалась дырочка, плюнула кровью. Красноармеец обмяк и повалился вперёд, накрыв Франка вонючей тяжестью. Старик Франк отвалил с себя труп, оглянулся. Стоявший неподалёку с МП в руках обер-ефрейтор Бауэр кивнул Франку. Мол, должен будешь. И крикнул:
— В опасном мире мы живём, приятель!
Плакса Блюменталь, хилый, болезненный, плюгавенький гимназист в очках с бледным старообразным иезуитским лицом, не переставал повторять свою неизменную присказку: «Господи, что за гнусная, треклятая жизнь!», и которого с начала боя не покидало состояние панического ужаса, заставлявшее его то испуганно плакать, то смеяться, столкнул двух безоружных большевиков в воронку и в приступе ярости изрешетил их из автомата.
Похоже, все обезумели от раздражения и усталости… Если в воронке прятались русские, даже безоружные, их забрасывали гранатами.
Вихрь железа и свинца ревел и пронизывал пространство. Грохот взрывов, свист пуль, жужжание осколков и рычание пулеметных очередей. Полные страха крики людей, ошеломлённых безумием боя. Приказы, выстрелы, вопли множества умирающих в агонии, такие протяжные и ужасные, что кровь стыла в жилах. Подобные крики угнетали даже самых стойких.
Царствовала смерть, её славили торжествующими криками наступающие, мучительными стонами ей пели оды умирающие, диким, пронзительным воем «Ура!» молил о благоволении поток спасающихся иванов.
Месиво из разорванных на части тел…
Но старик Франк любил эту фазу боя, когда все преграды сметены, все запреты сняты… В эти моменты он наслаждался чувственным очарованием войны, её великолепием.
Сквозь грохот артиллерийских взрывов вновь и вновь прорывался крик «Ура!», хор неистовых русских — пугающий вопль всеобщего уничтожения. Звериные крики фанатичных русских внушали ужас и отвращение. Эти леденящие кровь крики выбили из колеи многих немецких солдат.
Стоя в полный рост, старик Франк строчил короткими очередями из МП. Русские бежали мимо, половина из них без оружия. А те, кто с винтовками, не стреляли. Наверное, у них не было патронов. Автоматные очереди кидали беглецов на землю. Скрыться никому не удастся — пули догонят всех. Возбуждёный, как удачно напроказивший школьник, старик Франк наслаждался безнаказанным уничтожением.
 
Рядом поливал русских из автомата плакса Блюменталь. «Убить человека так просто! — восторженно думал он. — Здесь либо ты, либо тебя. И если бы не я, русского убили бы другие».
— Бей всех! Никаких пленных!
Из его перекошенного рта текла слюна, как у заболевшей водобоязнью (прим.: бешенством) собаки.
Взрыв гранаты… Упал Франц Бауэр:
— Ублюдки! Они меня достали... В опасном мире мы живём…
Он попытался опереться на локоть. Рот окрасился кровью. Бауэр уронил лицо в болотную жижу.
Пространство грохотало, взрывалось, рвалось на куски. Это ад, бойня, пахнущая свежей кровью, мясом, болотом, смердящая давнишними трупами, вывороченными из грязи. Невыносимо жарко, несмотря на то, что солнце поблекло, и его лучи с трудом пробивались сквозь дым взрывов.
«Пламя обрушится с небес и земля исчезнет в огне и дыму. И настанет день…», — Звучало в голове Франка. Откуда это? Библия! Настанет? Настал. Земля дрожит в конвульсиях, дымится, блюёт  полусгнившими трупами, небеса горят. Это конец света.
Трупы в лужах крови, брошенное оружие... Одежда и жалкие пожитки убитых в болоте. Семейные фотографии и расплывшиеся чернила в письмах стали хламом, выпавшим из разорванных вещмешков и карманов погибших.
Майер прыгал через скрюченные тела, наступал на что-то мягкое, смердящее и скользкое, спотыкался о головы с широко открытыми глазами…
Майер увидел останки трёх солдат. То, что предстало перед его глазами, чуть не вывернуло ему желудок. Будто одно кровавое тело, обмотанное, словно веревками, кишками, смешанное в общую кучу плоти, в омерзительный клубок. Только лица разные, и на каждом застыл немой крик ужаса.
Как-то незаметно грохот боя стих, ушёл куда-то далеко на восток. Наверное, часть русских всё же прорвалась.

