возмущение позже, когда мы разделись догола и неистово вытряхивали из одежды лесных блох. В этих местах их тьма-тьмущая. В какой-то момент, посмотрев друг на друга, мы расхохотались. Прохладная водичка речки Стремутки вовсе унесла быстрым течением накипевшую досаду.
В очередной день, уже под вечер, три десятка диверсантов отвезли на машине за 70 километров от части. За двое суток разведгруппы должны найти по карте «вражескую» ракету и уничтожить. Пыль ещё не осела на землю от уехавшей машины, как старшие групп скомандовали:
— Достать сухпаёк.
На расстеленную плащ-палатку каждый вывалил по две банки тушёнки и перловой каши. Два ходока, предварительно содрав наклейки с каши, направились в местный сельмаг. Распределив по группам принесённые бутылки с вином, защитники отечества озаботились ночлегом. Наш отряд приютила на сеновале крестьянская семья. Запах душистого сена напомнил детство. Я лежал, раскинув руки и переговаривался с Валентином и Юрой. Где-то стрекотали кузнечики, на улице у костра колобродили партизаны, уничтожая вино. Даже в нелёгкой работе диверсанта случаются приятные события.
Утром засобирались в путь. Сын хозяев, ещё неиспорченный мальчишка лет шестнадцати, бросил прощальную фразу:
— Думал, хоть в армии порядок...
За деревней наша группа в количестве восьми человек вышла на дорогу. Карта указывала направление и расстояние до стратегического объекта. Ракета представляла собой надутое воздухом резиновое изделие в несколько метров высотой, называемое партизанами нехорошим словом. Мы должны найти её и отметиться у часовых о выполнении задания. Ни в коем случае не делать что-нибудь ещё. Видимо, ранее самые рьяные диверсанты уже пытались уничтожить ракету в прямом смысле. Можно только представить, что они могли придумать: уронить, утащить, проколоть, поджечь, спустить воздух наполовину.
Первая же машина у трассы оказалась с нашей части. Водитель ехал без сопровождения офицера, посему спустя пару минут мы расположились в кузове. Проехали уже две деревни, июльское солнце на безоблачном небе пригрело уставших от ночных возлияний разведчиков. Вскоре их одолел сон. Юра даже в кузове не мог усидеть спокойно, всю дорогу стоял, держась за борт. Вдруг он забарабанил по кабине, машина остановилась. Проснувшиеся резервисты недовольно забурчали. Довольный Юра показывал левой рукой в сторону леса. Вдали, за кустарником посреди сосен чернела верхушка ракеты. Дежурные бойцы записали в журнал время «уничтожения» ракеты, наша группа оказалась первой. Вот что значит нестандартное решение поставленной задачи! Однако, впереди ещё целый день и ночь. Посовещавшись, решили малыми группами просачиваться к нашему лагерю. В километре от него партизаны облюбовали мелкое озёрко, здесь они частенько переводили дух от тягот военной службы. Ближе к вечеру на озере отдыхало всё наше войско, уставшее от ночной попойки, палящего июльского солнца и диверсионной работы. Денег ни у кого не было, посему разведчики высыпались, купались, загорали и травили байки. Ночью дремали у костра на плащ-палатках. Я проснулся от холода. Все спали, тишину прерывало потрескивание догоравших полешек. Вот чего не хватало мне на сборах, — так это тишины. Я размялся, прошёлся к сосновому лесу, вдыхая грудью пьянящий аромат, надо мной раскинулось звёздное небо. Нашёл Большую и Малую Медведицу, вспомнил Маяковского:
— Ведь если звёзды зажигают, — значит — это кому-нибудь нужно?
Хорошо-то как. А завтра вновь суета: построения, команды, мат, беготня по лесу. Надо бы потренироваться на телеграфном ключе, несколько дней не заходил в учебный класс. Я обнаружил его на окраине лагеря. В сбитом из досок помещении стояли четыре стола с телеграфными ключами. Судя по всему, здесь давно никто не появлялся. Но сигнал работал, только наушников не было. По вечерам я уединялся за ключом, скорость передачи мало-помалу росла. Рука-то помнит! Я подбросил дров в костёр, проснулся Юра. Эко я неосторожно. Он тут-же стал что-то рассказывать. Он говорил, говорил, я же проваливаясь в сон, подумал:
— Вот бы ещё веток можжевеловых...
