Дело №1 Осторожно с желаниями 9 Глава

с кресла. Несколько недавних неудачных попыток в порыве очень сильного желания хоть и отразились болезненно в районе поясницы, однако Лиза успокаивала себя тем, что просто она пока еще недостаточно сильно верит в свое счастье. Стоит только еще чуточку захотеть и рожки счастья вскоре начнут расти, как у Кати. Фотография на экране компьютера дяди Грима все чаще всплывала перед глазами Лизы и все чаще она недоуменно спрашивала сама себя: «Что же такого страшного Катя пожелала, что даже рожки счастья не помогли?» Вздыхая над неизвестной судьбой девочки, она лишний раз убеждалась, что нужно быть осторожной с желаниями и гнать от себя дурные мысли, чтобы ее Ангелы-хранители не прознали и не оказали ей опасную медвежью услугу. Лиза почти вплотную поднесла к лицу зеркальце и стала очень тщательно оглядывать свою кожу, не появилось ли на нем новых знаков, ведь несколько часов назад она вновь думала о смерти. Чистое гладкое личико удовлетворило и утешило волнения девочки, от чего та стала строить зеркалу страшные рожицы, жеманно сжимать и округлять губки, моргать ресничками, вздергивать носик, показывать язычок, в общем, весело выпендриваться.


Из телевизора доносилась мутная болтовня каких-то лживых типов из зала заседания Верховной Рады, но Лиза не беспокоилась. Напротив, бессвязная околесица из слов и междометий не очень умных дядек и теток совершенно не отвлекала ее от собственных дум и мечтаний. Отвлекало другое. Сегодня у мамы Вали в гостях находился маленький старичок, на вид добрый гном Оле-Лукойе с мягким голосом и приветливой улыбкой. Они о чем-то беседовали на кухне, и иногда Валентина то резко вскрикивала, то звонко смелась. Слышимость была плохая, а Лизе стало любопытно, что же вызывает у мамы такие противоречивые эмоции, тем более голос старичка был настолько ласковым, что девочке вдруг захотелось больше узнать о госте, которого она видела сегодня впервые. Лиза прислушалась, но как назло на кухне стали разговаривать тише, поэтому она подкатилась к двери и приоткрыла ее, оставив маленькую щелочку.


Книжник убеждал Валентину, что той нужно основательно отдохнуть и все охал и ахал, слушая жалобы женщины и единственными словами утешения, которые он успевал вставлять в беседу, были в основном: «Вы правы», «Какое безобразие!» и «Они еще об этом пожалеют».

– Вы бывали в Кемере? – неожиданно спросил книжник, вероятно основательно устав от причитаний женщины.

– Что вы! – усмехнулась Валя. – Дальше Киева для нас уже дорого.

– Ничего, – бодро ответил гость. – Здоровье дороже, так что поможем. Но и вы вашего друга поторопите. У нас очень мало времени.

Послышался шелест купюр, всхлипывание женщины и ее ответные благодарности. Подобострастная интонация, с которой произносились дифирамбы, как-то неприятно резанула слух Лизы и она выглянула в коридор посмотреть. Сквозь матовое стекло кухонной двери дочь увидела контуры матери, настолько живописно согбенной в поклоне, что Лизе вспомнилась сказка, в которой точно так же гнули спины крестьяне перед проезжавшим мимо в карете котом в сапогах.

Из кухни стали выходить, Лиза мгновенно отпрянула назад и взвыв от боли под лопаткой, откатила коляску на прежнее место. Пряча слезы, она быстрым кивком головы встретила вошедшего в комнату книжника и уставилась в телевизор, делая вид, что очень увлечена передачей и недовольна присутствием постороннего.

– Еще раз здравствуйте, милая барышня, – вкрадчивым голоском произнес старичок.

– Здравствуйте, – пропищала Лиза, и натянуто улыбнулась.

– А что это мы смотрим? – поинтересовался книжник и бегающими глазками окинул всю комнату. Обратив внимание на телевизор, он покачал головой и добавил: – Политика? Как тебе должно быть грустно, дитя. Давай поищем передачу повеселей.

Лиза не успела возразить, как книжник по-хозяйски схватил пульт со столика и стал энергично щелкать по каналам.

– Вот совсем другое дело! – воскликнул он, остановившись на канале, где шли соревнования по плаванию. Вода – это здоровье. Выздоравливайте, барышня.

С этим он улыбнулся и вышел в коридор, захлопнув за собой дверь. Ожидавшая на крыльце дома Валентина пошла провожать гостя до ворот и все продолжала рассыпаться в благодарностях:

– Что бы я без вас делала! Есть же бескорыстные люди на свете. Дай вам Бог всего.


А в комнате Лизе уже было не до унижений матери: она хмурилась, уставившись на экран телевизора, и нигде не могла найти пульта.

– Мама! – вскрикнула девочка, быстро стала перемещаться по комнате к телевизору и дрожащими губками лепетала: – Переключи…. Переключи…

Наконец, пульт обнаружился в складках дивана, Лиза ринулась к нему, но видно очень резко дернула рычаг, коляска издала писк и свалилась набок.

– Мама! – застонала девочка, придавленная колесом. – Помоги мне.