***
 
Утром поступил приказ зачистить территорию.
Развернувшись цепью, подразделение Майера шло вдоль просеки с обеих сторон узкоколейки.
— Русские вели себя как настоящие идиоты, — рассуждал Профессор. — Я крикнул по-русски: «Ruki werch!», а они... Они не сдались. Я их перестрелял. Ведут себя как трусы, значит, не заслуживают лучшей доли.
— Ко мне! Тут полно русских! — закричал плакса Блюменталь. По нему было видно, что он вовсе не испуган.
В огромной воронке лежало десятка два, а может больше, русских. Судя по грязным повязкам, раненые. Они то ли спали, то ли лежали без сознания.
Внимание плаксы Блюменталя привлёк русский маленького роста в несуразно сидевшем на нём танкистском комбинезоне. Длинные грязные волосы, грязное лицо без растительности. Подросток?
— Steh auf! (прим.: Встать!) — приказал плакса Блюменталь, пиная русского ногой. На всякий случай он держал автомат наготове: от ивана всякого можно ожидать, может кинуться на тебя и вцепиться зубами в горло.
Испуганно озираясь, русский приподнялся.
— Какие они все грязные и вонючие! — возмутился плакса Блюменталь.
— Кем, интересно, служил этот русский? — подумал вслух старик Франк. Для механика-водителя и заряжающего слаб здоровьем. Для командира танка — молод. Наверное, пулемётчик.
— На девчонку похож, — высказал шальную мысль плакса Блюметналь.
— Ну так проверь! — посоветовал Майер с улыбкой.
— Раздень, — посоветовал любитель женщин Хольц. — Мы однажды раздели русскую и заставили её голышом танцевать кан-кан. Самое смешное было в том, что кто-то раскрасил её сиськи чёрной ваксой. Представляете, как мотались её чёрные сиськи!
Солдаты рассмеялись.
Ободрённый предложением Хольца и его рассказом, плакса Блюменталь схватил жертву за грудь.
— Кажется, девчонка! — сообщил он.
Русская взвизгнула и ударила плаксу Блюменталя по рукам.
— Ты чего, не можешь отличить девчонку от пацана? — насмешливо произнёс Хольц.
— Да она такая тощая, что непонятно, есть у неё сиськи или нет.
— Ну, в другом месте проверь, — подзуживал Хольц.
— В каком? — простодушно уточнил плакса Блюменталь. — У неё сиськи только здесь.
— Ну, ты… — поразился Хольц. И, став в мечтательную позу, продекламировал: — Сокровенное... Неведомое и притягательное… Пушистое, нежное чудо... Загадочный лонный ландшафт... Холмик с двумя вершинками…
— А-а… — догадался плакса Блюменталь и схватил девушку между ног.
Девушка завизжала, вырываясь из рук насильника.
Майер снисходительно наблюдал за баловством подчинённых: они заслужили небольшого развлечения.
— Хорошо, что поблизости нет наших танкистов. Они не любят тех, кто сжигает их товарищей и хочет сжечь их самих. Тем более — представительниц лукавого пола. Не позавидовал бы я ей, попадись она в руки танкистов. Лучше быть расстрелянным или даже повешенным… Ладно, оставь её, Блюменталь. Forverts! (прим.: Вперёд!) — наконец, скомандовал он.
 
Пятеро пленных пошли в указанном направлении.
— Герр гауптман, а что делать с остальными? — плакса Блюменталь указал на раненых в воронке, которые не смогли подняться.
— Если хочешь, можешь остаться с ними в качестве начальника, — насмешливо проговорил Майер. — Но если из болота вдруг выйдут другие иваны, тебе придётся отбиваться от них одному. Так что, реши эту проблему самостоятельно. И окончательно.
— Слушаюсь, герр гауптман!
За спинами уходящих раздались автоматные очереди.

