сопровождала заливистым смехом, что придавало занятию особую пикантность.
– Да-да, сюда, во-о-от сюда, – и она тыкала пальчиком в карту, положенную как надо, – ну всё, вы решили сложную задачу и на этом закончим.
Она сгребла карты в кучу и ловко, не рассыпав, кинула колоду в другую сторону стола.
- Хватит, пойдёмте спать, поздно уже.
Действительно, часы показывали десять, скоро пробьют, но боя Пётр Борисович так и не дождался. Ужин был давно, хотелось есть.
– Нет-нет, – будто угадала мысли, поспешила успокоить его хозяйка, – не сегодня, утром.
– Хорошо, не спорю.
Пётр Борисович уже улёгся в постель, как свет зажёгся сам: вспыхнула свеча на столе. «Возможно, не успел загасить как следует», – подумал он. В комнату вошла Софи, теперь он так её называл.
– Пьер, я забыла тебя предупредить, у нас будут гости, завтра, – сказав, она ушла.
Только закрылась дверь, как свеча сразу потухла.
– Чудеса, – промямлил про себя Пётр Борисович и уснул.
Пётр Борисович в чудеса не верил, однажды получив приличное образование по естественным наукам, он отвергал магические символы и их значение. Однако, происходившее с ним сейчас, научно он не мог объяснить. «Наблюдать», – решил он и, не стараясь дать сиюминутное объяснение, копил, хранил в памяти все детали несуществующих событий.
И так, дом, в котором они теперь жили, не принадлежал ни ему, ни близким соседям, ни дальним, как догадывался он, тоже. Однако быт налажен был на широкую ногу. Слуги, их было несколько, ходили неслышно, двери не скрипели, не хлопали ставни (они были) – ничто не отвлекало от занятий, коих было бесчисленное множество: ходьба по инструкции, фехтование, игры настольные, игры с сеткой и мячом (новое для него) и множество ещё на довольно большом пространстве двора. Бассейн не привлекал холодной водой, однако хозяйка пристрастила и его к купанию. Это пришлось по вкусу гостю и в конце каждого дня – купание с плавательными уроками, хотя Пётр Борисович был пловцом отменным.
Утром зарядка, до завтрака они вдвоём успевали понежиться на солнышке, иногда искупаться. Силовые упражнения делал только он, а Софи прыгала на скакалке, делала «колесо», разминала мышцы всякими упражнениями и игрой в мяч зарядку заканчивали. Уставшие, довольные возвращались в дом, где был накрыт стол с горячим завтраком и кофе. Всё, что он любил, было на столе, завтрак был плотным.
До обеда время проводили всяк по-своему: Софи занималась кулинарией, училась готовить по книгам или мечтательно рисовала акварелью – получалось неплохо. Было ещё два занятия, которые не вписывались в общий уклад, но об этом потом. Пётр Борисович всё время писал, это вошло в привычку. Рукописные тома пополняли библиотеку, отдавать в печать – руки не доходили, а было что: учебник по биологии для старших классов гимназии с картинками, многие из которых делались на заказ, учебник, вернее пособие по геометрии с задачами к каждому параграфу и ответами в конце. Добавляя сложности, делал для успевающих учеников дополнительные брошюры и много подобного ещё. Показывать специалистам не спешил, но друзья отзывались как об его успехе. До обеда время было посвящено очередному учебному пособию, и ничто не могло отвлечь гостя от его полезного занятия.
Обед состоял из трёх блюд, одно из которых было картошка с сельдереем, мясо или рыба по вкусу. Обед затягивался, если наезжали гости, но их было немного: один, много – два. Разговоры о правильных поступках, исторические справки: а тот король это сказал, тот ему ответил тем-то и всё в этом роде. Пётр Борисович был неплохо начитан, знал языки: свободно изъяснялся на двух, читал и писал и того больше, но порой и ему не удавалось найти источник того или иного рассказа, фразы, замечания.
До ужина время проходило на свежем воздухе: прогулки, упражнения, игры. Ужин лёгкий без мяса и молока: крупа, разваренная на воде и овощи, слегка обжаренные. Напиток черешневый, как правило.
До сна музицировали, читали или беседовали – скучно не было.
