Якорь

вдруг понял, как счастлив, находясь под надзором и на попечении Высшего Разума. Передай ему, что я люблю его!

  - Это правильные слова, - отозвался Подсказчик, - ты доказал свою благонадёжность. Обращение в Воспитательную Комиссию отменяется.

  - Спасибо.

  Я вошёл в сквер и сел на скамью, на которой уже сидела девушка с длинными огненно-рыжими волосами. Она тоже ела мороженое, только фруктовое. Я вспомнил, что в детстве терпеть не мог фруктовое мороженое. И улыбнулся: ещё один кусочек памяти!

  - Не засматривайся на эту особь женского пола, - сказал Подсказчик, - и не вступай с нею в разговор. Ты должен быть верен Энн.

  Я хотел было возразить, что моё отношение к рыжеволосой девушке не может отразиться на отношении к Энн, так как завтра я не вспомню ни ту ни другую, да и вообще, не нравится мне эта любительница фруктового мороженого, - но я промолчал. Мне вспомнилась поговорка «на войне как на войне». Где я слышал её? Не важно, главное, что отныне она станет моим девизом.

  Что такое война, борьба, сражение, победа, я откуда-то знал - наверное, из школьных уроков истории, - теперь же эти слова приобрели для меня особое значение: я буду бороться за свою память, я стану защитником своего прошлого, своей личности. Я больше не индивид, ведомый машиной, - я человек, поистине мыслящий, а значит, стремящийся к свободе.

  Девушка бросила на меня любопытный взгляд, но я сделал вид, что не заметил её. Она встала и ушла.

  - Ты хорошо себя ведёшь, - сказал Подсказчик.

  - Скажи, - обратился я к нему, гдядя вслед уходящей обладательнице огненных волос, - а ты можешь читать мои мысли?

  - Нет, Ласло, никто этого не может.

  - Почему? Я думал, Высший Разум всемогущ...

  - Это правильно, однако чтение чужих мыслей - преступление против человечности. Мы не можем нарушать личного пространства индивида - наоборот, мы защищаем его от посягательств извне. Твои мысли и чувства неприкосновенны. Ты имеешь право на образование, медицинское обслуживание, жилище, личную жизнь и собственное мировоззрение. Права человека вложены в основу Высшего Разума. Он гуманен и добр к каждому живому существу, кроме крыс, мышей, змей, тараканов и прочих вредителей, если они портят экологию городов и нарушают спокойствие граждан. А также он нещадно борется против вредных эмоций и желаний каждого воспитанника. Роботы-психотерапевты чистят неестественно возбуждённые участки мозга, удаляя из него скопления мусорных воспоминаний, чтобы они не мешали полноценной жизни и счастью человека.

  В кафе Подсказчик указал мне на столик, за которым сидели двое юношей. Один из них показался мне знакомым.

  - Это твои друзья, Пит и Дик.

  Дик! Конечно же, это он! Я вспомнил его! Мы с ним дружили, пока нас не разбросали по разным школам! Надо же, мы всё равно встретились и подружились, хоть и не помнили друг друга!

  Я подошёл к столику. Пит и Дик встали. Подсказчики сказали нам, что говорить, и мы обменялись дежурными фразами:

  - Как дела, парни?

  - Как жизнь, старина?

  Пит и Дик делали вид, что рады встрече, да и мне Подсказчик велел вести себя так, будто мы ничего не забыли. Это нужно было для поднятия духа.

  Я не знал, о чём говорить с ними, они тоже не спешили начать беседу. Я хотел поболтать с Диком один на один, рассказать ему о нашей дружбе в детстве, пробудить в нём чудесные воспоминания, но я был под надзором Высшего Разума и должен был вести себя прилично. Меня подмывало сорвать с головы наушники, бросить их на пол и растоптать, но я быстро подавил злость и стал глупо улыбаться, думая: неужели Дик совсем ничего не помнит?

  Робот принёс нам по чашке кофе, и каждый вздохнул с облегчением: можно было заняться собой и своим кофе и прервать тягостные попытки завязать разговор, в котором не было ни предмета, ни смысла.