А в телевизоре юные спортсменки уже взбирались на вышку, и весело переглядываясь, уверенно и смело подпрыгивали вверх, делали в воздухе изумительные пируэты и стремительно пикировали в воду. При каждом их прыжке Лиза зажмуривалась и сжимая рукой горло, приговаривала:

– Переключи… Плохо мне… Переключи же…

Перед глазами девочки в бледно-розовом муаре проплыла картинка, которая снилась ей уже год. На вышку взбирается сама Лиза – стройная, вся сосредоточенная и уверенная в себе. Зал замер в предвкушении полета будущей чемпионки области. Гордо подняв голову, девочка идет по помосту и находясь в нескольких сантиметрах от края, неожиданно поскальзывается на чем-то липком и скользком, судорожно пытается ухватиться за воздух и не удержав равновесия, спиной падает с вышки в воду. Кошмар обычно прерывался кровавыми брызгами, сквозь которые проглядывала задумчивая физиономия хирурга в маске. Но сейчас физиономия все не исчезала и Лиза начала плакать, отгоняя руками жуткое видение.

– Мама! Мамочка! – кричала она.

Наконец, Валентина вбежала в комнату и освободив дочь из-под колеса, прижала ее к груди. Не давая дочери больше плакать, она осыпала ее лицо мелкими поцелуями, а когда слезы появлялись и у нее в глазах, прижимала к себе Лизу и шептала:

– Прости…. Прости…


Немного успокоившись с помощью порции мороженого с клубникой, которым с ложечки кормила ее мама, Лиза поинтересовалась:

– А этот дядька, что приходил, он – коллектор?

– Нет, доча, – с улыбкой протянула мать. – Это другой дядя. Он очень богатый и всем помогает, кто сильно нуждается, потому что ему стыдно и больно смотреть на людей, которые так страдают как мы. Ведь он и сам был такой, почти умирал с голоду и никому не был нужен. Но нашлись добрые люди и помогли ему. Теперь в благодарность он тоже всем помогает. И нам поможет. Не то, что твой дядя Грим со своими копейками и обещаниями.

Из коридора раздался телефонный звонок, Валентина резко подскочила и вышла, но из кармана ее халатика выпала путевка. Лиза долго разглядывала обложку с лицом стюардессы и небритой физиономией турка, которая очень не понравилась девочке, но путевку Лиза решила припрятать. Выглядывая, не идет ли мама, дочка с необъяснимым волнением в душе быстро набрала номер телефона дяди Грима.


Через час во дворе дома Валентины Муравецкий, тщетно пытавшийся образумить сердитую хозяйку, захлопал перед той в ладоши и еще раз попытался пробить глухую стену непонимания.

– Какие коллекторы, очнись! – удивленно восклицал он. – Я же переслал тебе деньги.

– Ха! – холодно рассмеялась Валя. – Думаешь, твоих грошей мне хватило?

– Зато на путевку в Турцию деньги нашлись, – парировал полковник. – Откуда?

Валентина зыркнула на окно в галерею, откуда смотрела Лиза и покачала головой.

– От хороших людей, которые дела делают, а не языком мелят, – хмуро ответила женщина. – И вообще, это не твоего ума.

Театральным жестом Муравецкий дал команду Лизе, и та на глазах у матери разорвала путевку на клочки.

– Турция отменяется, – сухим безапелляционным тоном объявил полковник.

У Валентины округлились глаза, и закружилась голова. Она едва успела ухватиться за доску плетня, чтобы не упасть. Хватая губами воздух, женщина простирала руки к дочери и всхлипывала. Переводя затравленный взгляд на Муравецкого, Валя выдохнула:

– Ты рехнулся!

Муравецкий быстро очутился рядом с женщиной и схватил ее за плечи.

– Приди в себя, дурочка, – твердо сказал он и кивнул в сторону уже спрятавшейся под окном Лизы. – Твоя дочь нуждается в тебе сейчас как никогда, а ты! Что ты творишь? Какая Турция?

Всхлипывая от отчаяния, Валя вырвалась от Муравецкого и отбежала к сараю. Припав спиной к кованой двери, она закрыла лицо ладонями и зарыдала.

– Как я устала от всех вас. Если бы ты продал архив, мы б уже операцию давно сделали.

Муравецкий присел на завалинку у угольной ямы и опустил голову вниз.

– Я и так расстался с самым святым, что у меня оставалось, – тихо признался он. – Всё для тебя, чтобы заплатить за прошлый месяц.

Не переставая всхлипывать, Валентина усмехнулась.

– Ой, посмотрите на этого святого. Старую рухлядь продал и гордится перед всеми. Чи не пианино! Иди всем расскажи, какой ты благородный.

На мгновение Муравецкий замер и побледнел. Глаза уставились в пустоту, где все четкие линии стали расплываться, а солнце закрывалось серой мглой с бледно-лиловым свечением. Полковник молча встал и зашагал к калитке. Обернувшись к Валентине, он сказал:

– Это была память о твоей сестре, дура. Все, что у меня оставалось о ней.

Как только за ним закрылась дверь, и звуки шагов становились все глуше и глуше, пока вовсе не исчезли, Валентина словно очнулась и бросилась к забору.

– Гриш… Гриша… – шептала она, выглядывая за тын, срывала бордовые цветки мальвы и лихорадочно вытирала себе щеки и глаза. – Прости…


На крыльце появилась Лиза и позвала маму. Валентина обернулась на скрип колес и подбежала к дочери, неся стебли с цветками. Женщина села на корточки и уронила голову на колени дочери.

– Мамочка, не плачь, – ласковым голоском протянула Лиза и схватила стебельки. – Хочешь, я тебе веночек сплету?

Мать кивнула.

– Если ты очень устала, – продолжала дочка, – тогда