Мы готовились к главному экзамену, прыжкам с парашютом. Капитан рассказывал о его устройстве и технике прыжка. На тренировках спрыгивали с двухметровой тумбочки, смешно прижимая руки к груди, будто держали в них ребёнка. На лётном поле каждую операцию по укладке парашюта инструктор заставлял повторять дважды. Два парашюта собирали с напарником три часа. Я ждал прыжковый день с опаской и нетерпением. Отказался прыгать только один из поваров.
Ранним утром нас привезли на военный аэродром, выдали парашюты. Высота стандартная для новичков – 800 метров, офицеры прыгали с 2000 метров. На поле ещё свежо, на небе ни облачка, трава покрыта утренней росой. На прошлой неделе отметили день десантника. Мимо деловито пробежали инструкторы.
Наша группа из двенадцати человек ждёт посадки в Аннушку, так называют АН-2. Ребята вяло переговариваются, настроение тревожное. Подходит бравый прапорщик, своей мощью напоминает артиста Бориса Андреева. Таким же басом обращается к нам:
– Бойцы, у вас первый прыжок?
– Да, нехотя проронили будущие десантники.
– Что же такие кислые? Я вас поддержу. Случай у нас был: с горящего самолёта прыгнул лётчик, парашют не раскрылся. Пилот приближается к земле. Навстречу снизу вверх летит другой человек.
– Друг, я попаду на аэродром? – спрашивает лётчик.
– Не знаю, я сам с порохового склада.
Прапорщик с интересом смотрит на изменившиеся лица, видимо, это его любимая шутка. Вроде взрослый дяденька, а всё хиханьки да хаханьки. Мы натужно смеёмся. Позже узнали, что такому испытанию подвергались все новички. Очередной раз убедился в мудрости русской пословицы: «Клин клином вышибают».
Прозвучала команда на посадку. С обречённостью идущего на казнь, в полном молчании, опираясь на познание объективной необходимости, направляемся к трапу.
Прапорщик в самолёте проводит инструктаж:
– Подходите к двери, я кладу руку на плечо. Команда: «Пошёл!» Прыгаете. Упираться не советую, выкину, как щенков.
Весьма доходчиво. «Мне инструктор помог – и коленом пинок», – вспоминается песня Высоцкого. Физически ощущаю этот пинок, столь убедительна угроза. Мы уселись на сиденья. В полёте угрюмо молчу, Юра крутит головой и торопливо рассказывает какую-то историю. Слышу команду: «Зацепить карабины», прапорщик внимательно отслеживает её выполнение. Нам рассказывали случай, когда один боец защёлкнул карабин не на трос, тянущийся к двери, а к неподвижной части в самолёте. Надо прыгать, а горе-десантника с места не оторвать. Становится весело, на секунду забываю о пинке.
Запикал сигнал, десантники направляются к выходу, поочерёдно исчезая в люке.
– Пятый пошёл, шестой пошёл, седьмой...
Дальше не слышу. Из страха быть выброшенным очертя голову кидаюсь в раскрывшуюся бездну.
Эмоции переполняют, — испуг, восторг, лёгкость, гордость. Забываю дёрнуть вытяжное кольцо. Страховочное устройство срабатывает через три секунды, я слышу резкий хлопок. Болтанка прекращается, меня словно подбрасывает вверх, небо над головой закрывает полотнище парашюта. Я в воздухе! Мандраж улетучивается, ещё не вполне владею собой, – зачем-то выдёргиваю кольцо. Меня окружает звенящая тишина, после шума мотора и порывов ветра она пленяет неземным спокойствием. Прислушиваюсь. Над головой ветер колышет ткань парашюта. Осматриваюсь.