  Наверное, друзья тоже назначаются компьютером, - подумал я, удивившись, что могу рассуждать на отвлечённые темы и знаю не так уж и мало. - То ли друзей подбирают по внешним признакам, то ли по степени отупления. И не зря нас трое, троим труднее войти в эмоциональный резонанс, труднее привязаться друг к другу или рассориться. Внимание каждого отвлекается сразу на двоих и создаётся картинка идеального общения равнодушных дураков, сведённых вместе для поднятия духа.

  Наконец я не выдержал:

  - Дик, чем ты собираешься заняться вечером?
 
  Он посмотрел на меня внимательно и с любопытством, но, как мне показалось, не вспомнил меня.

  - Не знаю. - Он пожал плечами. - Подсказчик говорит, что сегодня по телевизору интересный фильм, полезный...

  - Для поднятия духа! - добавил я с притворной торжественностью. А своему суфлёру шепнул: - Почему бы нам с Диком вместе не посмотреть этот фильм? Я бы пришёл к нему в гости... Кстати, далеко ли он живёт?

  - Совместный просмотр телепередач может благотворно повлиять на твой перевозбуждённый мозг, - ответил Подсказчик. - Я выражаю своё согласие. А проживает Дик в том же доме, что и ты, на два этажа ниже.

  - Послушай, Дик, - сказал я, - ты не пригласишь меня вечером посмотреть фильм?

  Он помедлил, прежде чем ответить, - видимо, слушал совет своего Подсказчика.

  - Конечно, приходи! - И улыбнулся: надо же! Так же, как тогда, десять лет назад!

  Я вспомнил: когда он улыбался, на его пухлых щеках появлялись смешные ямочки. Теперь их не было на худом лице, но улыбка была той же! О память! Как же ты прекрасна! Никогда не откажусь от тебя! Не нужно мне их куцего счастья! Я хочу помнить! Жизнь, от которой отсечена память, представилась мне бабочкой с оторванными крыльями... Но откуда явился этот образ? Ну, конечно! Его подсказал мне тот же Дик!

  Нам было тогда лет семь. Мы носились по школьному двору, и Дик нашёл в траве бабочку. Она пыталась взлететь, но лишь беспомощно махала всего одним белым крылышком.

  - Бедняжка, - сказал Дик, осторожно подняв её и посадив себе на ладонь. - Так она и будет хлопать крылом. Её увидит воробей и съест. Надо её спасти.

  - Как?

  - Сделать её невидимой.

  - Невидимой?

  - Да. Смотри!

  Дик оторвал у бабочки крыло, и она превратилась в червячка с усиками.

  - Что ты сделал? - возмутился я. - Ей же больно!

  - Зато теперь её не увидит воробей. - Дик посадил бескрылую бабочку на цветок одуванчика. - Видишь? Её почти не заметно. Будет сидеть здесь и пить нектар. А потом переползёт на другой цветок: их здесь вон сколько!

  Я смотрел на взрослого Дика и думал: неужели он не помнит всего этого? Это же было так чудесно! Мы доверяли друг другу, мы делились своими секретами. И нас тогда ещё не заставляли перед сном пить оранжевую таблетку. Вероятно, для растущего организма она вредна. Мы всё помнили и... мы были счастливы!

  И я понял, что такое счастье - и вздохнул с облегчением.

  Мы поговорили ещё немного о всяких мелочах: о съеденном в тот день мороженом, о том, что мы делали на работе, кого видели по пути в кафе, с какой девушкой кому из нас предстоит встретиться завтра... А потом, повинуясь своим Подсказчикам, встали, покинули кафе, распрощались, и каждый двинулся своим путём: Пит пошёл к пруду покормить лебедей, Дик отправился в салон одежды и обуви выбрать себе новый костюм, а я вернулся домой.

  Оказалось, что на досуге я увлекаюсь чтением стихов. Как сообщил мне Подсказчик, каждый вечер я прочитываю пять страниц, а на следующий день, всё позабыв, начинаю с первой страницы и дохожу до пятой, и так уже несколько лет.

  Мне разрешили читать эту книгу, поскольку стихи способствуют поднятию моего духа.