= 20 =

Семёнов не смог бы рассказать, как он выбрался из ада. В памяти осталась чернота, вспышки взрывов, всплески грязи, трупы, искажённые лица, тела с оторванными руками и ногами, вспоротые животы с выползающими внутренносттями, петли кишок на кустах… Грохот взрывов, рычание пулемётов, вопли толпы, крики о помощи… И механический скрежет мегафонов: «Рус, сдавайс! Вы окружены, сопротивление бесполезно!».
Из пятьдесят девятой бригады в тот день вышли к своим человек тридцать.
За линией фронта окруженцев ждали медицинские палатки и полевые кухни. На спасшихся смотрели, как на выходцев с того света, как на чертей из ада. Облитые с ног до головы грязью, в прожжённых с зимы, рваных телогрейках, в развалившихся валенках или вообще босые, одни худые, как скелеты, другие опухшие от голода — глаз не видно, обросшие бородами и завшивленные…
Первым делом все бросились к полевым кухням. Им наливали по кружке жиденького супчика.
— Что ж вы, суки, жадничаете? — ругались на поваров. — Не могли каши наварить?!
— Нельзя вам каши, — убеждали окруженцев повара. — Наедитесь каши, заворот кишок приключится. После голодухи надо понемножку есть.
 
Семёнов отпил три глотка супа и отставил кружку в сторону. Пусть желудок очнётся от голодной спячки.
Те, кто не сдержал себя и выпил суп залпом, корчились на траве от кишечных колик.
— Ба-а… Семёнов! — услышал Матвей Лукич удивлённый и радостный голос над головой. Судя по интонации, командирский.
Перенесённое напряжение прорыва, сменившееся ощущением безопасности, да три глотка супа принесли в сознание Семёнова успокоение и расслабленность. Не было сил не то, чтобы встать, но даже поднять голову и посмотреть на человека, который узнал его.
— Так точно, Семёнов, — как во сне, подтвердил Матвей Лукич, не вставая, и не открывая глаз.
— Прорвался! Выжил! Какой ты молодец! Наслышан о твоих боевых подвигах… Нам такие командиры нужны. Мы тебя учиться пошлём, в академию!
Матвей Лукич понял, что рядом с ним какой-то штабник.
— Тем, кто прошел Мясной Бор, академии не нужны, — проговорил едва слышно.
— Как же вы прорвались? — засомневался штабник. Его сомнения походили на сомнения особиста: «Честным ли образом?». — Невозможно же…
— Невозможно, — устало согласился Семёнов. — Но прорвались. Такие вот мы. Сначала побаиваемся, а потом нам становится всё по барабану. А когда нам всё по барабану, или по другому какому трёхбуквенному месту, бояться начинают те, кто стоит у нас на пути.

= 21 =

Россия — дремлющий исполин, грудь которого, словно океанскую зыбь, вздымают широкие возвышенности и опускают безбрежные равнины.
Земли России необъятны: под бездонным небом уходящие за горизонт поля сменяют непроходимо дикие леса, между российскими Европой и Азией девятым валом вздымается Урал. Поездки из Ленинграда на Дальний Восток продолжительны, как океанские путешествия.
Литература Гоголя, Достоевского, Толстого и Пушкина, музыка Римского-Корсакова и Мусоргского дали просвещённым немцам представление о России как о диковинной стране. Но немцы не постигли сути, не поняли, как многие сотни лет существует эта чуждая для западной культуры беспорядочная страна.
Немцы шли на восток, чтобы превратить Советский Союз в Lebensraum — в своё жизненное пространство. Всю Европу хотели зачистить для арийцев, Западную Сибирь заселить терпимыми для них поляками. Для русских, украинцев и белорусов — детей одной в древности славянской матери — уготовили истребление или жизнь в качестве рабочей скотины. Но генералы вермахта, планировавшие Drang nach Osten, не знали ни русской природы, ни русского народа, ни русского солдата. Вероятно, историю России они тоже плохо изучали.
Русь