Вдалеке, на идеально голубом небе, парашюты напоминают белые облачка. Слева вижу наших разведчиков, узнаю Валентина, прыгнувшего передо мной. Даже в воздухе мы вместе! Тяну правую стропу, после левую, – парашют слушается! Вот только кольцо куда-то делось. И сапоги подозрительно себя ведут, будто хотят отделиться от хозяина. Правой ногой подпихиваю вверх подошву левого сапога, аналогично повторяю операцию с правым. Весь полёт удерживаю обувь, приподняв фаланги пальцев. Опять развеселился. Смотрю вниз. В центре раскинулся аэродром, за ним виднеются крохотные сельские домики, рядом зеленеет гладь леса. Сколько раз наблюдал такую картину в иллюминатор самолёта. Но такую красивую и родную землю вижу впервые. Нашу землю, мою землю. Извечная и благословенная, она начинается в местах моего детства. Расстилается там, где живу сейчас, где бываю наездами. Продолжается там, где я никогда не был, да, скорее всего, и не буду. Жизни не хватит объездить такую огромную территорию. От Бреста до Камчатки, от Мурманска до Кушки. Территорию, где церковные службы никогда не прерываются, где живут незнакомые тебе люди, но с таким знакомым и щемящим чувством к своей необъятной Родине. Эко меня понесло, так и заплакать недолго. Да хоть и заплачу, не заметит никто.
Восторг постепенно уступает место волнению. Пора приземляться. Полусогнутые ноги вместе, лицо прикрыто локтями рук, всё, как учили. Главное – правильно встретить набегающую землю. Удар. Мягко заваливаюсь на бок, лёжа проще гасить купол. Так лежал бы и лежал. Солнечные лучи согревают обветренное лицо, небо одобрительно приглашает к новым полётам. Мы собираем парашюты, на лицах товарищей замечаю счастливо-идиотское выражение. Инструктор за кольцо не ругал. Оказывается, их время от времени собирают на поле местные бойцы. Чего только не находят: кольца, штык-ножи, зимой даже валенки. Нас прямо-таки распирает от радости. Мы десантники!
– Тащ прапорщик, а можно затяжным прыгнуть? А ночным?
И ведь прекрасно знаем, что партизанам не разрешены сложные прыжки. В тот момент мы способны на всё. Не обошлось без приключений. Один боец застрял на дереве, снимали всем взводом. По приезде в лагерь отмечаем первый в жизни прыжок на берегу речки Стремутки. Прыгнули все, посему эмоции зашкаливают.
Через две недели прыгаем второй раз, с вертолёта МИ-6. Страх охватывает при посадке. Колонной по двое заходим в чрево огромной машины через грузовой люк, как в гигантский гроб. Кажется, этому не будет конца, около сотни парашютистов идут и идут. Когда за нами закрылась дверь, по телу прокатился озноб, в животе защекотало. Взлетаем. Меня накрывает отупляющее спокойствие. Как будет, так и будет. Зато сам прыжок на удивление получается отменно, видимо, отбоялся заранее. Звучит команда: «Пошёл», отталкиваюсь ногами от порога вертолёта. В отличие от прошлого раза не забываю вести отсчёт, — 501, 502, 503... Дёргаю за кольцо, тут же прячу за пазуху. Знакомый хлопок, и снова меня охватывает ликование. Подо мной белеют несколько десятков куполов, вдали они сгруппировались в маленькие точки. Кажется, что время замедлилось. Кручу головой во все стороны, пытаясь всё разглядеть. Странно, но эмоции почти не запомнились. Ощущаю себя уже матёрым десантником. Всë ж таки два прыжка, — это не фунт изюму. Конечно, понимаю явную натяжку сей формулировки, но мысли эти гоню подальше, не желая слезать с приятной волны довольства собой.
Закончился август, до конца сборов осталось десять дней. В первых числах сентября нас перевели в воинскую часть №64044 города Пскова. Теперь мы жили в палатках, командиром назначили старшего лейтенанта Чмырëва. Он вполне оправдывал свою фамилию. Даже внешний вид его не сулил ничего хорошего:
