все международные титулы, которые только можно было завоевать, и попробовал себя во всех видах единоборства, в которых можно было себя проявить, пока в девятнадцатом в Москве его не завалил в боях без правил в буквальном смысле слова обычный карапет, человек ростом всего сто семьдесят пять сантиметров. Для этого ему не понадобилось даже махать руками. Когда прозвучал гонг, Павел Крахоборов самоуверенно пошёл вперёд, ударил прямым в голову, глупейшим образом провалился, его противник подхватил его на колени, не давая коснуться ринга, жёстко уронил на верхнюю часть спину. От удара Павел Крахоборов потерял сознание и провалялся в больнице два месяца. У него был компенсационный перелом позвоночника и разрыв лёгких. Как ему объяснили врачи, он ещё легко отделался: кости срослись, лёгкие восстановились. «Но ещё одна такая травма и вы станете инвалидом, если хотите дожить хотя бы до семидесяти, спорт надо бросить».
Павел Крахоборов подумал, подумал и так и сделал. Вопрос заключался только в том, чем заниматься: тренерская работа ему не нравилась, он был сыт спортом по горло и решил вернуться к юриспруденции, недаром же он околачивался в университете четыре года. Но стоять в очереди за адвокатским удостоверением было лень, и он на пару с Мироном Прибавкиным, средним братцем, учредил частное бюро сыска.
Он позвонил Мирону Прибавкину:
– Чего делать-то?..
– Узнай, кто из братвы приходил к Самсону Воропаеву и, похоже, напугал его, а может, и того хуже?.. – предположил Мирон Прибавкин, назидательно выпучив глаза, глядя на портрет президента.
Павел Крахоборов поковырялся ногтём в ухе и с укором сказал:
– И плачу, и рыдаю! Ты что наших не знаешь? Не-а… так дела теперь не делаются, не те времена…
– Откуда ты знаешь, какое сейчас времена? – с пренебрежением к старшему брату спросил Мирон Прибавкин и подумал о коронавирусе, который смешал все карты во всех слоях общества. – Времена меняются, люди – тоже.
Снобизм его по отношению к Павлу Крахоборову проистекал из того, что их мать в своё время поставила на Павле крест, донимая его со школы одной и той же фразой: «У тебя, дурака, одна дорога в дворники. Больше ты ни на что не способен!» И у бедняги Павла Крахоборова развился комплекс неполноценности, из которого он выкарабкался с превеликими потерями. Каждый раз, когда он укладывал противника на помосте ринга, он мысленно спорил с мамой и доказывал ей свою значимость: «Вот, мама, какой я, а ты не верила!» Вот этот комплекс подспудно и эксплуатировал Мирон Прибавкин, не давая брату почувствовать себя старшим. Он даже как учредитель бюро сыска забирал себе пятьдесят процентов плюс рубль, поскольку Павел Крахоборов идей не приносил, а был чистой воды исполнителем, хотя и с огромными, как чайник, кулаками.
– Хорошо… – отступил Павел Крахоборов, – я узнаю. Что с ними сделать?
– Просто узнай… – захихикал в трубку Мирон Прибавкин. – Убивать не надо…
– Иди ты к чёрту… – вяло отреагировал Павел Крахоборов, сообразив, что Мирон Прибавкин тонко издевается. – Ещё одна такая шуточка, и я лишу тебя удовольствия слышать нежный шелест валюты, которая называется «еврики», – пообещал он.
– Ладно, ладно, – пошёл на попятную Мирон Прибавкин, – вечером заскочу, – пообещал он.
И Павел Крахоборов самодовольно ухмыльнулся, вышел из конторы, сел в старенькие «жигули» и отправиться к Альберту Вельботову по кличке Ялик, который держал в районе Белорусского вокзала боксёрский клуб.
Надо ли говорить, что старенькие «жигули» тоже были формой маскировки.
Альберт Вельботов сидел на втором этаже в тренерской спортивного клуба «Клинч», наблюдал за боем на ринге и пил горькую настойку на полыни. Пить он начал давно, ещё до коронавируса, ну а потом – сам бог велел, потому как доходы клуба упали в три раза, и конца-края этому не было видно, а тут ещё новые штаммы прямо на бедную спортивную головушку.