  Всё, хватит! - решил я, снимая с полки старенький, потрёпанный томик. - Теперь уж я запомню всё! Наверно, эти стихи мне очень нравятся, если я, невзирая на забывчивость, изо дня в день возвращаюсь к ним как к старым друзьям.

  Я глянул на обложку: ни имени автора, ни названия - всё стёрто тысячами прикосновений к потёртой, потрескавшейся коже.

  На титульном листе я прочитал: Федерико Гарсия Лорка. Стихотворения и пьесы. И мне в голову хлынул горячий поток, и всё вокруг поплыло, закружилось. Я сел в кресло и, опустив книгу на колени, закрыл глаза.

  Его звали Майер. Это было имя или фамилия? Не знаю. Он был стар, но всегда опрятно одет и побрит. Только за волосами не следил: когда он появлялся в парке, примыкающем к школе, я заворожённо глядел, как его седые пряди развеваются на ветру, словно пучки паутины, прилипшей к его шляпе, пока она лет сто, не меньше, висела на чердаке какого-нибудь заброшенного дома.

  Майер всегда приходил в парк ровно в двенадцать часов утра, садился на одну и ту же скамью и раскрывал одну и ту же книгу. И застывал. Лишь изредка он поднимал глаза к ветвям старинных лип и дубов и чему-то улыбался.

  Все ученики считали его чокнутым. Все, но не я. Меня этот старик околдовал. Я влюбился в него, хоть ему было тогда не менее шестидесяти пяти, а мне - всего четырнадцать. Как только кончались уроки, я бежал в парк, робко приближался к неподвижно сидящему Майеру и любовался им. Иногда я осмеливался сесть на самый краешек скамьи, но заговорить с ним не решался.

  Однажды он сам обратился ко мне:

  - Тебе, наверное, любопытно: что этот старик читает?

  - Да, - робко ответил я, невольно слукавив: меня тогда совершенно не занимал этот вопрос - я просто глядел на странного человека, ведущего себя не так, как все остальные взрослые. И его уши почему-то не были прикрыты лепёшками наушников. Надо заметить, что я тогда ничего не знал ни о Подсказчиках, ни о способах поднятия духа, я был обычным школьником, оторванным от мира взрослых. Нашими воспитателями и учителями были роботы; роботы наводили порядок в школе и интернате, роботы готовили нам еду, роботы перестилали наши постели. Взрослых мы видели только издалека, и они казались нам такими же бесстрастными и скучными, как роботы. А тут - Майер, прекрасный выходец из иного мира, живущий по каким-то своим правилам... Или вовсе не подчинённый никаким правилам?

  - Это стихи, - сказал он, протянув мне книгу.

  Я подсел к нему ближе и взял ветхий томик. До того дня я не видел бумажных книг, разве что в кино или на иллюстрациях к цифровым изданиям старых романов. Я знал, что раньше, когда люди ещё не умели доверять свои мысли машинам, они печатали их на бумаге. И вот я держал в руках дожившую до нового времени древность.

  Федерико Гарсия Лорка. Стихотворения и пьесы - вот что я прочёл на титульном листе.

  - Ты читал этого поэта? - спросил старик.

  - Никогда не слышал о нём, - прошептал я, чувствуя в груди необычное волнение, как будто передо мной открылись ворота, а за ними я увидел хрустальный город эльфов и прекрасных фей.

  - Возьми её, - сказал Майер, поднявшись на ноги. - А прочитаешь - вернёшь.

  И он ушёл, одарив меня на прощание нежной улыбкой.

  Долго я читал эту книгу, больше двух месяцев. Она очаровала меня, обволокла волшебным сиянием. Иногда я приходил в парк, и мы с Майером беседовали о стихах, о поэтах, о красоте.

  А потом он перестал приходить. Я давно уже прочитал книгу, а вернуть её не мог, ведь хозяин куда-то исчез. И я стал читать её второй раз, потом третий... И больше с нею не расставался.

  Я сидел в кресле и вспоминал. Мне удалось даже вспомнить некоторые стихи и эпизоды пьес.

  Вот что такое счастье! - подумал я, открыл глаза и погрузился в поэзию. И память