За это время Пётр Борисович ни разу не вспомнил о родных, оставленных без писем от него. Этого не случалось с ним раньше и однажды, поздно вечером, Софи, как бы случайно, напомнила:
– Беспокоиться не будут? Не хочешь написать?
Пётр Борисович будто очнулся ото сна.
- Написать?
- Да. Будут беспокоиться, ты же не в тюрьме, напиши.
Мысль сразила Петра Борисовича: он не писал и даже не вспомнил об этом. Слуги не отпишут. Зачем им? Они видели барина с красивой дамой, уехал сам. Чего беспокоиться? Были сёстры, одна из которых сильно болела и уже не вставала с постели. Врачи качали головами, призывали надеяться, но она чахла и вот-вот могла умереть. В письмах он ободрял больную сестру, писал смешные рассказы и делал к ним рисунки, это её забавляло. В последний раз, уже не её почерком было написано следующее: «Ещё жива, но не знаем как быть, если всё же это случится. Отпишите нам, Пётр Борисович, как скажите, так и будем делать, – далее шло описание погоды и, – неурожай, если всё так и будет продолжаться». О сыне сестры, его племяннике, писали так: «Немного ходит, но ножки некрепкие – падает быстро, а так – смышлён, читает уж». Племянник Серёженька болел часто и осложнение получил, что и ходить перестал. Теперь и ему сиротствовать придётся, если мать умрёт. Всё это всколыхнулось в памяти, и дрожь пошла по телу. Как теперь с сестрой и её больным сыном? Ни разу не вспомнил даже!
– Сколько я здесь? Месяц, два?
– Полгода.
Пётр Борисович взялся за голову.
– Не надо, – Софи погладила его по голове, – я сама не хотела говорить тебе.
– Умерла?
– Нет, ещё жива, будет жить – я узнавала, добавила она с улыбкой, которая шла к её лицу.
– Но Серёжа? Племянник?
– Его больше нет, – она печально опустила голову, – мальчик плакал недолго, болел, – поправилась она, – уснул и только, тихо уснул, – успокаивающе заверила Софи.
– Я должен был знать, поехать, написать, в конце концов.
– Они уже знают, что ты не смог.
Пётр Борисович внимательно посмотрел на Софи.
– Как они могут знать, если я не написал где я?
– Сейчас уже можешь, но предупреждаю – обо мне ни слова, – это прозвучало как угроза, но она смягчила, – не нужно об этом.
– Хорошо, не буду писать, но как я объясню всё это? – он обвёл рукой вокруг.
– Это? – она непонимающе посмотрела на него, – об этом тоже не пиши.
– Так о чём я могу ей написать? Покаяться, что не участвовал в похоронах её сына? Не писал, никому не писал потому, что?..
– Умер. Ты умер, Пьер.
– Я не мог умереть. Я слышал, видел и осознавал всё это время, не упуская малейших деталей. Я помню всё. Когда? Когда это могло случиться? В какое время?
– Ты забыл? Твоё участие в шествии, ты уже тогда был мёртв.
– Значит, и моей прогулки по саду не было?
– Была прогулка – последнее, что было с тобой. У скамейки нашли твоё тело, ты полулежал на ней. Слуги обнаружили тело только днём, когда мы были уже далеко.
– Да, я вспоминаю мёртвого кучера, у него глаза были как у мертвеца.
Софи кивала согласием.
– И полёт в воздухе, – уже сам начиная догадываться, продолжил Пётр Борисович, – было бы странно, случись это на самом деле, но я перестал об этом думать сразу, как очутился здесь. Потом всё это…
– Теперь ты знаешь. Пиши, я передам.
Пётр Борисович подошёл к столу и чиркнул на бумаге: «Обо мне не беспокойтесь, я в лучшем из миров. Ваш Пётр».
Утро, с утра ненастное, к обеду распогодилось, выглянуло солнце.
– К обеду ждём гостя, – напомнила Софи, – будь готов.
– Конечно, помню. Посоветуй, что лучше надеть?
– О, с этим не церемонься, это свой, – она убежала по своим делам.
Пётр Борисович всегда щепетильно относился к своей внешности и сейчас постарался. «Свой» он может Софи, но для него – незнакомец, пока что.