– Твои архаровцы на вольные хлеба не ходят?.. – просил вместо приветствия Павел Крахоборов и уселся на жалобно скрипнувший стул.
– Ты чо?.. – Альберт Вельботов протянул ему руку, похожую на куриную лапку. – У нас дисциплина! – и показал на зал, где десятка полтора человек сражались с мешками не на жизнь, а на смерть. На ринге же бодались двое.
Павел Крахоборов тоже посмотрел: тот, что в красных перчатках, пропустил удар правой сбоку и замотал головой, как бык, но тот, кто в синих, добивать не стал, а опасливо, хоть и с готовностью прикончить, отступил в угол, мол, вались сам, недоделок.
Недоделок, судя по виду, был «кормушкой» и таких ударов получать не должен был ни в коем случае, не привык он к ним, и мог возмутиться. Такие «кормушки» берегли и носили на руках, тем более, что по нынешним временам они были на вес золота, их доили с умом и аккуратно, чтобы заметно не было.
– Знаю я вашу дисциплину, – покривился Павел Крахоборов многозначительно.
– Не понял?.. – повернулся к нему Альберт Вельботов, маленький, вертлявый, как паучок, даже Гога Ноз мог прищёлкнуть его одним щелчком. – Предъява есть?.. – спросил он визгливо, полагая, что именно таким его должны все бояться.
Был он помятым, словно после стиральной машинки, с лицом и черепом цвета кирпича, меченый шрамами, как последний забияка с окраины, однако из-за веса петуха, в котором пребывал со дня рождения, был абсолютно не опасен даже для мышей, которые жили под полом спортзала.
– А то… – многозначительно пробасил Павел Крахоборов. – И плачу, и рыдаю!
– Говори конкретней! – заглянул Альберт Вельботов в глаза Павлу Крахоборову и понял, что ничего хорошего там нет, одна предначертанность к исходящему сальдо, а это было плохо, очень плохо. Знал Альберт Вельботов кое-что и о частном бюро сыска, и о брате Крахоборова с большими возможностями, и забеспокоился: «Чего припёрся?..» Зажали со всех сторон, подумал он с тоской, которая донимала его последние полгода, и не знал, то ли закрывать клуб, букмекерскую контору «Фаэтон» и бежать на юг, где у него был скромный домик-гостиница на побережье, то ли оставаться в горькой Москве на свою голову и ждать лучших времён.
– На днях к этому человеку… – Павел Крахоборов показал фотографию Самсона Воропаева, – приходили твои люди, больше некому.
– Не может быть! – не поверил Альберт Вельботов, вспомнив, что не ранее, как неделю назад, промыл мозги всей бригаде: «Вы здесь, как за каменной стеной! А высунетесь, вам крындец! И никто не поможет! Терпите! Я тоже терплю!» Подозревал он, что кое-кто, не выдержав безденежья, начал заниматься рэкетирством и, как всегда, от большёго ума побежал по своему же району, и вместо Павла Крахоборова могла прийти полиция, тогда разговор будет коротким: клуб могут прихлопнуть, а вольное общество стрелков разогнать к едрене-фене. Может, и к лучшему, подумал он, может, я тогда на что-нибудь решусь; и по громкой связи вызвал того, кто был в синих перчатках, и ещё одного, дружка его, средневеса, Гогу Ноза.
Гога Ноз по кличке «быстрые кулаки» и Чомба из-за сплющенного носа и свёрнутыми в трубочку ушами был покладистым молодым грузином, но на всякий пожарный называл себя молодым армянином, чтобы национальный вопрос не педалировали и чтобы к нему очередь из желающих подраться дюже большой не выстраивалась.
– Зачем же ты его бьёшь, он нам деньги платит?.. – спросил Альберт Вельботов узкогрудого, мосластого громилу с длинными, как у неандертальца, руками.
– Альберт Симович, так-х… подвернулся же… – прогундосил громила и обиженно стащил с головы шлем.
И Павел Крахоборов узнал в нём Сеню Бабакару по кличке Крошка, полутяжа, с которым начинали очень давно, в глубокой юности, только тогда Сена Бабакаров имел шикарную молдавскую шевелюру, а сейчас был лыс как колено. За эти годы он так и не вышел за пределы Москвы и, похоже, если и собирался съехать из неё, то разве что на кладбище.
– А ты чего?.. – посмотрел на Гогу Ноза Альберт Вельботов, мол, тебя только не хватало.
– Я не ничего, ара джан… – обиженно заморгал Гога Ноз, – я для спарринга… – покривился он, явно говоря: я не главный, главный – Сеня, я маленький человек, вовсе не грузин, а благородный армянин, с меня взятки гладки.
У Гоги Ноза были круглые карие глаза, смотрящие на мир, в отличие от стопроцентного москвича Сени Бабакару, беззлобно и доверчиво.
Альберт Вельботов махнул на него рукой: потерянное звено эволюции, чего с них возьмёшь?
– Вы к этому человеку ходили? – показал им фотографию Альберт Вельботов.
– Не-а… – не очень уверенно открестился Гога Ноз: то ли «нет», то ли «да».
И Павел Крахоборов понял, что всё-таки ходили, только признаваться боятся.
– А ты?.. – с пренебрежением в голосе спросил Альберт Вельботов у Сени Бабакару.
– Если бы мы ходили… – небрежно пробасил Сеня Бабакару, – стали бы мы здесь грушу изображать?! – И отвернулся в знак презрения, открыв для удара самое уязвимое место – кончик челюсти.
– Но… но… – веско сказал Альберт Вельботов, и это выглядело почти комично, если учитывать его вес и вес Сени Бабакару. – Я тебе клиентов подкидываю, а ты на клуб кладешь?! – загремел он, как железная крыша под ногами.
– Альберт Симович! – испугался лысый Сеня Бабакару. – Я на клуб не кладу! Вы что?! Поклёп стопроцентный!
– Так вы ходили или не ходили? – повысил голос петуха Альберт Вельботов.
– Конечно, нет! – убеждённо отвёл глаза Гога Ноз, и тоскливо поскрёб подбородок в недельной щетине.
Насколько у него были «быстрые кулаки», настолько же быстро он перегорал и испытывал упадок сил.
– А вы знаете, что он после вашего визита пропал? – очень коварно спросил Павел Крахоборов густым баритоном оперного певца, и даже не повысил голоса, но и этого было достаточно, чтобы определить, кто здесь главный.
Они посмотрели на него, будто увидели впервые: Гога Ноз – с очередным испугом, Сеня Бабакару – зло и с прищуром.
– Не может быть! – встрепенулся Сеня Бабакару и… выругался матом, потому что понял, что выдал себя с головой.
И тут выяснилось, что Самсон Воропаев нанял их за весьма скромную сумму разобраться с одним блогером.
– Каким ещё «блогером»? – крайне удивился Павел Крахоборов. Он даже не рассматривал такую версию. И очень возмутился. – И плачу, и рыдаю! У вас для этого мозгов не хватит, даже у обоих вместе взятых!
– А ты, Халк, зелень американская, в наши дела не лезь! – расхрабрился Сеня Бабакару. – У нас свой огород, у тебя – свой!
Павел Крахоборов хоть и сидел на весьма хрупком стуле, но всё равно дотянулся, и стул под ним не развалился, а Сеня Бабакару, хотя и был большим и тяжелым, против Павла Крахоборова не тянул, и тут же улетел в самый дальний угол, потому что Павел Крахоборов достал его челюсть, играючись, одной левой, да так быстро, словно молния сверкнула.
Назвав Павла Крахоборова Халком, Сеня Бабакару дал понять, что тоже помнит прошлое с гнильцом и даже то, как в семнадцатом Павел Крахоборов бежал без задних ног из Америки, забыв в гостинице личные тапочки. Дело было так. В Атлантик-Сити он, никому не известный боец из России, которого привезли для показного избиения как фигуру большёго размера в прямом смысле слова, неожиданно и самовольно, в нарушении всех договорённостей, в октагоне, уже в первом раунде ушёл от борьбы и уложил многократного чемпиона