За обедом гостя не оказалось, сели обедать без него.
– Не приехал?
– Приедет. Он всегда так.
Больше не разговаривали до последнего блюда. Вдруг на пороге появился раскрасневшийся мужчина, тех же лет с Петром Борисовичем, но слегка «тяжеловат», если судить по фигуре.
– Не дождался, – с каким-то грохотом выпалил он, – уехал!
– Ну-ну, куда он от тебя денется? – «прожурчала» в ответ Софи, – приедет сам, вот увидишь.
– Не могу поверить, что без меня ушёл. Ведь стоял, ждал, видел всё и – нет! – он ещё раз вздохнул.
– Садись, обед ещё не закончился.
Тот махнул рукой.
– Не надо, голубушка, сыт.
– Ну, что ж, тогда гостем попотчую тебя.
Она смерила взглядом Петра Борисовича, он только что отставил от себя прибор.
– Вот полюбуйся – мой мерин!
Пётр Борисович понимал в происходящем не много, но если он уже не жив, то ожидать можно всякого. Хотя от «своей» Софи, он уже мог её так про себя называть, не думал получить «затрещину» в виде «моего мерина». Пётр Борисович сидел, молчал, слушал и не думал обижаться.
– Это мой жених, – представила новоявленного гостя Софи, – полюбуйся, ему и дела нет, что ждут. Таков он, мой жених, – заключила Софи.
– Что не был давно, дорогая, не моя вина. Вон тот, – он перегнулся через стол, указывая на Петра Борисовича, – сейчас сидит на моём месте и кушает. Откушал уже? С тобой, моя милая, я боролся, хотел занять это место, – он указал на стул под Петром Борисовичем, – но ты не позволила. Я пошутил тогда, сказал – не верю, но ты смогла бы понять чувства влюблённого в тебя, – здесь он ещё сильнее покраснел, – мужа, обличённого в человеческий облик ради тебя, моя милая. Убей меня, не понимаю, что ты в нём нашла? Ни одного седого волоса? Цветёт? Лучезарно улыбается? Обнимает ни как я?
Тут уже покраснела Софи.
– Не надо, пошло. Я не позволяю ему касаться моих плеч, как делаешь ты, но он действительно лучше тебя.
Она обвела Пьера взглядом ещё раз, будто впервые разглядывала.
– Ну, хорошо! Допустим! Ты пришёл по моей просьбе. Но так ли ты хотел меня увидеть? Он, вот он, – она ткнула пальцем воздух, показывая на Пьера, – был здесь, со мной, ни разу не задумываясь, что он здесь делает. Не вспоминал о прошлом и не мечтал без меня о будущем. Вот, он здесь! Сейчас его не будет, и место займёшь ты – не человек! Я бы хотела тебя заменить на него, – она ткнула воздух, показывая на жениха, – согласен?
Пьер заморгал, но не произнёс ни слова.
– Хорошо, вот и ответ. Тебе не сидеть здесь, – почти крикнула женщина, – ты не будешь любоваться на меня, гладить мои плечи.
Всё это она говорила, глядя на оцепеневшего от потрясения Пьера, но адресовала жениху. Тот исчез или стал невидим, так как Софи продолжала говорить с ним.
– Ты не ушёл, я вижу тебя, охрану вызову – выпроводят.
– Ухожу, – пробурчал тот, оставаясь всё ещё невидимым.
– Хватит! – наконец, взяв себя в руки, отрезал Пьер. – Я ухожу. Смотреть на ссору двух любовников, нет уж, увольте!
Он бросил на стол салфетку и бешено откинул стул, он с грохотом полетел, но не сломался. Софи с улыбкой провожала гостя взглядом.
Через мгновенье Пьер очутился у себя дома. Всё так же, как и было до его смерти. «Здесь должны быть люди, мои наследники, но их нет». Дверь отворилась, вошла покойная супруга.
– Где ты был, Петя? Я жду, тебя нет. Забыл про меня? Пётр Борисович подошёл к супруге, поцеловал руку, потом лоб.
– Всё в порядке, дорогая, было чем заняться.
– Хорошо, – она приветливо посмотрела мужу в глаза, – хорошо, что ты
